– Что, Иван-царевич, голову повесил? Или горе какое?

– Батюшка велел тебе к утру рубашку ему сшить.

Лягушка отвечает:

– Не тужи, Иван-царевич, ложись лучше спать, утро вечера мудренее.

Иван-царевич лёг спать, а лягушка прыгнула на крыльцо, сбросила с себя лягушачью кожу и обернулась Василисой Премудрой, такой красавицей, что и в сказке не расскажешь, и пером не опишешь.

Ударила она в ладоши и крикнула:

– Мамки, няньки, собирайтесь, снаряжайтесь! Сшейте мне к утру такую рубашку, какая есть у моего родного батюшки.

Иван-царевич утром проснулся, а рубашка уж лежит на столе. Обрадовался Иван-царевич, взял рубашку, понёс к отцу. Царь в это время принимал дары от других сыновей. Старший сын развернул рубашку, царь примерил её и сказал:

– Эту рубашку в чёрной избе носить.

Средний сын развернул рубашку, царь даже мерить ее не стал, а только сказал:

– А в этой только в баню ходить.

Когда же Иван-царевич развернул рубашку, все так и ахнули: была она расшита златом-серебром, заткана камнями драгоценными. Обрадовался царь:

– Вот это рубашка! Её только в праздник надевать.

На следующий день царь опять позвал сыновей.

– Пускай ваши жёны испекут мне к утру хлеб. Хочу узнать, которая из них готовить умеет.

Иван-царевич голову повесил, пришёл домой. Лягушка его спрашивает:

– Что закручинился?

Он отвечает:

– Надо к утру испечь царю хлеб.

– Не тужи, Иван-царевич, лучше ложись спать, утро вечера мудренее.

Прыгнула лягушка на крыльцо, обернулась Василисой Премудрой, ударила в ладоши:

– Мамки, няньки, собирайтесь, снаряжайтесь! Испеките мне к утру мягкий белый хлеб, какой я у моего родного батюшки ела.

Иван-царевич утром проснулся, а на столе лежит хлеб. Он обрадовался и понёс хлеб отцу. А царь в то время принимал хлеб от других сыновей. Царь принял хлеб от старшего сына, посмотрел и велел отдать собакам. Принял от среднего сына и туда же отдал. А как подал хлеб Иван-царевич, царь сказал:

– Вот это хлеб! Только в праздник его есть.

И приказал царь трём своим сыновьям, чтобы завтра явились они к нему на пир вместе с жёнами.

Опять воротился Иван-царевич домой невесел, ниже плеч голову повесил.

– Иван-царевич, что закручинился? – спрашивает его лягушка.

– Как мне не горевать? Батюшка велел, чтобы я пришёл с тобой на пир, а как я тебя людям покажу?

Лягушка отвечает:

– Не тужи, Иван-царевич, иди на пир один, а я вслед за тобой буду. Как услышишь стук да гром, не пугайся. Спросят тебя – скажи: «Это моя лягушонка в коробчонке едет».

Иван-царевич и пошёл один. Вот старшие братья приехали с разодетыми жёнами. Стоят да над Иваном-царевичем смеются:

– Что же ты без жены пришёл? Хоть бы в платочке её принёс. Где ты такую красавицу выискал? Наверное, все болота обегал.

Сел царь с сыновьями, с невестками и гостями пировать. Вдруг поднялся стук да гром, весь дворец затрясся. Гости испугались, повскакивали с мест, а Иван-царевич говорит:

– Не бойтесь. Это моя лягушонка в коробчонке приехала.

Подлетела к царскому крыльцу золотая карета, запряжённая тройкой белых лошадей, и вышла оттуда Василиса Премудрая, такая красавица – ни вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать. Села она с Иваном-царевичем за стол, выпила из бокала вина, а остатки себе в левый рукав вылила. Закусила лебедем, а косточки в правый рукав бросила.

Жёны старших царевичей увидели её хитрости и давай то же самое делать.

Вот пошли пляски. Василиса Премудрая подхватила Ивана-царевича, и пошли они плясать. Махнула она левым рукавом – вдруг сделалось озеро, махнула правым рукавом – поплыли по озеру белые лебеди. Царь и гости диву дались.

Потом пошли плясать старшие невестки: махнули рукавом – гостей вином забрызгали; махнули другим – костями закидали, одна кость царю в глаз попала. Царь рассердился и прогнал обеих невесток.

А Иван-царевич в это время потихоньку побежал домой, нашёл там лягушачью кожу и бросил её в печь.

Василиса Премудрая возвращается домой, хватилась – нет лягушачьей кожи. Села она на лавку, заплакала и говорит Ивану-царевичу:

– Ах, Иван-царевич, что же ты наделал? Если бы ты ещё только три дня подождал, я бы вечно твоей была. А теперь прощай. Ищи меня за тридевять земель, в тридесятом царстве, у Кощея Бессмертного.

Обернулась Василиса Премудрая серой кукушкой и улетела в окно. Иван-царевич поплакал, поплакал и пошёл куда глаза глядят – искать жену, Василису Премудрую. Шёл он близко ли, далеко ли, долго ли, коротко ли, как вдруг попадается ему навстречу старичок.

– Здравствуй, добрый молодец! Что ищешь, куда путь держишь?

Иван-царевич рассказал ему про своё несчастье. Старичок говорит ему:

– Вот тебе клубок: куда он покатится, туда и ты ступай за ним.

Иван-царевич поблагодарил старичка и пошёл за клубочком. Попадается ему навстречу медведь. Иван-царевич прицелился, а медведь говорит ему человеческим голосом:

– Не убивай меня, Иван-царевич, я тебе пригожусь.

Иван-царевич пожалел медведя, не стал в него стрелять, пошёл дальше. Вдруг видит – летит в небе селезень. Он прицелился, а селезень говорит ему человеческим голосом:

– Не убивай меня, Иван-царевич, я тебе пригожусь.

Иван-царевич пожалел селезня и пошёл дальше. Бежит заяц. Иван-царевич опять вскинул лук, а заяц говорит ему человеческим голосом:

– Не убивай меня, Иван-царевич, я тебе пригожусь!

Пожалел он зайца, пошёл дальше. Подходит к синему морю и видит – на берегу, на песке, лежит щука, едва дышит и говорит ему:

– Ах, Иван-царевич, пожалей меня, брось в синее море!

Он бросил щуку в море, пошёл дальше берегом. Долго ли, коротко ли, прикатился клубочек к лесу. Там стоит избушка на курьих ножках. Иван-царевич говорит:

– Избушка, избушка, встань к лесу задом, ко мне передом.

Избушка повернулась, и Иван-царевич вошёл. Видит – на печи лежит баба-яга, костяная нога, зубы – на полке, а нос в потолок врос.

– Зачем, добрый молодец, ко мне пожаловал? – спрашивает его баба-яга.

Иван-царевич ей отвечает:

– Ах, бабуля, ты бы меня прежде накормила, напоила, а потом бы и спрашивала.

Баба-яга его напоила, накормила, и Иван-царевич рассказал ей, что ищет свою жену, Василису Премудрую.

– Знаю, знаю, – говорит ему баба-яга, – твоя жена теперь у Кощея Бессмертного. Трудно её будет достать, нелегко с Кощеем сладить: его смерть на конце иглы, та игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, тот заяц сидит в каменном сундуке, а сундук стоит на высоком дубу, и тот дуб Кощей Бессмертный пуще своего глаза бережёт.

Иван-царевич у бабы-яги переночевал, и наутро она ему указала, где растёт высокий дуб.

Долго ли, коротко ли, дошёл туда Иван-царевич, видит – стоит высокий дуб, на нём каменный сундук, а достать его трудно. Вдруг откуда ни возьмись прибежал медведь и выкорчевал дуб с корнем. Сундук упал и разбился. Из сундука выскочил заяц – и пустился наутёк. Огорчился Иван-царевич, но вдруг видит, что за этим зайцем другой заяц гонится, нагнал и в клочки разорвал. А из зайца вылетела утка, поднялась высоко, под самое небо. Глядь, на неё селезень кинулся; как ударит её – утка яйцо выронила, упало яйцо в синее море.

Тут Иван-царевич залился горькими слезами – где же в море яйцо найти! Вдруг подплывает к берегу щука и держит яйцо в зубах. Иван-царевич разбил яйцо, достал иголку и сломал у неё конец. В ту же минуту умер Кощей Бессмертный.

Выбежала из его дворца навстречу Ивану-царевичу Василиса Премудрая. Подхватил он её, усадил на коня, и вернулись они домой, где жили долго и счастливо до глубокой старости.

Жила-была женщина; очень ей хотелось иметь ребёнка, да где его взять? И вот она отправилась к одной старой колдунье и сказала ей:

– Мне так хочется иметь ребёночка; не скажешь ли ты, где мне его достать?

– Отчего же! – сказала колдунья. – Вот тебе ячменное зерно; посади его в цветочный горшок и увидишь, что будет.

Женщина поблагодарила вещунью и побежала домой. Не успела она посадить ячменное зерно в цветочный горшок, как вдруг из него вырос большой чудесный цветок вроде тюльпана, но лепестки его были ещё плотно сжаты, точно у нераспустившегося бутона.

– Какой славный цветочек! – воскликнула женщина и нежно погладила красивые лепестки, которые тут же распустились.

И, о чудо, в самой чашечке сидела крошечная девочка. Она была такая нежная, маленькая, всего с дюйм ростом, поэтому радостная женщина и назвала ее Дюймовочкой.

Дюймовочка была такой крошечной, что скорлупка грецкого ореха служила ей колыбелькою, а лепестки цветов – матрацем и одеяльцем. Днём Дюймовочка играла на столе. Женщина ставила на стол тарелку с водой, на края которой клала венок из цветов. Дюймовочка плавала по своему «озеру» на лепесточке цветка, как на маленькой лодочке.