Не успел он произнести эти слова, как принцесса Алели вскрикнула: «Посмотрите!» – и схватила его за руку. Дровосек вздрогнул и оглянулся… Что это? Как очутился он на этом великолепном корабле с белоснежными парусами, похожими на лебединые крылья, с шелковым шатром над палубой и алебастровыми лампами, освещающими каждый уголок?.. Проворные матросы ловко и бесшумно делали свое дело.

Мистигрис оживился. Вот наконец занятие для человека, привыкшего управлять! Он кинулся распоряжаться, подгонять, приказывать…

Но матросы не обращали на него ни малейшего внимания, будто его совсем не было на палубе. Даже самый маленький юнга и тот не нашел нужным выслушать его и что-нибудь ответить.

Однако Мистигрис не унывал. Он опять вернулся к Зербино и, самодовольно улыбаясь, сказал:

– Надеюсь, ваша светлость довольны моим усердием и стараниями? Поверьте, все, чего я хочу, – это заслужить вашу благосклонность!

– Замолчи, болтун! – сказал дровосек. – Я хочу спать. Запрещаю тебе говорить до завтрашнего утра.

Мистигрис хотел пожелать ему спокойной ночи и сказать на прощанье что-нибудь любезное, но, к своему великому изумлению, не мог выговорить ни слова. Не зная, как скоротать время до завтрашнего утра, он отправился в одну из зеркальных кают и улегся спать.

«Все надоедает, даже счастье», говорит пословица.

Можете себе представить, как надоело Мистигрису плыть неизвестно куда и неизвестно зачем да еще все время молчать! Он только и думал о том, как бы заставить Зербино высадиться на сушу.

Однако действовать надо было осторожно. А то, чего доброго, этот мужик вспомнит, кто он такой, и опять возьмется за топор. Попробуй-ка тогда стать министром у дровосека!

Едва только Мистигрис снова обрел дар речи, он пошел разыскивать Зербино.

Дровосек и принцесса сидели на корме и о чем-то беседовали. Мистигрис остановился, прислушался, и волосы стали у него дыбом.

– Мой друг, – говорила Алели, – подумайте, как были бы мы счастливы, если бы поселились где-нибудь тут, на берегу, вдали от всех, в маленькой лесной хижине…

– Да… – задумчиво сказал Зербино. – Завести корову, кур… Это было бы неплохо.

Мистигрис почувствовал, что почва уходит у него из-под ног, и решительно выступил вперед.

– Ах, синьор!.. – закричал он. – Посмотрите же! Посмотрите скорее!.. Как это прекрасно!

– Что такое? – спросила принцесса. – Где? Я ничего не вижу.

– А я и того меньше, – сказал Зербино, хлопая глазами.

– Как? Вы не видите этого сверкающего на солнце мраморного дворца? – удивился Мистигрис. – Не видите эту широкую лестницу, спускающуюся к самому морю среди апельсиновых деревьев и роз?

– Дворец? – испугалась Алели. – Я не хочу во дворец! Опять скучные придворные дамы, назойливые лакеи, опять притворство, сплетни, лесть!.. Нет, нет, я не хочу! Уедем отсюда поскорее!

– Это верно, – согласился Зербино. – Чего мы не видели во дворце!

– Такого дворца, синьор, вы не видели никогда! – закричал Мистигрис не своим голосом. – Он не похож ни на один дворец на свете. В нем нет ни придворных, ни лакеев. Там прислуживают невидимки. Там у столов и кресел есть руки, а у стен – уши!

– А языки у них есть? – спросил Зербино.

– Нет… то есть да, – сказал Мистигрис. – Они говорят, когда их спрашивают, и молчат, когда их не спрашивают.

– Значит, они умнее тебя, – сказал дровосек. – Что ж, пожалуй, я бы хотел иметь такой дворец. Только где же он? Я его не вижу.

– Он перед вами, ваша светлость! – сказал с торжеством Мистигрис.

И в самом деле, корабль уже подошел к берегу, на котором высился сияющий золотом и мрамором дворец, самый светлый и веселый, какой только можно себе представить.

Зербино, принцесса Алели и Мистигрис сошли с корабля и стали подниматься по широкой белой лестнице, среди магнолий и роз.

Мистигрис шел впереди, отдуваясь на каждой ступеньке.

Подойдя к решетчатым дворцовым воротам, он хотел позвонить, но звонка нигде не оказалось.

– Эй, кто там!.. – закричал Мистигрис и стал стучать и трясти решетку изо всех сил.

– Что тебе надо, чужеземец? – металлическим голосом спросила решетка.

– Я хотел бы видеть владельца этого дворца, – сказал Мистигрис с некоторой робостью. (Дело в том, что ему еще никогда не приходилось разговаривать с кованым железом.)

– Этот дворец принадлежит синьору Зербино, – ответили ворота. – Когда он подойдет, мы откроемся. Не стучите понапрасну и не трясите нас.

В эту минуту к воротам подошел Зербино под руку с прекрасной Алели.

Ворота почтительно распахнулись и пропустили их обоих, а заодно и Мистигриса, который семенил сзади.

Они вышли на террасу и невольно остановились, глядя на бесконечное море, сверкающее в лучах утреннего солнца.

– Как хорошо! – сказала Алели. – Не хочется уходить отсюда.

– Да, славно, – ответил Зербино, опускаясь на каменные плиты. – Давайте-ка посидим здесь немного.

Но Мистигрис был вовсе не охотник сидеть на каменном полу.

– Разве тут нет кресел? – спросил он.

– Мы здесь, мы здесь! – закричали дружно чьи-то бархатные голоса, и три мягких кресла вбежали на террасу со всех четырех ног – так быстро, как только позволяли их коротенькие выгнутые ножки.

Мистигрис плотно уселся в одно из кресел.

– А не хотели ли вы теперь позавтракать, синьор Зербино? – спросил он.

– Хочу, – сказал Зербино. – Только где же у них тут стол? Вы не видите?

– Здесь, здесь! – ответил густой, низкий голос, и великолепный стол красного дерева степенно и неторопливо подошел и стал перед ними.

– Это восхитительно! – сказала принцесса. – Но где же кушанья?

– Мы здесь, мы здесь, мы здесь! – закричали наперебой голоса – звонкие, как серебро, и чистые, как хрусталь.

И целый полк блюд, тарелок и тарелочек, ножей, вилок, графинов, стаканов, солонок и соусников в один миг выстроился на столе.

Такого завтрака не подавали даже во дворце у короля Мушамиеля.

– Ну, ваша светлость,– сказал Мистигрис, – довольны ли вы теперь вашим покорным слугой? Не могу скрывать от вас, что все это – дело моих рук.

– Ты лжешь! – прогремел у него над головой чей-то голос.

Мистигрис обернулся, но нигде никого не было. Это заговорила колонна, поддерживающая свод галереи.

– Надо быть каменным, как столб, чтобы не оценить чистоты моих намерений, – сказал Мистигрис, с упреком глядя на колонну. – Никто не может заподозрить меня в неискренности. Я всегда говорил и говорю правду…

– Ты лжешь! – загремело со всех сторон.

«Что за гнусное место! – подумал Мистигрис. – Если даже стены говорят тут правду, то в этих стенах никогда нельзя будет устроить королевский дворец. И, стало быть, я никогда не буду тут министром двора. Нет, все это надо переделать!..»

– Синьор Зербино, – начал он опять, – вместо того чтобы жить в полном одиночестве и беседовать только со стульями, лестницами и воротами, не лучше ли вам милостиво править каким-нибудь добрым народом, который платил бы вам небольшие подати, содержал маленькую армию и окружал вас любовью и преданностью?

– Одним словом, сделаться королем? – спросил Зербино. – Это чего же ради?

– Мой друг, не слушайте его! – сказала Алели. – Останемся здесь вдвоем. Нам будет так хорошо!

– Втроем, – поправил Мистигрис. – Для меня такое счастье быть подле вас! Больше я ничего не желаю.

– Ты лжешь! – опять загудело наверху.

– Да что же это?.. Синьор, никто не смеет сомневаться в моей преданности! – Лжешь! Лжешь!.. – загудело во всех углах.

– Синьор Зербино, не слушайте их! – закричал Мистигрис в тревоге. – Я вас уважаю. Я вас обожаю! Клянусь вам…

– Лжешь! – закричали на все голоса стены, колонны и ступеньки.

– Лжешь! – зазвенели тарелки и стаканы.

– Лжешь! – заскрипели стол и кресла и даже затопали ногами.

– Ну, если ты все время лжешь, – сказал Зербино, – так убирайся на луну. Недаром же люди врут, что там страна врунов

Едва он произнес эти неосторожные слова, как Мистигрис взлетел на воздух, поплыл, словно мыльный пузырь, и пропал за облаками.

Вернулся ли он когда-нибудь на землю? Неизвестно. Некоторые историки утверждают, что он опять появился при каком-то королевском дворе и даже занимает пост министра, но под другим именем. Достоверно только одно: он никогда не показывается там, где говорят правду.

Зербино и принцесса Алели остались одни. Взявшись за руки, они пошли осматривать свои владения.

Все кругом было прекрасно. Справа и слева дворец обнимала роща с говорливыми ручейками. Зеленые дубы, темно-красные буки, лиственницы в тонких, нежных иглах и широколистые платаны бросали на землю узорную тень.