— Скажи, вестовой, тамошнему игумену такую штуку. Во-первых, приказал-де царь сосчитать звёзды на небе! Во-вторых — узнать, глубока ли земля. И, в-третьих, пусть игумен сообразит, что у меня, у царя-батюшки, в голове. Сроку на всё про всё — три дня! А на четвёртый жду самого игумена с полными ответами. Коли не справится, отправлю монахов лес валить для строительства флота.
Как получил игумен царский приказ, так очень запечалился:
— Ох, ангелы небесные, пришла к нам беда неминучая!
Собрал всех монахов и рассказал им, как жизнь вдруг повернулась плохой стороной. И монахи головы повесили, закручинились. Думали, думали — так ни до чего путного и не додумались.
Зашёл точнёхонько о ту пору отставной солдат в монастырь. И видит — тоска да уныние, будто на Страстной неделе.
— Чего, братие, горюете? — спрашивает. — Жили всегда без нужды, без хандры, а теперь скука во взорах.
Тот солдат с детства на землях монастырских батрачил, знал здешние порядки.
Монахи ему отвечают:
— Ох, служивый, горесть подоспела! Велел царь три загадки отгадать, и через три дня на четвёртый игумену с ответами во дворец предстать.
— Какие такие загадки? — интересуется солдат. — Я дюже охоч, братие, до всяких загадок!
Монахи едва не плачут:
— Надобно сосчитать все звёзды на небе, выяснить до самого дна глубину земли да узнать, что у царя на уме. Это тебе, служивый, не шутки! Тошно от таких загадок!
А солдат только посмеивается:
— Ну, кабы был на вашем месте, сполна бы ответил царю-батюшке.
Монахи тут же побежали на рысях к игумену в келью. Так, мол, и так, — пришлый служивый берётся всё разгадать и перед царём ответ держать.
Игумен спохватился, чуть ли не в ноги солдату кланяется:
— Бери, любезный, чего пожелаешь, да только пособи нашему горю — научи, как царю ответить!
А солдат и говорит:
— Ничего мне не надо от Божьих людей. Давай твою рясу. Так и быть, пойду вместо тебя с докладом.
Обрадовался игумен, и монахи повеселели, как гора с плеч, — прислал-таки Господь заступника.
Стали солдата угощать, потчевать:
— Пей, ешь, православный, чего душа пожелает!
И сами не забывали праздновать чудесное избавление. Так повеселились, что сутки-другие отлёживались.
Но приспела уже пора к царю идти. Надел солдат поверх кафтана рясу игумена и явился во дворец, как приказано было, на четвёртый день.
— Что скажешь, слуга Божий? — спрашивает царь. — Есть ли ответы на мои загадки?
— Так точно, ваше величество! — отдаёт солдат по привычке честь, да каблуками щёлкает. — Насчитал я на небе не много, не мало, а ровно семьсот сорок две тысячи четыреста восемьдесят девять с половиной звёзд, начиная от Луны и Солнца.
— Да верная ли это цифирь? — усомнился царь Пётр, — Нету ли ошибки в расчётах?
— Никак нет, ваше величество! — рапортует солдат. — Три раза считал — всё сходится, до последней половинки. Можете сами проверить!
Почесал затылок царь-батюшка, ус покрутил:
— Ну, ладно, — говорит, — Это проехали! А как дела с глубиной земли?
— О, ваше величество! — развёл солдат руки во всю ширь. — Земная глубина крепко велика!
— Да как же ты узнал? — прищурился царь.
Вздохнул солдат, вроде вспоминая тяжёлую работу:
— Ох, и долго мерил, ваше величество! Родитель мой, светлая ему память, ушёл в землю ровно тридцать лет назад, и до сей поры не возвратился. Значит, не иначе, — крепко велика глубина земная!
Откашлялся царь и говорит:
— Похоже на правду. А теперь отвечай, о чём я думаю? Что у меня, у царя, на уме?
— Помилуйте, ваше величество, что в голову царственную подглядываю! — потупился солдат, — Однако на уме у вас, вижу, такая дума: «Каков шельма-игумен молодец!»
Растрогался царь Пётр, аж слезу смахнул:
— Молодчага, игумен! На всё, шельма, ответы нашёл!
— Никак нет, ваше величество! — опять щёлкнул солдат каблуками. — Вот тут-то как раз ошибка в расчётах! Приняли вы меня за игумена — настоятеля монастырского. А я — отставной солдат — только и могу по струнке перед вами стоять.
Скинул он рясу и рассказал он всю правду, без утайки. Повеселил царя-батюшку.
Щедро наградил Петр Великий отставного солдата и назначил государственным советником по безответным вопросам.
Ну, а триста монахов и один игумен так и жили в монастыре, почти как прежде. Если того не считать, что каждое утро после молитвы на работу выходили — немало они, с Божьей помощью, повалили леса для нужд корабельных.
Чудо о сабле
Таков был царь Пётр, что до всего любопытен. Переоденется бывало в простое платье и пойдёт по улицам. Слушает, о чём люди толкуют, да и сам поговорить охотник.
Вот как-то раз и зашёл таким манером в трактир. День праздничный — народу тьма.
Огляделся царь Пётр и подсел к столику, где одинокий солдат сам-друг водочку попивает.
— Откуда родом, служивый? — спрашивает царь.
— Костромской я, — солдат отвечает.
— Значит, земляки, — улыбается Пётр. — Дед-то мой тоже из костромских.
— Ну, так выпей, землячок! — угощает солдат.
Выпил Пётр и от себя заказал графинчик. Тут и разговор оживился.
— По какой части, земляк? — спрашивает солдат.
— Мастеровой, — отвечает царь, — По плотницкой части.
— Надо же, так и думал, что плотник! — говорит солдат. — Это ведь первое ремесло у костромских-то. И дед, и родитель мой — все плотники…
Разговаривают так, да выпивают, как в трактире водится. Уже захмелел солдат:
— А что, земляк, пора бы ещё графинчик!
Пётр отказывается:
— Денег, — говорит, — нету!
А солдат руками машет:
— Эх-ма, много ума, а выпить не на что! Коли денег нет — саблю заложу!
— Да что ты, дурень, сочинил?! — отговаривает Пётр. — Тебе же завтра службу справлять!
— Служба-то службой — идёт, не торопится, — упёрся солдат.
— А случись — подъём по тревоге!? — стращает Пётр. — Как без сабли-то?
Солдат только глаза таращит, обхохатывается:
— Ой-йа, землячок! Уморил! Наши офицеры дрыхнут до седьмых петухов! Семь раз заклад выкуплю! Да не вешай ты нос, я завсегда начальство обойду!
— Твоё дело, земляк, — говорит Пётр, — А я уж, прости, — домой! Ну, служивый, до скорого, чую, свидания…
Поднялся и ушёл.
А солдат, как и вознамерился, тут же саблю заложил. Выдали ему знатный графинчик. Солдат его, без компании-то, наскоро выхлестал и — с песнями в казарму.
А утром, ни свет, ни заря, в полку тревога.
— Смотр на плацу! Сам царь-батюшка прибывают! Царский смотр!
Солдат подскочил, амуницию надел. А сабля-то где?! Нет чертовки! Едва припомнил, как в трактире закладывал…
Прямо сказать — плохо дело. Хуже некуда! Солдат на плацу без сабли — ну, всё равно, что голый!
Да служивому раздумывать некогда. Приглядел в углу старую швабру. Обстругал наспех так, чтобы из ножен рукоятка торчала. Печной сажей её причернил. Авось, думает, издали не приметят… Авось, обойдётся!
Все офицеры, от мелких до старших, суетятся у казарм. Сам генерал бегает вприпрыжку. Царский смотр — не шутка! Всё может статься — и выговор, и гауптвахта, и орден на грудь.
Построили полк на плацу. Вот и царь-батюшка пожаловали. Проходит вдоль шеренг скорым шагом, да в каждую личность вглядывается.
Хоть и лето жаркое, а зябко под царским оком! Особенно с деревянной саблей в ножнах.
Солдат уже трижды всех святых угодников помянул — мол, выручайте, братцы!
И вдруг слышит — гром грянул, словно перед Страшным судом:
— Три шага вперёд! — приказывает ему царь.
Выходит солдат, едва сумел шаги сосчитать. Стоит перед строем, туман в голове.
— Покажи, — говорит царь, — Как саблей владеешь! Руби меня с плеча!
Побледнел солдат, поднял глаза и видит — вчерашний земляк, плотник из костромских. Тут и туман рассеялся, прояснилась голова.
— Никак нет, — отвечает солдат, — Не поднимется рука на ваше величество!
Царь усы встопорщил:
— Руби, приказываю! Не то каторга тебе!
Перекрестился солдат и заорал во всю мочь:
— Господи, святые угодники, сохраните и помилуйте нашего царя-батюшку! Пусть вострая сабля рассыплется аки гнилое древо!
И хвать царя Петра струганной шваброй — только щепки брызнули.
Ну, кругом на плацу тишина мёртвая. А полковой поп — руки к небу:
— Чудо! Чудо Господь даровал!
— Да, — говорит царь, — И впрямь на чудо похоже!
Хлопнул солдата по плечу:
— Ну, молодец, мошенник! Пить пьёшь, проходимец, да головы не теряешь. Шустёр разумом! Отсидишь для порядка три дня на гауптвахте, а потом, землячок, прямиком — в штурманскую школу. Там мозги не запылятся, проветрятся…
Вытащил из ножен свою царскую саблю и солдату пожаловал.