Шли годы. Маленькая Ананси стала уже большой, но жизнь ее ничуть не изменилась. Ананси была худенькая — одни кости и кожа, а в своих лохмотьях она выглядела совсем как нищенка.
А надо вам сказать, мои дорогие, что у мачехи Ананси была дочка Мирота, избалованная, изнеженная, белоручка, не знавшая никакого труда, со щечками, как персики, и глазами — черными, как ночь. Красавица Мирота была злая и лживая. Она гордилась своей красотой, как павлин, и была ленива, как кошка. Ананси приходилось прислуживать своей сводной сестре, одевать ее, причесывать, украшать лентами, цветами, перьями. А Мирота за это нередко награждала ее пинками, высмеивала ее, то и дело дергала за волосы и жаловалась на нее своей матери.
Однажды мачеха говорит, как обычно, Ананси:
— Принеси дров, разведи огонь и готовь завтрак, да побыстрей!
Старалась Ананси изо всех сил — и дров нарубила, и печь растопила, и в один миг завтрак приготовила. А Мирота тем временем полеживает в своей кровати до полдня, велит в постель все подавать ей, сладостями объедается, потом еще как набросится на Ананси:
— Чего это ты сегодня так копаешься, несчастная! А ну-ка, поскорее гребни и ленты подавай мне, сделай мне красивую прическу, — я на танцы сегодня иду.
Ананси расчесала густые волосы Мироты, украсила их лентами, а та в это время ее булавками покалывает да покрикивает во все горло:
— Ах ты, гадкая бесстыдница! Как смеешь ты тянуть меня за волосы!
Наконец, Ананси укрепила последний красный цветок в локонах Мироты, но та со злостью вырвала его из прически, растоптала этот цветок ногами и заорала изо всех сил:
— Желтый, желтый! Сколько раз я тебе говорила, что должен быть желтый! Красных цветов я не переношу, они мне не к лицу, а ты мне назло всегда их в волосы вплетаешь. Подожди, подожди, подлая, пусть только мать придет, увидишь, какую она задаст тебе трепку!
Наконец, Мирота, уже причесанная, благоухающая, наряженная, как цветущая роза, выпорхнула из дому, по золотому приморскому песочку вместе с другими девушками начала прогуливаться, глазами направо и налево водит, весело смеется и песенки напевает.
А бедная Ананси, вся исколотая булавками, вся в синяках, стоит у горячей плиты в кухонном чаду и обед готовит.
Мачеха после обеда говорит Ананси:
— А ну-ка, пойди к фонтану под пальмой, да вычисти дочиста все кастрюли и ложки.
Пошла Ананси к фонтану, уселась на каменной ограде и начала чистить песком кастрюли и ложки, роняя на них горькие слезы.
Вдруг одна серебряная ложка выскочила из ее рук и упала в воду.
— Что же я теперь сделаю, о я несчастная! — заплакала Ананси, дрожа от страха. — О матушка моя родная, любимая моя, спаси меня, ведь мачеха меня насмерть убьет!
Смотрит Ананси в фонтан, нагнувшись над бассейном, но серебряной ложки на дне его разглядеть не может. Лишь солнечные блики танцуют на поверхности воды, лишь тень пальмы отражается в ней. Вдруг Ананси показалось, что на самом дне бассейна что-то засеребрилось. Она еще ниже нагнулась, и перед ее глазами в воде предстали три зеленые чудесные маленькие девочки. Не веря собственным глазам, она смотрела, как они плыли, держа в своих ручках серебряные ложки, и, улыбаясь Ананси, пальчиком ее к себе манили.
Не задумываясь, Ананси прыгнула в холодную воду и нырнула на самое дно.
Засверкало что-то, забурлило, заплескалось в фонтане, а Ананси в зеленой воде изо всех сил бросилась догонять трех девочек. Они смеются, весело танцуют, играют с рыбками, а потом, наконец, отдают Ананси три серебряные ложки. И в ту же минуту одна из них, самая высокая, видно, самая старшая, пальчик вверх подняла, и сразу все они втроем исчезли. Ананси выплыла на поверхность воды с тремя серебряными ложками в руках, смотрит вокруг — никого нет, фонтан тихо журчит, солнышко ярко светит, а в воде — лишь тени от пальм качаются.
Вернулась Ананси домой обрадованная, счастливая, кастрюльки, вычищенные до блеска, в кухне расставила и три серебряные ложки мачехе отдает.
Удивляется мачеха, ложки на руке взвешивает, сразу видно — из чистого серебра сделаны, тяжелые. Покачала она недовольно головой и хмуро поглядела на Ананси.
— Говори, откуда ты это взяла? Может быть, кто-нибудь у фонтана оставил, а ты украла?
— Серебряная ложечка упала из моих рук в фонтан, и я очень плакала, — отвечает Ананси. — Тогда три девочки, живущие на дне фонтана, подарили мне эти три ложки вместо одной.
— Какие девочки? Что ты там болтаешь, дурочка! — закричала мачеха, но в эту минуту ей Мирота что-то на ухо прошептала. Послушала мачеха, послушала, головой покивала, а потом и говорит Ананси:
— Если это так, то завтра же принеси мне три золотые ложки, иначе я тебя из дому выгоню.
Назавтра Ананси снова пошла к источнику, уселась у его края, всматривается в зеленую воду, и горькие слезы льются из ее глаз.
— Матушка, матушка моя дорогая, спаси свою Ананси, — всхлипывает она. — Где же я возьму золотые ложки для мачехи?
В этот момент засверкало что-то в фонтане, забурлило, заплескалось. Смотрит Ананси — а перед ней те же три девочки в зеленой воде плавают, на дне по золотому песку танцуют, а в ручках держат золотые ложки. Прыгнула Ананси в глубину бассейна, на самое дно его нырнула, а там девочки ее окружили, смеются и пляшут вокруг нее. Потом самая старшая три золотые ложки ей подает и вверх пальчик поднимает.
И снова все, как вчера, повторилось: девочки вдруг исчезли в воде, а Ананси какая-то сила из воды на поверхность вытолкнула, и она опять, как и в первый раз, наверх выплыла.
Домой она вернулась обрадованная, счастливая, и отдала три золотые ложки своей мачехе. При виде золота у мачехи глаза от жадности чуть не выскочили. Вырвала она ложки из рук Ананси, взвесила их на руке, рассмотрела и поскорей на дно сундука спрятала.
Мирота, увидев золотые ложки у Ананси, даже позеленела от злости и снова матери что-то на ухо зашептала. Мачеха слушала, слушала, головой кивала, а потом и говорит Ананси, грозя ей пальцем:
— Завтра же пойдешь к фонтану и принесешь мне алмазное ожерелье для Мироты! Иначе я выгоню тебя из дому.
На следующее утро, ни свет ни заря, снова пошла Ананси к фонтану, уселась и, проливая горькие слезы, смотрит в воду.
— Матушка, матушка дорогая, — рыдает она, — спаси свою Ананси! Что мне делать, где я алмазное ожерелье возьму?
Вдруг что-то засверкало в фонтане, забурлило, заплескалось в зеленой воде, и на самом дне, на золотом песке, три девочки предстали перед Ананси — те самые, что вчера, а каждая из них в своей ручке по алмазному ожерелью держит. И таким блеском сияли эти ожерелья, как будто звезды упали в фонтан. Ананси снова прыгнула в воду, на самое дно нырнула, девочки ее окружили, вокруг нее весело заплясали и все три нитки алмазного ожерелья ей на шею надели. Потом самая старшая пальчик вверх подняла, и все трое сразу в зеленой воде, как туман, расплылись. И снова лишь тень пальмы, качаясь, отражалась там, где только что девочки танцевали. А Ананси неведомая сила на поверхность воды снова вытолкнула. Уселась Ананси у фонтана, сняла с себя ожерелье, смотрит на него — насмотреться не может, такое оно красивое, сияет, сверкает всеми огнями, и то и дело из него как бы искорки вылетают. Сидела она так, из руки в руку пересыпала свое ожерелье, и вдруг оно выскользнуло из ее рук и обратно в воду упало. Испугалась Ананси, прыгнула в воду, нырнула на дно, но… на дне ничего не видит. А тут ей воздуха не хватило, и она из последних сил выплыла на поверхность.
Плакала Ананси, горькие слезы лила, не решаясь ни с чем вернуться домой. Мачеха ведь ее и на порог не пустит, и палкой ее изобьет, если она без ожерелья появится.
А в это время у фонтана остановилась старая, очень-очень старая негритянка. С ее плеч свисали выцветшие лохмотья, босые ноги были в кровавых ранах, а лицо — все сморщенное, исхудавшее.
— Дитя мое, само небо мне послало тебя! — обратилась старушка к Ананси. — Я идти больше не могу, у меня ноги болят, вот тебе мой кувшин, зачерпни им воды из родника — мне-то ведь и согнуться трудно.
Ананси взяла глиняный кувшин у нищенки, воду им зачерпнула, пить ей подала, а остатками воды раны на ее ногах обмыла.
— Откуда ты? — спрашивает ее негритянка.
— Я живу в этой деревне, — отвечает Ананси.
— А ты чья?
— Ничья, — сказала Ананси, и на глазах ее навернулись слезы.
— А где же твоя мать, где отец?
— Нет у меня уже ни матери, ни отца, — у мачехи я живу.
— О-о-о, бедная Ананси, бедная сиротка, — печально произнесла негритянка, гладя ее по голове.
— А откуда ж ты, матушка, можешь знать мое имя? — удивилась девушка.
— О-о-о, мне известны многие вещи, — засмеялась незнакомка. — Вот эта моя палочка многое-многое на свете повидала. Знаю я, что мачеха тебя бьет и что из дому тебя выгонит, если ты без ожерелья для Мироты вернешься.