Однажды старший брат Синь Цэ надел обувь для восхождения на гору, взял пищу и отправился к высокой горе.

Подойдя к подножию ее, Синь Цэ увидел, что вершина уходит высоко в облака. Подумал он об опасностях, которые ему могут встретиться. Ноги у него обмякли, язык присох к гортани: «Мама моя, как высока и как обрывиста эта гора, сколько на ней острых камней! Не забраться мне на ее вершину. А если даже и заберусь, возьму ключ, — что от этого толку? Все равно не одному только мне достанутся сокровища. Почему же я должен тратить свои силы?»

Синь Цэ тяжело вздохнул и пошел обратно.

Наследующий день второй брат — Синь Мань — надел обувь для восхождения на гору и пошел добывать золотой ключ.

Пришел он к подножию горы, поднял голову и увидел крутые скалы, острые камни. Но не испугался Синь Мань, а рассмеялся:

— Я думал, что эта гора опаснее. Подняться на ее вершину для меня не составит труда.

И стал карабкаться на гору. Долго он лез, содрал себе всю кожу с рук и ног. Долез до середины горы и посмотрел вниз. Фанзы родной деревни казались птичьими гнездами, лес — не выше травы, а река была похожа на узкую ленту.

«Как высоко я забрался! — удивился Синь Мань. — Отдохну немного и полезу дальше». Лег Синь Мань на камень и крепко уснул. Во сне он не помнил, где находится, повернулся неловко и покатился вниз. Хорошо, что упал на мягкую землю и не разбился. Подниматься вверх уже не стал и вернулся домой.

Третий брат — Синь Хэн — надел обувь для восхождения на гору, взял еду, заткнул за пояс топор и отправился за ключом.

Подойдя к горе, он увидел, как она обрывиста, как много на ней острых камней, но, не задумываясь, стал подниматься на вершину.

Долго и упорно лез Синь Хэн. Добрался до середины горы, остановился, вытер пот с лица и полез выше.

Порвал одежду Синь Хэн, кровь запеклась на исцарапанных руках и ногах. Наконец добрался до вершины и увидел высокую зеленую сосну, а на ней ключ, переливающийся золотыми лучами.

Снял Синь Хэн ключ, спустился к подножию и открыл гору с сокровищами.

Люди брали эти сокровища, и бедность покидала их жилища.

Это произошло в давние-давние времена.

Но до сих пор люди не забыли имя смелого Синь Хэна.

Когда-то давным-давно жил богатый: помещик. Он много ел, пил, веселился и был толстый-претолстый.

Когда летом нестерпимо пекло солнце, толстяк лежал в темной прохладной комнате и слуга обмахивал его веером.

Если слуга начинал сильно махать, помещику становилось холодно, а если махал тише — толстяку казалось, что он не перенесет жары. С бедного слуги пот катился градом, но не мог он угодить своему хозяину.

— Недотепа, — говорил помещик, — не можешь доставить мне удовольствие.

Слуга разозлился и, показывая помещику в окно, сказал:

— Встань и посмотри на крестьян, которые работают под горячими лучами солнца. А ты лежишь в комнате, и тебе кажется жарко. Неужели тебе жарче, чем им под палящим солнцем?

Толстяк еле поднялся с циновки, подошел к окну, посмотрел.

— Крестьянам не жарко, — сказал он.

— Откуда ты знаешь, что им не жарко?

— Они взмахивают своими большими мотыгами и делают ветер, — ответил помещик. — Им даже холодно.

Слуга подумал: «Подожди, подвернется случай, я заставлю тебя поднять прохладный ветер».

Через несколько дней в городе открылась ярмарка. Помещик решил туда поехать и долго раздумывал, как лучше отправиться — на лошади или в паланкине. Слуга, сообразив, что предоставляется возможность проучить помещика, посоветовал ехать на лошади.

— На лошади ехать прохладнее, — сказал слуга. — Я оседлаю тебе лучшего коня.

Помещик взобрался на лошадь, слуга взял ее под уздцы, и они отправились на ярмарку.

День был очень жаркий. От знойного солнца оба обливались потом. Изнемогая от жары, помещик сказал:

— Я больше не могу. Укроемся под каким-нибудь деревом.

Но во всех четырех направлениях не видно было ни одного кустика.

— Ты разве не видишь, что поблизости нет деревьев? — сказал слуга. — Проедем еще несколько ли, а там посмотрим.

Слуга быстро шагал, держа в руке повод. Помещик задыхался и несколько раз падал. Наконец они увидели у дороги одинокое деревцо. Помещик полуживой сполз с лошади и растянулся на земле. Он дышал, как загнанный конь.

Прошло много времени, прежде чем толстяк пришел в себя.

— Иди скорей, приведи ко мне врача! — закричал он.

— Есть другой выход, — сказал слуга и побежал в поле. Там у крестьян он взял мотыгу и вернулся.

— Почтенный, — обратился он к помещику, — я занял для тебя хорошую вещь, она поднимет ветер. Вставай, пойдем со мной в поле.

Помещик поднял голову и стал браниться.

— Ах, ты, нищий! Ты хочешь моей смерти. Вернемся домой — там я сведу с тобой счеты.

— Но ты же сам говорил, — возразил слуга, — что, работая, крестьяне мотыгами поднимают прохладный ветерок. Я хотел только одного — чтобы тебе было прохладно. Разве не так?

На правом берегу реки Циншуйхэ жил помещик по прозвищу Чжао-Живодер. Был он жадным, бесчестным, всегда обманывал своих батраков.

Приближалось время весенних полевых работ, но к Чжао-Живодеру никто не приходил наниматься на работу. Он стал беспокоиться. Но, подумав, нашел выход. На ленточке красной бумаги он написал: «За работу плачу больше других — тридцать лянов серебра», — и повесил бумагу на свои ворота. «Кто-нибудь да придет, — думал Живодер, — вот тогда он у меня и попляшет».

Бедняк Да-ху жил на левом берегу Циншуйхэ, все его знали как хорошего работника. Продав дрова, бедняк возвращался домой. На воротах Чжао-Живодера он увидел красную бумагу.

Дома Да-ху стал советоваться с младшим братом Эр-ху — идти ли ему работать к Живодеру Чжао. Брат уговаривал не ходить.

— Никогда не поверю в добрые намерения Живодера Чжао, — говорил Эр-ху. — Он же славится тем, что сдирает с батраков десять шкур.

— Но на бумаге ясно написано, — отвечал Да-ху, — «Жалование тридцать лянов серебра». Не думаю, чтоб он обманул и заплатил меньше.

И Да-ху пошел к Живодеру Чжао.

— Мы заключим с тобой договор, — сказал помещик. — Если ты не выполнишь какого-либо моего поручения, я из твоего жалования удержу десять лянов серебра.

Да-ху, не подумав, согласился.

— Я старый хлебороб. Какое же может быть поручение, которого я бы не выполнил!

Да-ху начал работать, не разгибая спины. Он уже проработал несколько месяцев, вдруг к нему подошел Живодер Чжао и велел большой кувшин вставить в маленький, а в другой раз приказал просушить на солнце полы (в китайском деревне в прошлом даже в помещичьих домах полы были земляные). Эти поручения Да-ху не мог выполнить, и Живодер высчитал у него из жалования двадцать лянов серебра.

В конце года Да-ху пришел к помещику за расчетом. Живодер Чжао спросил его:

— Скажи, сколько весит моя голова?

Да-ху не мог ответить. Тогда Живодер Чжао удержал последние десять лянов.

За целый год тяжелого труда Да-ху не получил ни одного гроша.

Злой вернулся бедняк домой, и все рассказал брату.

— Не горюй, — спокойно сказал Эр-ху. — На будущий год я пойду к нему работать, уж я отыграюсь на Живодере за твои деньги.

Под Новый год помещик снова наклеил на ворота красную бумагу.

Эр-ху, перекинув через плечо свои пожитки, отправился наниматься.

Не успел он открыть ворота помещичьей усадьбы, как навстречу вышел Живодер Чжао.

— Ты пришел работать?

— Да, — ответил Эр-ху.

Помещик начал говорить ему о своих условиях. Эр-ху закивал головой в знак согласия.

— За каждое невыполненное поручение я буду удерживать из твоего жалования десять лянов, — предупредил помещик.

— Я смогу, все смогу, — перебил его Эр-ху.

Во время весенних полевых работ Эр-ху был занят по горло.

Наступило время цветения персиков. Живодер Чжао захотел пообедать среди цветов. Эр-ху он позвал с собой. На заднем дворе помещик велел Эр-ху большой кувшин вставить в маленький. Батрак подбежал к большому кувшину, схватил его.

Но кто же мог подумать, что он бросит кувшин на каменные плиты?

Раздался сильный треск — и кувшин разлетелся вдребезги.

— Ты рехнулся? — исступленно закричал Живодер Чжао. — Сейчас же заплати мне за кувшин!

— А как по-твоему нужно делать? — спросил Эр-ху. — Разве не так? Покажи мне тогда, как большой кувшин вставить в маленький. — А сам тем временем складывал черепки от большого кувшина в маленький кувшин.

Живодер Чжао молчал. Ему нечего было ответить находчивому батраку.

Настали пасмурные дни, пошли дожди, и в комнатах стало сыро. Эр-ху вернулся с поля, где он пропалывал посевы. Когда показалось солнце, Живодер Чжао дал батраку новое поручение.