Нон-тян вздрогнула. Только теперь она заметила, что сжимает в ладошке голубоватый камешек. «Наверно, это он мне помог…» — подумала она.

А Кон продолжал серьёзно:

— А вчера ты была очень красивая. Как космея.

И Кон подпрыгнул и исчез в траве. Только рыжий хвост мелькнул и тут же скрылся.

Подул ветер, и космея качнулась. Нон-тян постояла немного молча и пошла домой завтракать.

Скоро начались занятия в школе и Нон-тян стало некогда. В горах вдруг похолодало, и коровы вернулись в деревни у подножия горы.

Травы на пастбище и на полянке пожелтели или покраснели, золотистые сусуки[5] склонили свои метёлки. Кон и Нон-тян собирали в корзинки дикий виноград, бруснику и грибы.

Дикий виноград был очень кислым и несъедобным. Но собирать его было интересно. Из брусники варили варенье. А грибы любил папа. Он их жарил или варил и, довольно улыбаясь, ел, запивая сакэ.

Нон-тян стала замечать, однако, что папа порой выглядел печальным. Зато Нон-тян была бодрой и здоровой, как никогда прежде. И когда в горах выпал первый снег, она стала радостно носиться кругом и кричать:

— Снег! Папа! Снег! Я буду кататься на санках. Папа, сделай ещё санки!

— Ладно. Сделаю, — сказал папа, но у него уже был жар.

Кон был очень рад снегу. Он выскочил из своего дома в чаще Оророн и стал прыгать и скакать.

Меж тем солнце село, снегопад усилился, и Кон подумал было, не сходить ли ему к Нон-тян, но передумал и, затворившись в доме, улёгся спать.

Когда Кон проснулся, было уже совсем темно, бесшумно падали хлопья снега, нагромождались в сугробы.

Снег всё падал и падал, и снегопаду не было видно конца. Кон подумал, не заснуть ли снова, но что-то тревожило его. Ему казалось, что кто-то зовёт его. «Может быть, Нон-тян? Но так поздно, она не станет звать меня, — подумал он. — Ну ладно, схожу к ней. Если спит, вернусь, и всё».

И Кон побежал по глубокому снегу.

Пока он спал, чаща Оророн стала такой прекрасной, что он не узнал её. «Вот это да!» — изумился Кон и немного полюбовался чащей. Потом храбро побежал дальше.

А снегопад всё усиливался. Трудно было сделать даже один шаг. Перед глазами кружился снег, и не было видно пути ни назад, ни вперёд.

«Вернуться, что ли?»

Кон остановился, но снова услышал: «Кон! Помоги!» Похоже, Нон-тян его звала.

«Что такое! Может, мне послышалось? Ну ладно. Пойду дальше».

И Кон побежал, громко напевая песенку.

У дома Нон-тян какая-то маленькая девочка набирала в ладошку снег и сыпала его в таз.

— Нон-тян! Что случилось? Почему ты гуляешь так поздно? — закричал Кон.

— Папа заболел. У него жар. Вот я и набираю снег, чтобы приложить ко лбу.

Нон-тян подняла таз, руки у неё были красные от холода.

— Сильный жар?

— Угу, — сказала Нон-тян, скорбно скривив губы.

Она вошла в дом, вылила воду из грелки, положила туда снегу. Вылитая вода была такой горячей, что над ней стоял пар.

Папа тяжело дышал, лицо его пылало. Видно, ему было совсем худо. Нон-тян печально присела у печки.

— Был бы телефон, можно было бы вызвать врача. А так нужно ехать в город, — сказала Нон-тян.

До города далеко. Даже на машине и то долго добираться. Нон-тян заплакала. Тихо-тихо.

— Мама! Мама! — чуть слышно прошептала она.

У Кона защемило в носу, и он поспешно отвернулся. Надо что-то делать. И он сказал бодрым голосом:

— Взгляни-ка, Нон-тян! Сейчас я стану телефоном.

Кон подпрыгнул, перевернулся через голову и, опустившись на стол, превратился… в телефон.

— Нон-тян! Звони скорее. Ну звони же!

Нон-тян так удивилась, что подняла — трубку, не вытерев слёз. Раздался звонок, потом голос телефонистки сказал:

— Извините за задержку. С кем вас соединить?

— Соедините с городской больницей «Берёза».

— Соединяю.

Зазвенел звонок. Ага! Доктор взял трубку.

— Алло! Больница «Берёза»… Как? Болен папа? Говорит Нон-тян? Так, так. Но в такой снегопад как найдём мы твой дом, Нон-тян?

Тут Кон, который стал телефоном, прошептал тихонько:

— Скажи, что я встречу их. Мальчик, мол, будет ждать у почты.

— Приезжайте к почте. Вас встретят.

— Ты встретишь?

— Нет, один мальчик.

— Деревенский мальчик, не так ли? А ты, Нон-тян, не выходи на улицу. Маленьким детям нельзя в такой снегопад выходить из дома. Я сейчас выезжаю. Через полчаса пусть мальчик встретит нас.

Телефон умолк. Нон-тян, вздохнув с облегчением, села. Кон тоже вздохнул с облегчением и спрыгнул со стола. Потом Нон-тян побежала к папе:

— Папа! Папа! Ты слышишь? Скоро врач приедет. Потерпи немного.

Кон уже стоял на пороге.

— Нон-тян! Я пошёл встречать врача. Жди меня.

Хлопнула дверь, Кон выпрыгнул в метель. Теперь ему всё было нипочём — свист ветра, снег, летящий прямо в нос.

— А я смог превратиться в телефон! — кричал он, падая в снег. И, отряхнувшись, бежал дальше, громко крича: — Да, я настоящий внук Лисицы из чащи Оророн!

Когда врач остановил машину у почты, он очень удивился, увидев совсем маленького мальчика, стоявшего там. Славный мальчишка! Глаза круглые, только рот немного вперед выдается.

— Это ты проводишь меня до дома Нон-тян? — спросил доктор.

— Да, — сказал он и улыбнулся. — Снег такой глубокий, что машина не пройдёт. Я вас проведу.

Кон пошёл вперёд. И вот что удивительно: сзади у него не было видно никакого хвоста!

Прошло несколько дней. Нон-тян, Кон и обросший бородой папа пили горячий чай у печки. На столе лежал пышущий жаром пирог, стоял мёд и растаявшее масло.

Шёл снег.

— Вот я поправлюсь и сразу же сделаю вам санки сказал папа.

— Уж мы покатаемся вволю! — сказала Нон-тян.

— Ага! — сказал Кон.

Чай был очень вкусный. И день был тихий, приятный и снежный, Нон-тян и Кон были счастливы.

Тян — частица, придающая имени ласкательное или уменьшительное значение.

О-мандзю — пироги со сладкой соевой начинкой.

Дакэкамба — горная берёза, ствол и ветви ее бело-бурые, высота — до 10 метров; встречается наряду с обычной берёзой.

Инай-инайба — сказочный персонаж, баба-яга.

Сусуки — высокая трава с соцветиями метёлками.