– Она не понимает, что произошло, – надевая передник, сказала повариха Пингва Перей. К ней подошёл мистер Агнус Гробб и со злостью выпалил:
– Они их нашли!
Мистер Гробб приказал всем разойтись. А затем закричал на Чарли и Гертруду:
– А вы – за мной!!!
– Но что мы сделали? – протестовала Гертруда.
– Наказание не отменяется! – кричал мистер Гробб. – Вы начнёте отбывать его немедленно!
Он потащил Чарли и Гертруду через главный вход в монастырь – и сразу на кухню Пингвы Перей, где находилась лестница на чердак. За ними наблюдали вороны, пёс Дьякон и странные туристы – гуляющие у монастыря люди в чёрных и белых хитонах.
Глаза мистера Гробба налились кровью. Он толкнул Чарли и Гертруду к лестнице на чердак:
– Поднимайтесь!
Те не сопротивлялись. И через минуту за ними громко захлопнулась дверь. Послышался щелчок замка.
Гертруда протянула Чарли шоколадку, которую спрятала здесь во время предыдущего наказания:
– Рассердился на пустом месте! – сказала она, добавив слово, от которого настоятельница Иугия сошла бы с ума. – Злой на Оливера, а виноваты – мы.
– А мистер Трупёрд? Он… – Чарли замолчал, не решаясь продолжить вопрос.
– Не знаю.
– А та женщина над ним? Как думаешь, это…
Гертруда ничего не думала. Она угощала чердачных мышей – Ливу и Сливу – двумя кусочками шоколада. Чарли продолжил:
– Мне кажется, бабушка нас ищет.
В монастыре было запрещено говорить о родителях. Мистер Гробб всегда шипел: «Не хочу даже слышать о тех, кому не нужны родные дети». Чарли и Гертруда своих родителей не помнили. Не знали, живы ли они.
Дьякон жалобно завывал. Кто-то ходил по кухне.
– Мы справимся! Чуки-чу, – сказала Гертруда, подбадривая Чарли. Она легла на мешки с кукурузой. – Чу-у-уки!
Откуда-то сверху послышалось чьё-то пение.
* * *Каждый день Чарли и Гертруда будто вспоминали другую жизнь. Жизнь без монастыря. С любящими родителями и верными друзьями. Жизнь, где каждый был счастлив.
К сожалению, Чарли и Гертруда пока не вспомнили, что здесь они не просто так.
Глава 3
Ворчание эха
Мысли. Глупые и странные мысли.
Побег Оливера Бинга с каждым днём превращал мистера Агнуса Гробба в злого и невыносимого старика. Он сердился, вопил, краснел, следил за всеми – пытался разгадать несуществующий заговор. Ему казалось, что готовится новый побег; он хотел найти сообщников Оливера.
А ведь даже воспитанники монастыря не понимали, как отсюда можно сбежать.
Наказания сыпались одно за другим. Чарли и Гертруда даже сбились со счёта, не помнили, за что их уже наказывали. В последний раз Гертруда пыталась объяснить, что не могла украсть овощи поварихи Пинвы Перей (так как находилась на чердаке). Но её всё равно наказали – «за пособничество и подстрекательство».
Глупые и странные мысли.
Весь последний месяц Чарли и Гертруда провели на чердаке. Миссис Перей постоянно находилась на кухне, поэтому сбегать удавалось не часто. А мистер Агнус Гробб так вдохновился наказаниями, что по всему монастырю открыл десятки «комнат для воспитания». Как правило, они не пустовали.
Опоздание на завтрак – в чулан. Не почистил зубы – на чердак. Не убрал за собой чердак – в подвал.
Только Чарли радовался: сейчас учебный период, а ему не нужно заниматься; хотя и протащил незаметно на чердак несколько книг. И не скучал – общался с вымышленными друзьями, пересказывая их истории Гертруде. Сама же Гертруда включала приёмник миссис Пинвы Перей: когда на кухне никого не было, спускалась вниз и выбирала интересное радио с песнями (ведь миссис Пингва Перей часто вместо музыки слушала нудные любовные радиосериалы).
Казалось, Чарли – единственный, кому нравились наказания: он любил одиночество. Впервые за долгое время его никто не дразнил. Даже Гертруда: раньше она подшучивала над братом, сейчас же была примерной сестрой. Хотя Чарли понимал: его ждёт конец света, если он кому-нибудь об этом расскажет.
За время наказаний Гертруда успела пересчитать все кирпичи на стенах, дала паукам имена и даже познакомила Чарли с мистером Чеддером. Мистером Чеддером она назвала мышь, которая появлялась на чердаке каждую ночь. Гертруда, правда, не знала, мальчик это или девочка. Но пришла к выводу: если мышь ведёт себя как джентльмен (съедает остатки ужина с тарелок, только когда Чарли и Гертруда ложились спать), значит мышь – это он, а не она.
Также за время наказаний Гертруда выучила имена всех министров, о которых рассказывали в радионовостях. И могла напеть старые песни, которые знали только люди пожилого возраста и слушатели Самого-Нудного-В-Мире-Радио.
На чердаке пришлось провести и день рождения Чарли. Гертруда так разозлилась из-за этого, что заперла повариху Пингву Перей в уборной для настоятелей. За эти два часа она испекла брату небольшой кремовый торт. И хотя свечи найти не смогла, Чарли всё равно был счастлив.
* * *Приближался день освобождения. Очень медленно, но всё же приближался.
Мистер Агнус «Гнусный» Гробб возненавидел всех. Оливера так и не нашли.
Очень быстро жизнь в монастыре стала по-настоящему невыносимой. Каждый день – наказания. Каждый вечер – наказания. Наказания – после наказаний.
Они будто подталкивали.
Теперь Гертруде часто снился один и тот же сон. Объятия и слова:
«Не делай глупостей. Потерпи немного».
Гертруда не знала, как выглядит её бабушка. Скучает ли она? Ищет? Ждёт? Знала одно: Чарли и этот сон – единственное, что сдерживало её в последнее время. Сон дарил надежду. Он был реальным, красочным, настоящим.
Мысли…
Каждый день в монастыре – ужаснее другого. Бесполезное время и желание избавиться от всего раз и навсегда.
«Потерпи».
Эти слова будто звучали где-то близко. Родной голос.
«Потерпи немного».
Каждая тень монастыря нашёптывала Гертруде путь. И каждое мгновение, каждая боль – они словно говорили: отсюда есть только один настоящий выход.
«Не делай глупостей».
Нужно терпеть. Ещё немного. Без слёз. Это правило Гертруда усвоила давно: не показывать слёз. Нельзя позволять им увидеть, что она уже близка́.
Ужаснее всего – никто не говорил, когда же закончатся наказания.
* * *Гертруда не помнила, когда у неё появились эти навязчивые мысли. Она пыталась отогнать их. Хотела кричать. Теперь они поглощали её. Понимала, что это неправильно. Так нельзя!
Чарли уходил в себя. Не разговаривал даже с Рупертом. Постоянно молчал.
А мысли появлялись всё чаще. Теперь они – повсюду. От них нельзя скрыться. Нельзя уйти. Но Гертруда не решалась. Нельзя! Нет!
Её подтолкнули в первый день ноября.
Гертруда долго размышляла. Не верила, что всё происходило с ней. Видела себя будто со стороны…
Мысли. Навязчивые мысли.
Она дождалась вечера, чтобы убедиться: миссис Пингва Перей уснула (а теперь повариха сторожила чердак круглые сутки). Гертруда не была уверена, спит ли Чарли. Ничего не сказала ему на прощание: возможно, не была полностью уверена, что видит его в последний раз.
Она спустилась по чердачной лестнице и, аккуратно приоткрыв дверь кухни, вышла в коридор. Даже не понадобилось прятаться. В коридоре – никого. Всё будто складывалось так, чтобы Гертруда совершила задуманное.
Но возникло странное чувство – словно за ней кто-то следил.
Несколько шагов. Лестница. Мысли.
Она зашла в ванную комнату для попечителей и, заперев дверь на защёлку, открыла кран. Зашумела холодная вода.
За окном прокричал ворон.
Гертруда решалась. Мысли взвывали. Они словно приказывали. Заставляли её. Глубокий вдох и… чей-то шёпот. Или шум воды.
Что-то не так.
Гертруда будто возвращалась. Она была одновременно и здесь, и где-то далеко. И только сейчас заметила: по ванной комнате летали… белоснежные перья и пух. Чувствовался медовый аромат. Позади раздался треск. Душа ушла в пятки. Настоятельница?
На старом ванном столике – возле грязного мыла и расчёски с седыми волосами – дымился маленький свиток. Он был раскрыт (пахло горевшей бумагой). Несколько шагов. Волнение. И Гертруда прочитала:
Ещё не время.
Никакой подписи.
Бешено колотилось сердце. За дверью скулил пёс Дьякон.
То ли от шума воды, то ли от завывания ветра за окном, но Гертруде снова показалось: шёпот.
Выключила воду. Тишина. Но странное чувство: кто-то прислушивается.
Здесь нельзя оставаться.
Гертруда спрятала свиток в карман и тут же выбежала из ванной комнаты. В ту ночь она так и не совершила задуманное.
* * *Дни тянулись один за другим.