Вдруг, обернулся назад, стоит старик седой с длинной, долгой бородой, а руки до самых колен:
— Ах, что тебе, Василий Стрелец, надо?
— Что я думал сделать, так не знать, что бы дал.
— А что ты мне дашь? — на ответ сказал старик седой.
— Бери корабь золота.
— Нет, — старик сказал, — не надо.
— Бери же два, а двух мало — бери три, только отправь на сухой берег, в родительско царство.
А старик сказал:
— Мне не надо трех кораблей золота, а отдай мне, чего дома не знаешь.
— Ну дай же мне, дедушка, подумать полтора часа или два.
Подумал часа два, сказал старику на ответ:
— Что дома не знаю — отдаю.
Сообратил внимание, что «дома всё знаю. Есть отец и мать, есть жена моя, а больше ничего не знаю, и что не знаю — обирай».
— Ну, я на таких условиях тебя обираю. Только подпиши своей кровью из правой руки, из которого-нибудь пальца условие — утверждается на двадцать лет.
Скоро сказка сказывается, а не скоро дело делается, подписался, и готово дело. Взял старик седой, длинная борода, от этой коробочки ключ, хлопнул рука о руку и запер коробочку и город запер. Не стало и города, остался один остров.
— Ну, господа, топеречка можно нам отваливать; что хотели, то и исполнил.
Вот с богом и поехали. Едут далеко ли — низко, высоко ли — близко, на ровной вышине, как на бороне. И взялся и посмотрел в подзорную трубку. Едут морем. Да и задумался — запечалился сам о себе, о буйной голове, и также о жене своей. «Какой же старик-то был, надо то спросить, а я, дурак, не спросил, Да отвалил на глубокое море. Вот как бы тот обратился ко мне, я бы спрошал, кто такой есть?» Оглянулся назад — старик тут сидит, и тот же самый старик, который коробочку запер.
Ох, брат дедушка, я у тебя забыл спрошать, ты кто такой есть?
— А я вот кто такой есть. Как двадцать лет исполнится, так пошли сына. Я семгорбяшный бес (семь горбов), я сам могу орудовать всеми силами.
— Ах, — распечалился Василий Стрелец, — ещё подумал, что я, кажется, дома все знаю. Что дома не знаю? Кажется, все знаю. — Поглядел в подзорну трубку, увидал близ свое царство родительское. — О, слава тебе, господи! Близко царство родительское. От царства недалече, около трех близ верст. Ну, господа команда, привалите к этому берегу!
Эта команда привалила к этому берегу. Привалила и зачалились на буйные, сильные, многоудержные якоря морские, и зачалились к этому берегу. Василий Стрелец взял ключик, открыл свою коробочку, сделался сильный, богатый город. Золотые кареты, кабаки и «Эх, мне бы (своим умом) быть прислуге двенадцать мальчиков!» Двенадцать мальчиков приходят к нему к кровати:
— Что тебе угодно, Василий Стрелец?
— Мое родительское царство недалече, только в трех верстах — сходить к моему царству, узнать, где жена моя спит. На чем она спит, на том и принести сюда ко мне сонную.
Принесли евонную жену в этот город. Жена проснулася в этих палатах.
— Что же мне, — говорит, — видится во сне муж перед собою! Правда или спится?
Муж отвечал, Василий Стрелец:
— Истинная правда, собственный мой город!
Вывел свою жену по городу гулять. Есть разные сады, растут разные фрукты, для употребления были удобны. Она все это усмотрела, хвалит и удивляется:
— Как скоро мог этот город устроиться так! Видом не видала и слыхом не слыхала. Тут есть кабаки, трактиры, заведенья, и сильные, богатые и золотые кареты. И берут нас под руки, садят в кареты и катят по городу, никаких данных не спрашивают: ни дани, ни пошлины. А как ни погляжу — мой муж все невеселым, туманный.
Василий Стрелец, её муж, спрашивает:
— Как живете?
— Живу хорошо и здорово.
— На честных ли правах живешь ты?
— Живу честными порядками, каково мои родители отец и мать. А живы хорошо отец и мать, так же и я, да и сын мой также.
Удивился Василий Стрелец.
— Как ты могла сына так выработать?!
Удивился и оплакал горючими слезами, не может слова сказать.
— А что ты, муж, как плачешь?
Как мне не плакать?! Прикажи сюда дитя, отец и мать сюда!
[…] Приказал в золотых каретах съехать в родительско царство, привезти отца и мать, а также и сына. Жена говорит:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})— В последнюю ночь ты сильно меня обнял крепко, и я приняла от тебя, окроме не грешна.
Золотые кареты поехали в тройках, приезжают в родительское царство, садят в золотые кареты отца и мать и также евонного сына. Родитель подъезжает к этому городу, близ богатому заведению, питейному.
— Может ли быть, что мой сын такой город состроил? — и дивом удивлялся.
— Встречает его отец и мать, сына своего Василия Стрельца — Иван Васильевич на первой карете; на второй карете едет отец и мать. Взяли под руки, повели в это заведение. Стали угощаться разными напитками.
— Довольны мы, сын, тобою, что вы нас так угостили хорошо, где же ты так пропадал двадцать лет? Вот твой сын вырос двадцатый год.
— Ваше ли дело, где я пропадал? Теперь пришел и привез с собой город.
А сам плачет и рыдает.
— Об чем ты так плачешь и рыдаешь? — спрашивает его жена.
— Как мне не плакать, как не тужить! Я дома все знала, что дома есть отец и мать, а также и жена, а не знал, что в утробе остался сын, что заработан был в последнюю ночь. Ну, вот, как двадцать лет исполнится, надо отдать сына бесу нечистому через двадцать лет.
И стал больно очень плакать, что этого отдавать, а этому идти, Ивану Васильевичу.
— Дак что же, отец и мать, скажите мне крайно слово, как тут дела у вас, куда вы меня отдали или продали?
— Ну, сынок, отправляйся сегодняшний день или завтра!
Насушили ему дорожных сухариков.
— Бери, что тебе надо, на кораблях золота!
— На что мне золото? Продал меня, так уж пойду.
Ну, отправился на путь свой — дороженьку. Идет далеко ли — близко, высоко ли — низко, против неба на земле, на ровном месте, как на бороне. Идет лесами да болотами, стоит избушка.
— Ах, избушка, избушка, к лесу задом, ко мне передом!
Заходит в эту избушку, разорвал середыш[55] о порог. А в этой избушке лежит баба-яга. Вынула из-под печки лопатку, да давай [Ивана Васильевича] лопаткой тукать.
— Что ты меня, бабушка, бьешь да колотишь?
— А куда ты пошел, земляк?
— А вот, пошел, — говорит. — По такому-то приказу родитель меня продал. Да вот, не знаешь ли, как мне пройти, где мне путь надлежит?
— Сам-от сатана — мой брат родной.
Он испугался, оробел.
— Ох, куда я попал? Ну, бабушка, напой да и накорми, тогда меня и победишь, али мне дорогу укажи.
Она напоила, накормила, ночевать пустила; наутро встали, также напоила, накормила, дала ему дорогу:
— Куда вот золотой клубочек катится, туда и ты иди.
Как только за порог запнулся, клубочек перед ним и покатился золотой.
— Я, — говорит, — младшая сестра, скажи от меня старшей сестре поклон, она тебе укажет дорогу.
Докатился клубочек до старшей сестры. Колонулся этот клубочек о порог — ничего не стало. Заходит опять в избушку.
— Избушка, избушка, к лесу задом, ко мне передом!
Избушка повернулась, как на курьих ножках. Заходит в избушку. Старушка лежит два раз матерее той. Голова на лавке, ноги в трубе.
— Здравствуй, бабушка!
— Ох ты какой явился!
— Да я от твоей меньшей сестры. Ночевал. Теперь к тебе: на ночь. Она показала дорогу. Золотой клубок, катился передо мной, и я пришел к тебе. Покажи мне дорогу.
— Ну, ладно, ведь я тебя съем.
— Ну, как ты меня съешь? Ты напой и накорми, потом я расскажу, куда я иду.
Она напоила, накормила, теплу фатеру дала тут же. Ну, брат! Наутро встали. Напоила, накормила, дала железну тросточку:
— Пока тросточка подпирается — то с ней иди, как в землю упрется — так тебе не вырвать.
Вдруг эта тросточка воткнулася в землю край моря в кустиках. И повырывал тросточку Иван Васильевич и не мог её вырвать. Поглядел на вышнюю высоту и летит на море двенадцать лебедей, и все лебедь к лебеде. И смотрит Иван Васильевич из-за кустика что это за лебеди. Одиннадцать лебедей кладут платье вместе, а двенадцатый кладет врозь. Эти лебеди долетели до моря, колонулися о землю и стало двенадцать девиц: одиннадцать вместе, а двенадцатая врозь. Он стал по-за кустикам пробираться, да по Колен ноги посмотреть (до пупа). Все одиннадцать лебедей выкупались стряхнулись и полетели, а двенадцатая потеряла платье, а Иван Васильевич украл.