— Но мне-то не показалось, а я его видел и слышал, даже дотрагивался до его руки. Ведь оно, когда плясало, держалось за меня, — заверил Димби.

Мокси тут же заявил, что не знает ничего страшнее, чем то, когда четверо пляшут в темноте и вдруг на какое-то время их становится пять, а потом снова они превращаются в четверых. Он считает, что нет ничего более зловещего, чем когда поют четверо и вдруг какое-то время они поют уже пятью голосами, а когда догадываются об этом, — то их снова становится четверо. Кроме того, рука у этого неизвестного Нечто — маленькая и холодная. Холодная рука — признак опасного характера. Мокси опять призвал сразу же смываться отсюда, потому что Лисенок снова сумел подбить их на опасное приключение, где будет много страха и абсолютно никакого смеха.

Затем Димби заверил своих приятелей, что своими глазами видел, как таинственное существо включилось в их хоровод, а затем также легко и незаметно выскользнуло из него и исчезло неизвестно куда.

— Одной рукой оно держалось за мою руку, а другой за руку Домби — заключил Димби.

— Домби, это верно? — глядя ему в лицо, спросил Лисенок, но в темноте так ничего и не смог на нем прочитать.

— Было очень интересно! — весело сказал Домби. — Попляшем еще! Может, оно придет еще раз!..

Они взялись за руки и запели, но никто не сделал ни шажка. Стояли, пели и считали-пересчитывали в уме сколько их. Пели вяло, трудно было даже разобрать, что именно они пели.

— Друзья, пляшите! Мокси, ты почему не поешь?

— Не могу, Лисенок. Я считаю.

— Ну, и до скольких ты сосчитал?

— До двух. Считать дальше мне просто страшно.

— Но ты же видишь, что нас четверо!

— Ну и что…

Они снова заплясали и запели уже поскладнее. Время шло, а пятый все еще не появлялся, чтобы доказать свое существование.

«Вот это здорово! Оказывается, с помощью самовнушения можно видеть и слушать то, что тебе хочется! — думал удивленно Лисенок. — Но вот смелость Домби у меня не выходит из головы. Подумать только — Домби стал даже смелее меня. Что с ним случилось?..» Лисенок наблюдал за своими друзьями, которых он притащил в темноте сюда, в развалины, — они пели и плясали «ринги-ринги-рае», дожидаясь полуночи, чтобы положить конец нелепому слуху. Но удается ли ИМ это сделать? Действительно ли привидения не существуют? Он часто задавал себе этот вопрос и уверенно отвечал, что не существуют, и все же… Нет, не привидение, а Домби — загадка этого приключения. Почему? Что заставило его так смело себя вести?

— Хватит! Остановимся, — неожиданно предложил Домби.

— Почему? — захотел выяснить у него Лисенок.

— Мне кое-что пришло в голову, но тут же выскочило, потому что я поставил бы себя в неловкое положение.

— Скажи, скажи что!

— Кажется, это глупо.

— Все равно скажи, — настаивал Лисенок.

— Я подумал, — начал Домби, — раз мы столько толкуем о внушении, почему бы нам не попробовать внушить себе то, чего мы еще не пытались сделать… Выстроимся тут в ряд и вообразим, что у стены появляется то…

— Кто? — вырвалось у Мокси.

— То, ради чего мы сюда пришли… А ты как считаешь, Лисенок?

— Ну, что ж, — попробуем.

— Почему бы и нет!

— Но придется изо всех сил стараться вообразить себе это!

— А что мы должны вообразить? — спросил Мокси.

— Что вдоль стены проходит привидение, — ответил Домби.

— Я не хочу воображать это!

— Ладно, воображать будем только мы.

— А что буду делать я?

— Будешь отдыхать.

— Начали. Раааз! — скомандовал Лисенок.

— Дваа! — продолжал Домби.

— Трии! — заключил Димби.

«Когда кто-то освобождается от страха, он становится гораздо симпатичнее, — думал Лисенок. — Вот как сейчас Домби. Он стал даже симпатичнее меня. Получается, что страх это как будто большой тормоз… Но чем ты забиваешь себе голову? А ну-ка, сосредоточься, глупый лис! Где твоя главная мысль? Почему ты не сосредоточился на ней? Ведь ты же хочешь, чтобы там вдоль стены прошло привидение! Оно, конечно, не пройдет, потому что привидения существуют так же, как существуют килигариконди. Стой! А что значит: килигариконди? Ведь это новое слово. Оно вот только сейчас возникло у меня в голове. Замечательное слово! Остается только придумать ему какое-то значение. Но поскольку я не могу этого сделать, то оставлю его пока — ну, как бы повисшим в воздухе — безо всякого значения. Килигариконди. Значит, в единственном числе будет — килигариконд. Может быть, это слово мне однажды понадобится, и я найду ему значение… Да ну тебя, Лисенок, с твоими рассуждениями! Почему ты не сосредоточиваешься?»

— Эй, Мокси, ты что делаешь? — спросил Лисенок.

— Почесываюсь.

— Прекрати.

— Чешется…

— Ты знаешь, что такое килигариконди?

— Нет, — признался Мокси. — Ничего я не знаю. В культурном отношении у меня дело обстоит худо… А что это значит?

— Это новое слово. Надо найти ему значение.

— Тише! — одернул обоих Домби.

Лисенок хотел было извиниться, да так и замер с открытым ртом. По цементной площадке зацокали копытца Мокси. Темнота мешала Лисенку разглядеть, что делают остальные. Но та же самая темнота не помешала ему увидеть, что какое-то небольшое, закутанное в светлое покрывало существо, прошло вдоль стены. Оно шло медленно и не обращало ни на кого внимания. Прошло вдоль стены и исчезло.

«О, это уже совсем другое, — подумал Лисенок. — Оно явилось под покрывалом — по всем правилам — и доказало, что существует». Лисенок как будто и не замечал, что у него трясутся ноги. А не позабыл ли он, что ему надо было сделать? Да. Позабыл закрыть рот. Он попытался сделать это теперь и не смог. Его челюсти, казалось, сковало от страха. Как быть?.. Копытца Мокси продолжали цокать по цементной площадке. Димби не было видно в темноте.

— Ну, что я вам сказал! — весело воскликнул Домби. — Сосредоточимся и увидим то, что хотим видеть. Хорошее привидение мы себе придумали, верно, Лисенок? Какой-то момент мне даже казалось, что оно настоящее! Вот здорово! Красиво!.. Эй, почему вы молчите?.. Мокси, что с тобой? Димби? Где ты? Ой, Лисенок, почему ты дрожишь?! Дружище! Слушай, и ты тоже?!..

— И я, Домби.

— Да все вы просто ненормальные! — крикнул Домби.

— Должно быть, — признался Лисенок. — Теперь ты можешь говорить мне все что угодно и обзывать меня по-всякому.

— Этто ббыло ттожже ссамое!

— Кто, Димби?

— То, что плясало с нами.

В следующую секунду все трое столкнулись у входа, который в данный момент играл роль выхода. В темноте они бежали так: первым — Мокси, потом — Димби и на расстоянии всего лишь ладони за ним бежал Лисенок. Между нами говоря, Лисенок мог в два счета обогнать их и быть первым, но стыдился так поступить.

— Эй, что такое? Что с ними приключилось — с этими сосунками? — крикнул Чимижимичамижами, входя с наброшенным на плечо кисейным покрывалом. — Почему они убежали?

— Браво, Чими! Молодец! Отлично!

— Но куда они убежали?

— Ты был как самое настоящее привидение!.. Теперь меня будут уважать всю жизнь.

— Домби, ты думаешь этим все кончится?

— Будь спокоен, Чими.

— Нет, я не могу быть спокоен. Как бы эти поганцы не стали сводить со мной счеты… Куда они отправились?

— Они вернутся.

— Но когда? Теперь они могут устроить мне большие не приятности.

— Они всегда возвращались.

— Тогда почему же они убегают, если затем возвращаются?

— Уж такие мы, Чими. Испугаемся и убегаем, а потом поразмыслим и возвращаемся.

— Вот потому меня и ждут огромные неприятности.

— Ничего! Ты молодец, Чими! — Домби хлопнул его по плечу.

— Не ударяй так — больно!.. Почему же они убежали?

— Потому что, как мне кажется, Чими, это было самое страшное наше приключение. С нереальным существом. Даже Лисенок и тот потерял от страха голову…

Чими замахал перед собой покрывалом. Ему было жарко, он устал от напряжения, но до смерти хотел устроить еще какую-нибудь невероятную пакость.

— Они что-то задерживаются, — заметил Чими. — Но мы будем их ждать хоть до самого утра.

В это утро Мокси ненавидел все на свете. Ему были противны трава и деревья, птички и их пенье, роса и солнце, даже солнечное тепло. Хоть он и ненавидел их, но втайне радовался, что видит все это на своем месте, что вот сейчас он встанет и попасется хорошенько на лугу после бессонной ночи. Воспоминания об этой ночи нахлынули на него, но ослик их всячески отгонял, — ему не хотелось вспоминать о том, что произошло, однако сознание того, что он первый из ослов, которому удалось увидеть привидение, не только наполняло его гордостью, но и вызывало отвращение. Да, Мокси испытывал отвращение при мысли, что он — приятель Димби и Домби, но он презирал себя и за то, что дружит с тем, чье имя и упоминать не стоит, с тем, кто хочет все потрогать, увидеть своими глазами, услышать своими ушами, понюхать своим носом. Что же, если так пойдет дальше, этот бездельник в один прекрасный день захочет увидеть, что есть в его собственном сердце.