Раздался слабый писк, и в лапах пришельца забилось что-то зеленое с хвостиком и болтающейся из стороны в сторону пушистой кисточкой. Не раздумывая ни секунды, Ксюн кинулась на помощь…
Глава VII
Золотая Луна притаилась среди туч, погуляла там, попряталась и вынырнула, осветив переливчатым светом темное зеркало Патриаршего пруда. Дух Пруда сразу оживился:
— Привет, Луна! Поболтаем? Я тут помираю со скуки. Такая Ночь, а ничего не происходит… Все тихо, пустынно и бездарно! Все жители куда-то запропастились, хотя не так уж и поздно, можно подумать, это не Москва, а глухая окраина…
— Но это и есть окраина, тебе ли, Дух, не знать об этом. — Луна снизошла до беседы. — Для людей Москва — центр, столица и тому подобное, а ведь с моей, лунной точки зрения, ваш городок — довольно незначительное место во Вселенной.
— Ну ладно тебе, Луна, придираться… Подумаешь, великое светило! Ты и сама не центр мироздания. Найдутся и поважнее тебя…
— Я гляжу, ты уже насквозь пропитан людским сознанием, язвишь как-то неуклюже, совсем по-человечески. Неинтересно с тобой. Загляну-ка я лучше в Царицыно, давно там не купалась…
— Постой, Луна, ну пожалуйста! Я тут в последнее время не общаюсь ни с кем — одичал вконец, ты уж прости, не обращай внимания… А эти люди, они такие смешные — думают, будто все знают и понимают, и мир вокруг существует только ради их удовольствия!
— Ну зачем же так свысока… Люди — это люди. Не больше и не меньше. Разные они. А ты, Дух, вместо того, чтобы попусту насмешничать, лучше помог бы им понять получше, где они живут и зачем…
— Да это им вовсе не нужно! Они втянуты в однообразный и примитивный круг домашних забот по собственной воле. И видят только то, что лежит в пределах этого круга, а на большее их не хватает… Вот если…
Плюх!
Беседа была внезапно прервана. Спокойствие Патриаршего пруда возмутил громкий плеск, бултыханье и чья-то возня.
— Что за безобразие? — взволновался Дух Пруда. — Это кто здесь воду мутит? Я мирно беседую и наслаждаюсь тишиной, а они валятся в мою воду и тонут тут среди Ночи! Луна, будь другом, посвети сюда! Нет, левее, ближе к берегу… Так… Ну вот, еще не хватало! Барахтаются… Не разгляжу никак… Что-то зеленое… Так… Эге, гости из Нижнего города! И, конечно, мерзкий жомбик! Небось опять кого-нибудь ловит… Ба-а-а, Скучун! И еще кто-то… Да это девочка! Луна, помоги-ка…
Дух Пруда взвился над водой, закружился в воздушном пируэте и низринулся на дно, взметнув тучи ила. Гладь пруда в мгновение ока Превратились в шаткую, пружинящую волнами, бурную стихию. Кое-где на гребешках внезапных волн забелели барашки. Такая перемена настроения пруда со стороны казалась совершенно необъяснимой, ибо воздух был тих, Ночь легка, и даже тенистые красавицы-липы, обрамлявшие пруд, застыли в недвижной дремоте своей ночной стражи.
Яркая, как луч прожектора, лунная дорожка закачалась на волнах и высветила троих у берега. Эти трое фыркали, беспорядочно молотили по воде руками и ногами, — похоже, никто из них не умел плавать.
По волнам, поднятым Духом Пруда, к тонущим подплыл маленький деревянный домик на плоту, в котором летом обычно жили лебеди. Дух разгорячился, он вовсю гнал водные потоки, торопясь побыстрее подогнать спасительный плот, и командовал:
— Луна! Ну что ты возишься! Не так, не туда ты светишь, вот сюда надо! Тут они! Видишь вот этого жирного и круглого, без ушей? Его не трогай, пусть сам спасается, а этих двоих тащи на плот. Да пошевеливайся, не то вот-вот утонут…
Луна разулыбалась, глядя, как суетится Дух Пруда. Она была как всегда спокойна, потому что ход земных событий Ночи Полнолуния ей был хорошо известен наперед. Она никогда не тратила усилий на напрасные волнения и спешку, а делала свое дело вовремя и без лишних слов.
Лунная дорожка, сгустившись, стала осязаемой. Она была прохладной и ласкающей, будто вуаль: Лунный мост приподнял над водой тех двоих, что барахтались в воде, пытаясь поддержать друг друга. Светящаяся дорожка обволокла их, словно кашмирская шаль, и удержала на один миг в пространстве над водой. В этот миг Дух Воды подтолкнул под ноги тонущим спасительный плот.
Волнение тотчас угасло, и Патриарший снова замер, покойный и темный, осененный невозмутимой листвой. Памятник Крылову старательно делал вид, будто вовсе ничего не заметил. Кругом было пусто. Москва спала.
Чуть колеблемый густо-зеленой водою плотик с двумя спасенными на борту еле заметно двигался по самой середине пруда к каменным ступеням, спускавшимся к воде у подножия одинокого павильона с колоннами, венчавшего пруд. Лунная дорожка погасла, а сама Луна укрылась в тучах, прихорашиваясь перед новым путешествием. Ночь плыла, долгая и тягучая, и Луне предстояло еще много дел и забот.
Дух Пруда поморщился, глядя, как отряхивается, выбравшись на берег, скользкий и бородавчатый Серый жомбик.
— Премерзкое созданье. Вот ведь, гадость какая, — подумал Дух Пруда. Пусть идет своей дорогой. С этой подземной болячкой лучше не связываться…
Довольный своей работой, он заскользил над водой, насыщая теплом пространство вокруг.
— И чего это я мельтешусь от радости? Ведь эти двое — из разных миров: один из-под земли, а другая — наша, московская! Они же не смогут общаться между собой, не зная общего языка. Надо что-то придумать, тут я бессилен… Луна, ау, слышишь меня? Это опять я, Дух Пруда!
— Ну и надоел ты мне сегодня! У меня же Ночь Полнолуния, работы ворох, и все расписано по минутам. Хотя, уж так и быть, скажу тебе по секрету, что мое расписание — одна видимость… Свои планы я изменяю вмиг по собственной прихоти. Да! Никакого распорядка! И никакого унылого однообразия! Вот уж мне оно никак не свойственно, моя сущность — капризы… Особенно в мою Ночь. Здесь я царица! Обожаю путать всем планы, нагонять призраков и смешивать миры, которые в иное время близко не соприкасаются…
— Да уж, да уж… Только что не хотела со мной и словечком перемолвиться, а тут расщебеталась вовсю… Луна, послушай, ведь именно в твою феерическую Ночь ты всесильна! Помоги этим двум беззащитным существам, что тебе стоит… Дай им общий язык, чтобы они могли разговаривать и понимать друг друга.
— Этим? Ах, ну что за глупости! Букашки какие-то… Один, кажется, из моей Подземной страны. Да, это Скучун. А другая — девочка московская. Ты думаешь, если я такими фитюльками буду заниматься, меня хватит на всех? У меня же целый небосвод работы, бывает, голова кругом идет…
— Ничего, Луна, в обморок не упадешь! Ишь какая… — над прудом по кобальтовой своей спирали спустилась Ночь. И сразу затрепетали взволнованные липы, и два ночных ветра — предгрозовой и беззаботный — замкнули пруд воздушным кольцом. — Тебе ведь, Луна, прекрасно известно, что нигде, ни в чем и никогда не бывает мелочей. Все едино вокруг! И самое, казалось бы, главное сейчас через мгновение может стать неважным и наоборот…
— Ах, Ночь! Права, как всегда, даже противно… (Не обижайся, это я от смущения). А я тут разнежилась, разболталась, думала отправиться потанцевать в Царицыно, искупаться — и в дорогу. Довольно Москвы! Она душная!
— Неправда. Она такая, какой мы ее делаем. Мы я все жители вокруг. Хватит кокетничать, подруга, уймись и принимайся за дело. Надо помочь этим крошкам на плоту, у них очень непростой путь.
— Слушаюсь и повинуюсь, как говаривали в сказках! С твоей помощью — ты знаешь — я на все готова…
И тогда Ночь образовала над тихонько плывущим к берегу плотом невидимый полог в виде опрокинутой чаши. А Луна направила искрящийся, зелено-розовый, жемчужный столб света прямо в центр этой незримой чаши, и двое, сидящие на плоту, оказались в фокусе упругого лунного излучения. Какая-то неведомая сила оплела их, пронизала и насытила собою…
В этот момент плот, стукнувшись о нижнюю ступень лестницы, пристал к берегу. Звезды в гулком небе беззвучно дрогнули, кольцо ветров над Патриаршим разомкнулось, Луна исчезла, и все замерло вокруг.
— Ты кто? — спросила Ксюн, выбравшись на землю.
— Я Скучун. А ты?
— А я Ксения, Ксюн. Ты зверь?
— Не знаю… Я Скучун!
— А ты откуда?
— Из Нижнего города. Это Москва?
— Да. А где Нижний город?
— Тут, внизу. Я шел сюда, наверх, я так мечтал… а тут жомбик, и Личинка, и дедушкин дневник… Ой, он промок, наверное…
— Стой, я так ничего не пойму. Давай по порядку.
Они стояли у светлеющего в темноте портика с колоннами над таинственной гладью пруда, чуть не поглотившего их. У ног образовались две аккуратные лужицы.
— Нам бы надо переодеться и просохнуть. Да, ведь тебе переодеваться не нужно, у тебя же шерстка! Вот только сумка насквозь вымокла… Ой, какой же ты зелененький! Как я тебе рада! Вот что: пойдем ко мне домой, там мы познакомимся по-человечески и чего-нибудь перекусим. Мне почему-то ужасно хочется есть!