– Уснуть в полдень, на самом солнцепеке! – пробормотал Зербино. – И придет же такое в голову!.. Нет, что ни говори, а у женщины ума – что у годовалого ребенка.

Зербино снял с себя куртку, натянул ее между ветвями деревьев и устроил над головой у незнакомки навес, чтобы защитить ее от солнечных лучей.

Только что кончил он свою работу, как заметил в траве, в двух шагах от красавицы, гадюку. Змея подползала к ней, высунув ядовитое жало.

– Ишь ты! – сказал Зербино.– Такая маленькая и уже такая злая!

И недолго думая двумя ударами топора он разрубил змею на три части.

Но, и разрубленная, змея все еще старалась подползти к спящей красавице.

Тогда Зербино носком башмака столкнул в пруд змеиную голову, туловище и хвост, и они зашипели в воде, как раскаленное железо.

В эту самую минуту красавица открыла глаза и, увидев дровосека, воскликнула:

– Зербино! Это ты, Зербино?

– Подумаешь, новости! Я и сам знаю, что я Зербино,– ответил дровосек.

– Друг мой, – сказала красавица, – ты спас мне больше чем жизнь! Поверь, я сумею отблагодарить тебя за твою услугу.

– И не думал я спасать вас, – пробурчал Зербино со своей обычной любезностью. – В другой раз не ложитесь на траву, не поглядев наперед, нет ли там змей, – вот вам мой совет. А теперь не мешайте мне, я тоже хочу спать.

Он растянулся на траве и закрыл глаза.

– И тебе не нужно никакой награды? Ты ни о чем не просишь меня? – спросила красавица.

– Ну как же, очень прошу: оставьте меня в покое! – сказал Зербино.– Если человек ничего не хочет, значит, у него есть все, что он хочет. А если у него есть все, что он хочет, значит, он счастлив. Прощайте! – И он захрапел.

– Бедный юноша! – сказала красавица. – Твоя душа спит крепче, чем ты сам. Но что бы ты ни говорил, а я не буду неблагодарной. Без тебя я попала бы в руки злого волшебника, моего старинного врага. Без тебя мне пришлось бы превратиться в ужа и сто лет ползать по земле в змеиной чешуе. Я у тебя в долгу за целый век красоты и молодости. Чем же мне заплатить тебе за твою услугу? А, знаю!.. Ты только что сказал: «Если у человека есть все, чего он хочет, значит, он счастлив». Пусть же у тебя будет все, чего ты пожелаешь, пусть каждое твое желанье исполняется. Когда-нибудь ты добром помянешь за этот подарок фею вод!..

Она трижды взмахнула своей ореховой волшебной палочкой и пошла по серебристой водяной дорожке так легко, что вода даже не шелохнулась.

Навстречу ей раскрылись кувшинки, и тростники склонили свои хохлатые головки. Волны, нежно звеня, расступились, и будто солнечный луч скользнул до самого дна.

Потом все погасло, и стало тихо-тихо.

Только и слышно было, как храпит на берегу Зербино.

Солнце уже спускалось за горы, когда дровосек проснулся. Он опять взялся за топор и принялся рубить неподатливое дерево, над которым бился с утра. Топор звенел на весь лес, но проку было мало. Обливаясь потом, Зербино только напрасно колотил по проклятому стволу.

– Эх, – сказал наконец Зербино, рассматривая свой зазубренный топор, – хотел бы я иметь топорик, который режет дерево, словно масло! И почему это ни один умник не смастерил до сих пор такого топора?

Он отступил на два шага от дерева, размахнулся и ударил с такой силой, что сам не удержался на ногах и растянулся во весь рост, уткнувшись носом в землю.

– Черт побери, я, кажется, хватил мимо! – заворчал он. – В глазах у меня, что ли, помутилось?

Но не успел он выговорить эти слова, как дерево дрогнуло и повалилось прямо на него, так что он едва успел отскочить в сторону.

– Вот это удар! – закричал Зербино в восторге. – Раз – и готово! И как чисто срублено!.. Кто не видел, сказал бы, что спилено. Ну, есть ли на свете дровосек, который орудует топором так ловко, как сын моей матери?

Он обрубил все сучья и ветви на дереве и, распутав намотанную вокруг пояса веревку, уселся верхом на вязанку, чтобы получше ее затянуть.

– А теперь, – пробормотал он, – надо тащить ее в город. Экое горе, что у вязанок не бывает ног, вот как у лошадей, например. А то бы я въехал на ней в Салерно, гарцуя вроде тех знаменитых господ, которые от безделья только и знают, что прогуливаются верхом. Хотел бы я посмотреть на себя в таком виде!

И не успел он договорить, как вязанка приподнялась и пустилась рысью, все скорей и скорей – так что ветер засвистел у Зербино в ушах.

Но Зербино нелегко было удивить чем-нибудь. Он и на этот раз нисколько не удивился. Уверенно сидя на своем необыкновенном скакуне, он всю дорогу с жалостью поглядывал на тех бедняков, которые должны ходить пешком, потому что у них нет вязанки дров.

В те времена посреди Салерно была большая площадь, а на этой площади стоял королевский дворец. Царствовал тогда, как всем известно, знаменитый Мушамиель. Кто не знает этого имени, не знает истории.

Всякий день после полудня прохожие могли увидеть на одном из балконов дочь короля Мушамиеля – прекрасную принцессу Алели. Придворные кавалеры и дамы старались развлечь ее песнями, сказками и плясками, но принцесса была всегда грустна и задумчива. Да и как было не задуматься!

Вот уже три года каждый день к ней сватались женихи – князья, бароны и принцы, и вот уже три года она отказывала каждый день всем своим женихам – принцам, князьям и баронам.

Дело было в том, что король Мушамиель, который очень хотел поскорее выдать дочку замуж, давал в приданое за нею прекрасный город Салерно, и принцесса Алели не без основания предполагала, что ее женихи хотят жениться не столько на ней, сколько на ее приданом. Как видите, принцесса Алели была рассудительной девицей, не в пример другим принцессам. Впрочем, она вообще не слишком походила на других принцесс: никогда не смеялась только для того, чтобы показать свои зубки, никогда не молчала только для того, чтобы ее считали умной, никогда не болтала только для того, чтобы поболтать. Эта болезнь не на шутку тревожила придворных докторов.

В этот день принцесса Алели была еще грустнее, чем всегда. Она сидела на балконе и задумчиво глядела вниз, как вдруг на площадь выехал Зербино.

Он скакал верхом на своей вязанке, точно лихой наездник на горячем скакуне.

Придворные дамы так и прыснули со смеху и принялись швырять в него апельсинами, лежавшими на блюде. Два апельсина угодили наезднику прямо в лицо.

– Смейтесь, смейтесь, зубоскалки! – крикнул Зербино, грозя им пальцем. – Смейтесь до тех пор, пока у вас рот не растянется до ушей!

Придворные дамы расхохотались еще громче. И сколько ни приказывала им принцесса замолчать и прекратить свои насмешки над бедным малым, они в ответ только покатывались со смеху.

– Добрая барышня, – сказал Зербино, поглядев на принцессу, – что же вы такая печальная? Желаю вам полюбить хорошего парня, который сумеет вас развеселить, и выйти за него замуж.

С этими словами Зербино приподнял шапку и поклонился так вежливо, как только умел.

Если ты едешь верхом не на лошади, а на вязанке дров, первое правило – ни с кем не раскланивайся, будь то хоть сама королева. Зербино совсем забыл про это и попал в беду. Снимая шапку, он выпустил из рук веревку, которой были связаны ветки. Вязанка развалилась, и Зербино полетел вверх тормашками.

Встав на ноги, он собрал ветки и, взвалив их себе на плечи, отправился своей дорогой. Теперь уже вязанка ехала на нем, а не он на вязанке.

Когда кто-нибудь падает, рискуя сломать себе шею, люди почему-то смеются. Почему? Я не знаю. Мудрецы еще не объяснили этой тайны. Известно только, что все смеются и что принцесса Алели поступила так же, как и все другие: она засмеялась.

Но вдруг щеки ее побледнели. Она встала, прижала руку к сердцу, как-то странно поглядела на Зербино и молча удалилась в свои покои.

А Зербино как ни в чем не бывало вернулся к себе домой.

Своей удачи он и не заметил, а на неудачи, как всегда, не обратил внимания. День выдался славный, он хорошо продал вязанку дров – с него и этого было достаточно.

Он купил себе целую головку сыра, белого и твердого, как мрамор, и, разрубив ее на куски, отлично поужинал.

Камень, упавший в воду, знает ровно столько же о кругах, которые пошли по воде, сколько знал Зербино о том смятении, которое поднялось во дворце после его ухода.

В то время как происходили все эти важные события, на городской башне пробило четыре часа. День выдался жаркий. На улицах было пусто.

Удалившись в залу парламента, король Мушамиель размышлял о благоденствии своего народа. Он спал.

Вдруг чьи-то руки обвились вокруг его шеи и горячие слезы закапали прямо ему на лысину. Король Мушамиель вскочил в испуге. Перед ним стояла прекрасная Алели.

– Что это значит? – сказал король, удивленный таким преувеличенным выражением любви. – Поцелуи и слезы? Ах, дочь своей матери! Ты, верно, хочешь, чтобы я исполнил какое-нибудь твое желание?