Однажды ночью Вестервал лежал в кровати и дымил трубкой, углубившись в старый роман. За окнами бушевала страшная буря. Флюгер на крыше вертелся, как ветряная мельница, и пронзительно скрежетал. Дом скрипел, ветер свистел во всех щелях.
Вдруг под кроватью раздался сильный удар, будто в пол снизу стукнули огромным кулаком в мокрой рукавице. Стёкла потом долго дрожали, жуть да и только. Вестервал был не из пугливых, однако и он немного побледнел. Он слышал, как волны клокочут и бьются о сваи, с плеском набрасываются на скалистый берег. На рассвете он вздремнул, как положено, пару часов, а утром спустился к воде через люк. Море по-прежнему бурлило, волны шумели и пенились. Но ничего, кроме комка водорослей у самого пола, он не заметил.
Шторм не прекращался, становился день ото дня всё сильнее. Иного и нельзя было ждать поздней осенью. Тёмным вечером Вестервал сидел у себя, закрыв лавку после суматошного дня. Весь день там толклись рыбаки; на влажном деревянном полу остались следы их сапог. Вестервал подсчитал дневную выручку, сделал записи, потом разложил плитки жевательного табака на завтра и стал переставлять что-то на прилавке.
«Слава Богу, и этот день прошёл», — сказал он сам себе.
Тут возле двери раздался плеск. При свете свечи Вестервал разглядел высоченного парня в рыбацкой одежде и низко, до самых глаз надвинутой зюйдвестке. Лица не было видно, только клок бороды.
«Тебе что нужно? И как ты вошёл через запертую дверь?» — спросил Вестервал.
«Как вошёл, так и уйду. Только подпорку возьму для переборки, больше мне пока что ничего не надо», — отозвался незнакомец глухим голосом и так лязгнул зубами, что у Вестервала мурашки по спине побежали.
Теперь-то он догадался, кто перед ним. Это он в ту ночь стучал ему в пол, он лишил его сна на долгие годы.
В Вестервале вскипела ярость. Хоть он уже в возрасте был, как лунь седой, а перемахнул через прилавок, набросился на незваного гостя с кулаками и взревел:
«Богом клянусь, смерти я не боюсь!.. Убирайся к себе на дно, мертвечина проклятая!»
Зелёные глаза сверкнули из-под зюйдвестки. Мертвец прижался спиной к двери и выдавил её, как картонку, проковылял мимо ящиков и мешков, оторвал крышку люка и кинулся в воду.
«На суше ты храбрец, Вестервал, но на третий раз тебе не жить!» — презрительно бросил он на прощание.
* * *Настал тот памятный день, когда ураган сокрушил церковь — только её обломки ветром носило над кладбищем.
Рыбакам, вышедшим в море, оставалось лишь бороться за свою жизнь, ведь шторм напал на них так внезапно, будто кто-то невидимый развязал тугие тесёмки и выпустил его из мешка.
Лодки переворачивались одна за другой. Некоторым несчастным удавалось взобраться на киль, но их тут же накрывало и уносило волной. Кто-то видел смерть своего брата, кто-то — отца, но о том, чтобы помочь им, нечего было и думать.
А вдалеке разрезал пенящиеся волны красивый, искусно построенный бот. Это Кристиан Вестервал вышел в море в третий раз, чтобы показать своё бесстрашие. Он стоял у руля, бледный, с упрямым выражением лица.
О том, что было дальше, рассказывал Иене Глеа, который всё время был рядом с Вестервалом. Юхан Перса, сидевший на носу лодки, вдруг закричал: «Господи Иисусе, бот Улы и Ларса перевернулся!»
«Постарайтесь их ухватить! Идём прямо на них!» —
крикнул Вестервал, белый как мел.
Волна подняла бот Вестервала над перевёрнутым судёнышком. Какой тут скрежет раздался! А с обеих сторон тянулись к ним руки утопающих… Ларса удалось вытащить, но Ула был слишком тяжёл. Он уцепился за борт и жутко вопил. Бот же несло с такой скоростью, что пена летела хлопьями, а вокруг вздымались белые валы.
«Возьми руль, Иене!» — крикнул Вестервал, свесился за борт, схватил Улу и потащил его. Силы-то у Вестервала было не занимать! Ула вцепился в него мёртвой хваткой обречённого.
В то же мгновение из воды поднялась громадная ручища и отбросила Улу в сторону. Потом показалась ещё одна — схватила Вестервала и утащила за собой в пучину. Старый Иене у руля с ужасом наблюдал за дикой схваткой в бушующем море. Вдруг один из троих превратился в высоченного парня в рыбацкой одежде и схватил Вестервала за горло… На этом всё и кончилось. Все трое ушли на дно, а бот как стрела понёсся дальше.
Тогда-то все и поняли, что Вестервала утащил не кто иной, как драуг.
«Добрый был человек Вестервал. А уж Господь держит небесные врата открытыми и для худших грешников, чем он», — говаривал старый Иене.
Водяной
Перевод А. Комковой
Коварен водяной, всё норовит человека под воду утащить. Потому после захода солнца будь настороже.
Иной раз прячется он в нежной белой кувшинке. Рука так и тянется сорвать прекрасный цветок… Но стоит лишь его коснуться — в миг провалишься в глубокий омут, и водяной схватит тебя мокрыми, скользкими лапами.
А то присядешь как-нибудь вечером один на берегу лесного озера… И поплывут воспоминания, одно за другим, — такие живые, тёплые, будто солнечные блики меж листьев кувшинок. Но берегись! Это водяной играет на струнах человеческой души. Волшебное озеро навевает воспоминания, а в глубине затаился водяной. Он знает, как легко поймать человека в сеть чудесных мерцающих отражений.
Водяной может превратиться во что угодно. Вот лежит он на берегу, обернувшись драгоценной сверкающей брошью; дотронешься — и ты в его власти. Ох уж хитёр, даже забытой в траве удочкой с леской и крючками прикинуться ему ничего не стоит.
Есть у водяного ещё одна уловка: обратиться в старую, наполовину вытянутую на берег лодку. Но он так часто к ней прибегал, что теперь уж мало кто на неё покупается. Однако случается и такое. Идёт мимо какой-нибудь простак, видит лодку и думает: «Что ещё за ветхое корыто! А воды-то в нём сколько… Ой, да тут и старое ведро осталось!» И давай вычерпывать водяного. Ну, а после садится в лодку — и вперёд!
Поначалу всё идёт хорошо: водяной любит поиграть со своей жертвой как кошка с мышкой. Как чудесно скользить среди кувшинок по неподвижной, будто зеркало, озёрной глади! Её и веслом-то грех замутить… Вон, вдалеке островок, поросший берёзками, виднеется — славно было бы к нему пристать!
Глядь — на середине озера старая лодка даёт течь. А потом и вовсе трескается пополам и тонет. Тогда водяной обвивается вокруг своей жертвы и тянет её на дно.
Бывает и так: водяной обращается в серую лошадь, ходит, пощипывая травку, по берегу и ждёт, чтобы кто-нибудь взобрался на него верхом, — тут он и прыгнет в воду вместе с седоком.
Как-то раз увидал такую серую лошадь один крестьянин. Её откормленные бока так и лоснились, потому мужик решил, что из неё выйдет отличная рабочая лошадка. Правда, сперва он долго макушку чесал — откуда бы этакой лошади здесь взяться? — но так ничего и не придумал, бросился домой за уздечкой. Спрятал узду хорошенько за пазуху — и назад. А лошадь бродит, как и прежде, склонив голову к траве.
«Ну, жеребчик! Поди сюда, милый, поди!» — стал приговаривать мужик.
«Жеребчик» и пошёл. А сам только и думает, как бы усадить мужичонку к себе на спину.
И вдруг мужик — хвать его за обе ноздри! Тут уж пошла другая пляска. Как ни прыгал, как ни брыкался водяной, уздечка сидела прочно. Хлопнул мужик коня ласково по лоснящемуся боку: «Ну, теперь со мной пойдёшь, радость моя!»
Отныне водяной был в его власти. Но жеребец так и не присмирел, ведь его заперли в душной, вонючей конюшне, его, привыкшего плескаться в прохладных лесных озёрах меж водяных лилий. А когда его выводили из стойла, было и того хуже: крестьянин вздумал пахать на новом жеребце свой надел. Делать нечего, водяной тянул плуг — только земля во все стороны летела: силищи-то в нём — как у двадцати лошадей.
«Жеребец просто на вес золота! Работает как чёрт и не ест ничего», — радовался мужик.
Но иногда пугал его пронзительный взгляд колдовских лошадиных глаз, зелёных, как глубокий омут. А после захода солнца серый конь впадал в такое неистовство, что никому в конюшне покоя не было. Он громко ржал, лягался и рыл землю копытом — аж пыль столбом стояла.
Мужик поначалу лишь посмеивался над этим, но день ото дня на душе у него становилось всё тяжелее. Вскоре он и вовсе сон потерял. Непонятная тревога обручем сдавливала грудь, а по телу пробегала дрожь. Ему всё время мерещились глубокие, тёмные воды да отражённые в них лучи солнца, и чудилось, что сам он медленно погружается в бездонную пучину.
В конце концов позвал мужик своего работника и сказал: «Ула, снимешь уздечку с серого жеребца, дам тебе десять далеров[9]!»
«Отчего ж не снять! Тут работы-то всего на двенадцать шиллингов», — ответил Ула.