— Нечего нам на дороге торчать, пошли лучше в горы, там маслице и съедим.

— Ладно, — согласился волк, хотя ему не терпелось отведать масла. — Кому горшок нести?

— Конечно, тебе, — молвила лиса. — А я буду тявкать, это ведь тоже дело нелегкое.

Забрались волк и лиса на высокую гору, только решили полакомиться, а лиса снова говорит:

— Много ли тут масла! Ты даже не запыхался, пока горшок нес. Пусть уж кто-нибудь один его съест!

— Это кто же? — почувствовал волк подвох.

— А тот из нас, кто старше.

«Ну, плутовка, держись, — обрадовался волк, — я тебя живо проведу!»

— Когда я был маленьким, — начал волк, — волшебная гора Сумбэр была не выше самого низкого холмика, а волшебное озеро Сун не больше простой лужицы!

Тут лиса как зальется слезами! «Плачь не плачь, рыжая, а проиграла!» — возликовал волк и участливо спросил:

— Что с тобой, лиса?

— Своих ненаглядных сыночков вспомнила, самый младшенький о ту пору как раз с тебя росточком был, любил он по горе Сумбэр прогуливаться да в озере Сун купаться, — всхлипнула плутовка.

Устыдился волк и убрался восвояси. А ловкая лиса схватила горшок и вдоволь полакомилась сладким топленым маслицем.

 былые-то времена собака, кошка и мышь жили очень дружно, никогда не ссорились. Но вот однажды хозяин пожаловал собаке звание дворового пса, наградил ее за усердие золотой грамотой. Увидела кошка такое дело и даже почернела от зависти.

— Не найти мне покоя, — говорит она мышке, — пока собака владеет золотой грамотой. Ведь она будет пуще прежнего стеречь хозяйское добро, нам от него и крошки не перепадет. Ступай укради у собаки золотую грамоту!

Стащила мышь золотую грамоту, спрятали они ее с кошкой и отправились к собаке.

— Ты, говорят, теперь первый друг человеку? Это по какому же праву? — спросила кошка.

— Мне на то дана золотая грамота, — ответила собака.

— А ну, покажи грамоту! — рассердилась кошка.

Принялась собака ее искать. Искала, искала, да не нашла.

— Это ты стащила! — набросилась она на мышку.

Та растерялась:

— Меня кошка заставила!

Не сдержалась кошка, бросилась на мышь:

— Я вот тебе!

Забилась мышь в норку, едва ноги унесла.

Видит собака, кошка во всем виновата, да как кинется за ней! Кошка прыг на дерево! Только тем и спаслась!

С тех пор собака, кошка и мышь перестали дружбу водить.

ассказывают, что в старые времена у хана птиц не было наследника. И тогда решил он усыновить совенка. Подумалось хану: неспроста глаза совенка огнем полыхают в ночную пору.

Едва совенок стал ханским сыном, как тут же обленился: целыми днями бездельничал, только и думал, как бы сытно поесть да сладко попить.

Ударили зимой сильные холода. Хан и говорит совенку:

— В жизни своей я так не мерз!

— Что ты, отец! — важно произнес совенок. — Мне доводилось видеть мороз и покрепче; помню, бывало и такое: у человека слюна на лету замерзала, а у быка рога обламывались! Сам я едва спасся от холода, я тогда в ветки зарылся на дереве.

— Да ты, выходит, много старше меня! — рассердился хан. — А притворяешься маленьким. Убирайся вон! — И выгнал обманщика из дому.

С тех пор у совы нет собственного дома, а днем прячется она в кроне дерева.

Прошло какое-то время, умер хан птиц, и стали птицы держать совет, кому быть теперь ханом.

— Пусть ханом будет сова! Ее все знают, да и по ночам глаза у совы так и горят, так и полыхают! Настоящий хан будет! — предлагает журавль.

— Этого еще не хватало! — возмутилась ворона. — Лапы у совы кривые, оперенье некрасивое! Глазищи желтые! А голос-то, голос! «Ух» да «ух»! Что может быть противнее? Такое страшилище на ханский престол возводить?!

Послушались птицы ворону, не сделали сову своим ханом. С тех пор сова и ворона — заклятые враги. Днем ворона не дает сове покоя, а ночью сова — вороне.

 старые времена, когда звери решали, чьим звериным именем называть годы по лунному календарю, разгорелся спор между верблюдом и мышью.

Верблюд требовал, чтобы год назвали годом верблюда, а мышь твердила, что наступающий год должен носить ее имя, годом мыши прозываться. Что ж! Решили звери: кто из них первым увидит восход солнца, того имя году и дадут.

В ту ночь верблюд вовсе не ложился спать, все поджидал восход солнца, глаз не сводил с кромки неба на востоке. А мышь вспрыгнула на верблюжий горб и стала смотреть на запад, на вершины гор.

Солнце еще не взошло, а верхушки гор на западе загорелись алым солнечным светом.

— Я первая увидала! Первая! — громко запищала мышь.

Рассвирепел верблюд, повалился от злости в кучу золы и давай на спине кататься, все норовит мышь раздавить.

Назвали звери год именем мыши, а верблюд так в лунный календарь и не попал.

С тех пор ни один верблюд не может равнодушно пройти мимо золы. Только приметит кучку золы, бросается на спину и давай кататься в золе — это он думает, что расправляется с мышью, давней своей соперницей.

 старые времена у петуха был такой роскошный хвост, что человек всякий раз останавливался, чтобы полюбоваться им. Разобрала павлина зависть, днем и ночью думу думает, как бы завладеть петушиным хвостом. И придумал. Просит павлин петуха:

— Одолжи мне, дружище, твой хвост, на одну только ночь прошу. На свадьбу иду, принарядиться хочется. А рано утром я тебе его верну.

Согласился петух, отдал павлину свой хвост.

Утро пришло — павлин хвост не возвращает. День наступил — павлин и не думает с хвостом расставаться. Так и присвоил себе роскошный хвост петуха.

А петуху что ж остается? Как начинает светать, петух кричит «ку-ка-ре-ку!». Это он павлину напоминает:

— Отдавай, негодник, мой хвост!

ила на свете сорока, и было у нее гнездо на осине. Лежало в том гнезде семь зеленых яиц. Однажды подошла к осине лиса и просит:

— Дай мне одно яйцо, сорока. Я его съем.

— Ни за что не дам! — крикнула сорока.

— А коли так, я разбегусь и осину твою поломаю, пыль столбом пущу!

Перепугалась сорока и отдала плутовке одно яйцо.

Повадилась лиса ходить к сороке каждый день и всякий раз получала по зеленому сорочьему яйцу. Вот осталось в гнезде одно-единственное яйцо. Пригорюнилась сорока, заплакала. Вдруг, откуда ни возьмись, мышка выскакивает.

— Почему ты плачешь? — спрашивает она у сороки.

— Как же не плакать? — отвечает сорока. — Повадилась ко мне лиса ходить да яйца выпрашивать. «А не дашь, — говорит, — я разбегусь и осину твою поломаю, пыль столбом пущу!» Все яйца съела, последнее осталось.

— Не отдавай лисе яйцо, — советует мышь. — А станет грозиться осину поломать да пыль столбом пустить, скажи на это: «Где же у тебя рога, чтобы осину поломать? Где же у тебя копыта, чтобы пыль столбом пустить?» Лиса спросит, кто, мол, научил тебя так отвечать, а ты скажи: «Сама думала, думала да и придумала».

Шмыгнула мышь в нору, а тут и лиса появилась.

— Отдавай мне яйцо, сорока, я его съем! — потребовала она.

— Ни за что не отдам!

— А коли так, я разбегусь и осину твою поломаю, пыль столбом пущу!

— Где же у тебя рога, чтобы осину поломать? Где же у тебя копыта, чтобы пыль столбом пустить? — молвила сорока.

— Кто научил тебя так отвечать? Говори! — потребовала лиса.

— Сама думала, думала да и придумала.

— А вот не скажешь правду, пущу я в ход все свои тринадцать хитростей, живо тебя съем! — пригрозила лиса.

Перепугалась сорока и показала на нору, в которую спряталась мышь. Уселась лиса у норки и ну кликать мышь.

— Недосуг мне, лиса, — отвечала мышь, — я зерно от плевел очищаю.

Повременила немного лиса и снова зовет мышь. Та высунула голову.

— Если у тебя головка такая хорошенькая, представляю, какова грудка! — умильно пропела лиса.

Мышь высунулась по грудь.

— Хороша грудка! А каков хвостик?

Мышь высунула хвост.

— Что за хвостик! — воскликнула лиса. — У хорошенькой мышки и походка, верно, необыкновенная?

Выскочила мышь из норы и уж готова была пройтись неспешно, да так и угодила в лисью пасть. Сказала мышь: