— Входи, входи, Петер, место тебе оставлено, а мы здесь и уже засели за карты. — Тогда Петер Мунк вошел в кабак, тотчас сунул руку в карман и понял, что Эзехиэль основательно снабжен деньгами, так как его карман был полон доверху.

Он подсел к столу к товарищам и то выигрывал, то проигрывал; и так они играли, пока остальные честные люди, с наступлением вечера, не разошлись по домам; те же продолжали играть при свечах, пока, наконец, два других игрока не сказали:

— Теперь довольно, пора домой к жене и детям. — Но Петер-Игрок предложил толстому Эзехиэлю остаться; тот долго не соглашался, но, наконец, воскликнул:

— Хорошо, я пересчитаю свои деньги, а потом будем бросать кости. Ставка — пять гульденов, ниже не стоит, детская игра. — Он вынул кошель и насчитал сто гульденов наличными, и Петер-Игрок знал теперь, сколько у него денег, — ему и считать не понадобилось. Но если до того Эзехиэль выигрывал, то теперь он терял ставку за ставкой и при этом отчаянно ругался. Он бросал кости, и Петер тотчас бросал вслед за ним, и каждый раз на два очка больше. Эзехиэль выложил, наконец, на стол свои последние пять гульденов и крикнул:

— Еще раз! А если я и сейчас проиграю, я все равно не сдамся, — тогда ты одолжишь мне из своего выигрыша, Петер. Один честный человек всегда помогает другому.

— С большим удовольствием, хоть сто гульденов! — проговорил царь танцев, радуясь своему выигрышу, а толстый Эзехиэль встряхнул кости и выбросил пятнадцать.

— Так! — крикнул он. — Теперь посмотрим! — Но Петер выкинул восемнадцать очков, и знакомый хриплый голос позади него проговорил: «Это была последняя ставка!»

Он оглянулся и увидал за собой гигантскую фигуру Голландца Михеля. Со страху выпустил он из рук деньги, которые хотел было спрятать в карман. Но толстый Эзехиэль не видел лесного духа и требовал, чтобы Петер-Игрок одолжил ему на игру десять гульденов; как во сне, опустил он руку в карман, но денег там не оказалось; он поискал в другом кармане, но и там ничего не было; он вывернул карманы наизнанку, не ни одного геллера не выпало из них, — и тут только вспомнил он свое первое желание, чтобы у него всегда было столько же денег, как у толстого Эзехиэля. Его богатство рассеялось, как дым.

Хозяин и Эзехиэль с удивлением глядели, как он обыскивал свои карманы и все никак не мог найти денег; они не хотели верить, что денег у него больше не было; когда же они, наконец, сами обыскали его, они рассвирепели, стали клясться, что Петер-Игрок — злой волшебник и что он колдовством переправил свои и выигранные деньги к себе домой. Петер стойко защищался, но улики были против него; Эзехиэль говорил, что расскажет об этом по всему Шварцвальду, а хозяин обещал ему завтра чуть свет сходить в город и объявить Петера Мунка колдуном, — и он хотел бы, добавил он, видеть, как его, Петера, сожгут. Потом они в ярости накинулись на него, сорвали с него кафтан и вытолкали за дверь.

Ни звездочки не светило на небе, когда Петер уныло пробирался к себе домой, и все-таки он различил темную фигуру, шагавшую рядом с ним и наконец проговорившую: «Песенка твоя спета, Петер Мунк, конец твоему великолепию, и я мог это тебе сказать еще тогда, когда ты знать меня не хотел и побежал к глупому стеклянному карлику. Вот видишь, что бывает, когда не слушают моих советов. Но попробуй, обратись ко мне, я готов принять в тебе участие. Кто обращался ко мне, еще ни разу не раскаивался. Если тебя не пугает дорога, я завтра целый день буду на еловом холме, приходи и вызови меня.» Петер отлично понял, кто с ним говорил, и ужас овладел им. Он ничего не ответил и бросился бежать.

Эти слова рассказчика были прерваны шумом, донесшимся снизу из харчевни. Слышно было, как подъехал экипаж, несколько голосов требовало огня, кто-то громко и настойчиво стучал в ворота, завыли собаки. Комната, отведенная извозчику и ремесленникам, выходила на дорогу; все четверо гостей вскочили и бросились к окнам, чтобы поглядеть, что случилось. При слабом свете фонаря им удалось разглядеть остановившуюся перед харчевней большую карету; видно было, как какой-то высокий человек помогал двум женщинам в вуалях выйти из экипажа, как кучер в ливрее отпрягал лошадей, а слуга отстегивал чемодан.

— Да хранит их господь, — со вздохом сказал извозчик, — если они целы выйдут из харчевни, то и о повозке мне нечего беспокоиться.

— Тише! — прошептал студент. — Мне сдается, что они подкарауливают этих дам, а вовсе не нас; вероятно, здесь заранее было известно об их проезде. Если б только удалось их предупредить! Впрочем, ведь во всей гостинице нет более приличной комнаты, чем комната рядом с моей. Сюда их и приведут. Оставайтесь здесь и не шумите, а я постараюсь предупредить слуг.

Молодой человек пробрался к себе в комнату, потушил свечи, оставив гореть лишь огарок, который дала ему хозяйка, а сам стал подслушивать у дверей.

Вскоре дамы в сопровождении хозяйки поднялись наверх, и та, с ласковыми и приветливыми словами, ввела их в соседнюю комнату. Она уговаривала гостей поскорей лечь спать, чтобы хорошенько отдохнуть после дороги; потом она сошла вниз. После этого студент услыхал тяжелые шаги поднимающегося по лестнице человека; он осторожно приотворил дверь и увидел в щелку того самого высокого мужчину, который помогал дамам выйти из экипажа; он был одет в охотничье платье, за поясом у него торчал охотничий нож, — по-видимому, это был шталмейстер или провожатый обеих дам. Когда студент убедился, что незнакомец поднялся по лестнице один, он быстро открыл дверь и сделал ему знак войти. Тот удивился, но вошел, и не успел еще ничего спросить, как студент шепнул ему: «Милостивый государь, вы попали в разбойничий притон».

Человек испугался; студент же увлек его к себе в комнату и рассказал ему, как подозрителен ему этот дом.

Услыхав это, егерь очень обеспокоился; он объяснил молодому человеку, что дамы — одна графиня, другая ее камеристка — сначала хотели ехать всю ночь напролет; но, на расстоянии получаса от этой харчевни, им повстречался всадник, который их окликнул и спросил, куда они направляются. Узнав, что они ночью намереваются ехать через шпессартский лес, он посоветовал им этого не делать, говоря, что в лесу в настоящее время очень неспокойно. «Послушайтесь совета порядочного человека, — добавил он, — и откажитесь от этой мысли; недалеко отсюда есть харчевня; как она ни плоха и ни неудобна, все же лучше переночевать там, чем темной ночью подвергать себя опасностям пути». Подавший им совет имел вид вполне порядочного и честного человека, и графиня, опасаясь нападения разбойников, приказала остановиться у этой харчевни.

Егерь счел своей обязанностью предупредить дам об опасности, в которую они попали. Он ушел в соседнюю комнату и вскоре открыл дверь, соединявшую комнаты графини и студента; графиня, дама лет сорока, бледная от страха, вышла к студенту и попросила его повторить ей все еще раз. Потом посовещались, что делать в таком затруднительном положении и порешили как можно незаметнее позвать к себе обоих слуг, извозчика и ремесленников, чтобы, в случае нападения, действовать против врагов сообща.

Когда все собрались, дверь из комнаты графини, выходившую в сени, заперли и загородили комодами и стульями. Графиня с камеристкой уселись на кровать, а слуги остались сторожить их. Прежние же посетители харчевни и егерь разместились в ожидании нападения в комнате студента вокруг стола. Было около десяти часов; в доме было тихо и спокойно, и ничто не выдавало, что собираются потревожить гостей. Оружейный мастер сказал тогда:

— Чтобы не заснуть, Давайте сделаем, как раньше. Видите ли, мы рассказываем друг другу разные истории, какие знаем, и если господин егерь ничего не имеет против, мы будем продолжать. — Егерь не только ничего не имел против, но, чтобы доказать свою готовность, взялся сам рассказать историю. Он начал так:

Во времена гаруна ар-Рашида, повелителя Багдада, жил в Бальсоре человек по имени Бенезар.

Состояния его вполне хватало, чтобы жить приятно и спокойно, не занимаясь ни торговлей, ни иными делами, и когда у него родился сын, он и тогда не изменил своего образа жизни. «К чему мне в мои лета торговать и наживать деньги? — говорил он своему соседу. — Чтобы оставить Саиду, сыну моему, на тысячу золотых больше, если дело пойдет хорошо, или на тысячу меньше, если оно пойдет плохо? Где двое обедают, найдется место и третьему, говорит пословица, и если выйдет из сына дельный человек, то он не будет терпеть недостатка ни в чем». — Так сказал Бенезар и сдержал слово, ибо сына своего он не сделал ни торговцем, ни ремесленником, зато не упускал случая читать с ним книги мудрости, и так как, по его мнению, молодого человека, кроме учености и уважения к старшим, ничто так не красит, как меткая рука и мужество, он рано приучил его владеть оружием, и Саид вскоре прослыл среди ровесников, и даже среди юношей постарше, храбрым бойцом, а в верховой езде и в плавании никто не мог превзойти его.