Портной попросил у него кусочек хлеба, но сапожник только рассмеялся ему в лицо:

– Ты всегда дурачишься и веселишься. Видишь, к чему это привело? Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела!

Сапожник был безжалостен к своему товарищу. На пятый день портного ноги не держали, и голос его дрожал. Румянец сошел со щек, и теперь его лицо было белым, как мел, а глаза покраснели.

И тогда говорит ему сапожник:

– Ты сам виноват, что попал в беду. Вот что я тебе скажу – я дам тебе сегодня кусочек хлеба, но за это выколю тебе правый глаз.

Делать нечего, портной не хотел умирать с голоду и согласился. Поплакал он в последний раз обоими глазами, и жестокосердный сапожник выколол ему правый глаз хлебным ножом. Вспомнил портной, как говаривала его матушка, когда он залезал полакомиться пирожком в кладовую: «Ешь, сколько можно, а терпи, сколько должно».

Съел он тоненький кусочек хлеба, который сапожник ему отрезал, стало ему чуть легче, и смог он подняться на ноги. Шел он и думал, что и одним глазом видит достаточно.

На шестой день пути голод снова взял его за горло, да сильнее, чем прежде. Вечером он упал, где стоял, а на седьмое утро так и не смог подняться на ноги. Он чувствовал, что смерть его совсем близко.

Сапожник и говорит:

– Я хочу из жалости дать тебе еще один кусочек хлеба, но не просто так. За него я выколю тебе левый глаз.

Бедный портной понял, каким он был легкомысленным. Как он мог дойти до такого? Наверное, господь обиделся на него, и он стал молить его о прощении, потом сказал сапожнику:

– Делай, что задумал. Выкалывай. Но помни, бог видит все, что ты творишь. Наступит время, и он воздаст тебе за твои злодеяния. Разве я не делился с тобой всем, что у меня было, в хорошие времена? Я привык класть стежок за стежком, но если у меня не будет глаз, я не смогу больше шить и буду просить милостыню. Сжалься надо мной и не оставляй меня в лесу слепого или умирающего от голода.

Но сапожника не тронули слова о господе, он уже давным-давно выкинул его из своего сердца. Взяв нож, он выколол портному второй глаз, а потом дал ему маленький кусочек хлеба, вложил ему в руку палку, взялся за другой конец и повел.

На закате они вышли из лесу. Портной чувствовал, как вечернее солнце греет его щеки, но глаз у него не было, и он не видел, что сапожник ведет его через поляну к виселице. Оставив портного одного, сапожник пошел дальше. Измученный усталостью, болью и голодом, бедняга упал на землю и крепко уснул.

Он проснулся на рассвете, дрожа от холода. Над ним на виселице висело двое горемык, и у каждого на голове сидело по ворону.

Тут один из висельников и говорит другому:

– Брат, ты уже проснулся?

– Да, проснулся.

– Так вот что я тебе скажу, – продолжил первый, – роса, которая ночью капала с виселицы на траву, имеет особое свойство: если слепой омоет ею глаза, к нему вернется зрение. Знали бы это слепцы, представляешь, сколько бы их тут собиралось по утрам?

Портной не поверил своим ушам, но все-таки вытащил из-за пазухи платок, положил его на траву, как следует прижал, чтобы тот стал совсем мокрым, и протер глазницы. В тот же миг сказанное висельником стало правдой: в его глазницах выросли новые глаза. Тем временем солнце уже начало подниматься над горизонтом, и портной с любопытством смотрел, как оно освещает горы и заливает светом долину, в которой стоит прекрасный город с богато украшенными воротами и сотнями башен, как загорелись и заискрились на солнце остроконечные крыши, золотые купола и кресты на церквях. Он мог видеть каждый листик на дереве, каждую птаху, каждую мошку в воздухе. Чтобы окончательно поверить в свое счастье, он вдел нитку в иголку и начал шить так же легко и быстро, как и раньше. Сердце его наполнилось радостью.

Упал он на колени и поблагодарил бога за оказанную милость, потом вознес утреннюю молитву, не забыв и о двух висельниках, качавшихся на веревках, как маятники. Закинул он на плечо свой узелок и пошел своей дорогой, напевая и насвистывая так, будто ничего плохого с ним и не случалось.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Первое, что ему встретилось, был гнедой жеребенок, носившийся по полю на полной свободе. Портной поймал его за гриву и только собрался вскочить на него и поехать в город, как жеребенок взмолился:

– Я еще слишком молод, и даже маленький портной для меня тяжелая ноша. Если ты сядешь на меня, моя спина пополам сломается. Дай мне подрасти и окрепнуть, может, когда-нибудь я тебе и пригожусь.

– Тогда бегай дальше, – ответил ему портной, – я вижу, что тебе, как и мне самому, это очень нравится.

Он слегка хлестнул его прутиком, и жеребенок, закидывая от радости задние ноги, помчался прочь, перескакивая через кусты и изгороди.

С тех пор как сапожник вчера дал ему маленький кусочек хлеба, у портного во рту и маковой росинки не было.

– Мои глаза теперь полны солнцем, а в животе пусто. Первое, что попадется мне на пути, даже не очень съедобное, я уж не упущу! Что это там такое?

По лугу прямо к нему важно-преважно шел аист. Портной бросился на него и поймал за ногу.

– Не знаю, каков ты на вкус, но сейчас самое время проверить. Стой смирно, пока я отрежу тебе голову, а потом зажарю.

– Пожалуйста, не делай этого, – взмолился аист. – Это ты плохо придумал, ведь я – птица священная. Я приношу пользу, и никто не причиняет мне вреда. Пощадишь меня, и я когда-нибудь тебе пригожусь.

– Ну тогда лети, дружок долговязый, – сказал портной и отпустил птицу. Аист развернул свои огромные крылья и, свесив длинные ноги, улетел.

– Когда же это кончится? – сказал портной себе под нос. – Голод мой становится все сильней, а в животе все так же пусто. Теперь уж первое, что мне на дороге попадется, я съем.

И, проходя мимо пруда, он увидел пару утят, принимавших утренние ванны. Когда один из них подплыл ближе, портной его и поймал.

– Вот уж кстати! – сказал он и только собрался свернуть утенку шею, как старая утка, сидевшая в камышах, с громким криком подлетела к нему и стала умолять:

– Отпусти моего ребенка! Представляешь, что бы почувствовала твоя матушка, если бы кто-нибудь решил тебя съесть?

– Успокойся, – сказал добродушный портной, – вот тебе твой ребенок.

И он опустил утенка обратно в воду.

Отвернувшись от пруда, портной вдруг оказался перед старым дуплистым деревом, рядом с которым кружилось множество диких пчел.

– Да тут же мед! – подумал он. – Слава богу! Вот и награда мне за то, что я утку отпустил.

Но стоило ему сделать шаг к дереву, как из дупла вылетела пчелиная матка.

– Если ты хоть пальцем коснешься моего роя и разрушишь наше гнездо, – сказала она, – то сильно пожалеешь. В тебя как раскаленными иголками вопьются тысячи жал. Оставь нас в покое и иди своей дорогой, когда-нибудь мы тебе пригодимся.

Смирился и на этот раз портной.

– Три блюда пустые, и на четвертом ничего нет, – подумал он, – этим сыт не будешь!

Поплелся он со своим пустым брюхом в город, а время как раз приближалось к полудню, и в первом же постоялом дворе уже приготовили обед. Наевшись от пуза, он сказал себе:

– А теперь пора и за работу.

Походил он по городу в поисках хозяина и очень скоро нашел себе работу. Мастером он был хорошим и быстро приобрел известность. Каждый модник мечтал заиметь камзол или плащ, сшитый маленьким портным. Время шло, а слава его росла.

– Я шью так же, как и раньше, – говорил портной, – а дела мои идут все лучше и лучше.

И вот в один прекрасный день сам король назначил его придворным портным.

И ведь как на свете бывает, в тот же самый день бывшего его товарища сделали придворным сапожником. Увидел тот портного, да еще со здоровыми глазами, очень расстроился и опечалился, и стала мучить его совесть.

– Прежде, чем он мне станет мстить, – подумал он, – вырою-ка я ему могилу.

Но тот, кто роет яму ближнему, сам в нее и попадает. Однажды вечером, на закате дня, пришел сапожник к королю и сказал: