– Нет, я передумала, не утруждайся. – Урсула забрала у Юсинь блюдо и, поставив его обратно, указала девочке на стул.

Повинуясь, Юсинь села.

– Во-первых, я попрошу меня впредь не обманывать. Я этого очень не люблю, а потому в следующий раз обман может стоить тебе жизни… Во-вторых, – продолжила Урса, – я, пожалуй, не стану есть то, что ты мне приготовишь, пока не почувствую, что ты меня полюбила. – Ведьма оскалила белые зубы: – А то ведь так недолго и отравиться.

Юсинь невольно открыла в удивлении рот: «О чём она говорит, о какой любви? Это невозможно!» Юсе опять захотелось расплакаться: она вспомнила маму и то, в каком состоянии та сейчас находится. Ей просто необходима помощь дочери…

– В-третьих, ты не сможешь покинуть моих владений, даже если очень сильно этого захочешь. В-четвёртых, ты будешь выполнять определённый список поручений. От того, как хорошо ты с ними справишься, будет зависеть и то, насколько хорошо тебе будет житься в моём доме. В-пятых, ты можешь попросить меня о двух важных для тебя вещах и, наконец, в-шестых, ты должна переодеться в платье, которое висит на спинке кровати в твоей комнате, – Урсула указала на вторую из закрытых дверей. – Потому что я терпеть не могу, когда девочки носят такие штаны и майки, как на тебе сейчас. – Ведьма договорила и вопросительно посмотрела на Юсинь: – Может, тебе, золотко, что-то непонятно?

– Так, значит, вы ведьма? – вдруг спросила Юся, раскрасневшаяся от неожиданной храбрости.

– Ну конечно, – Урсула провела рукой по Юсиным волосам. Девочке показалось, что от её руки по голове и лицу тут же пополз холод. – Разве, золотко, ещё не догадалась?

– Догадалась, – кивнула Юсинь и отстранилась от ведьминой ладони. – Только мне до сих пор ни во что не верится.

– То есть ты думаешь, что спишь? – спросила Урса и неожиданно громко рассмеялась. Серые крылатки, поддерживая хозяйку, тоже загоготали. Рыська, лежавший на подоконнике, приоткрыл один круглый голубой глаз, мяукнул и снова уснул, как будто бы очень крепко.

– Я ничего такого не думаю, – Юсинь стало обидно. – Я просто не понимаю, почему вы даёте мне какие-то указания, держите здесь, пугаете…

– Кто тебя пугает? – наигранно удивлённым тоном сказала ведьма. – Я тебя пугаю?

– Мы её пугаем? Мы её пугаем? – закричали крылатки и захлопали крыльями. На пол полетели серые длинные перья.

– У меня мама болеет, – сказала Юсинь и с тоской посмотрела в овальное окошко. – Мне нужно помочь ей. Отпустите меня – я ничего не умею делать… А вкусно готовить тем более…

– Твоя мать не больна, – Урсула проговорила эти слова таким страшным голосом, что Юся содрогнулась. – Я наслала на неё морок. Сегодня, когда ты оказалась у меня в доме, её часть договора, наконец, была выполнена, и поэтому завтра я прогоню морок прочь. Она будет здоровой и счастливой. Правда, о том, что у неё когда-то была дочь, она больше никогда не вспомнит…

Пока потрясённая Юсинь приходила в себя, ведьма сняла с верёвки ещё одну бутылку – на этот раз голубую. Прошептала что-то в самое горлышко и вытряхнула розовый прыгающий огонёк себе в руку. В тот момент, когда Юся собралась задать уйму вопросов, Урсула внезапно швырнула в неё огонёк и сказала:

– Не люблю долго рассказывать. Разрешаю тебе посмотреть.

Необжигающее пламя разбежалось по Юсиной одежде и волосам разноцветными щекочущими искрами, девочка зажмурилась. А когда открыла глаза, увидела перед собой маму…

Пшеничное поле разлеглось золотым платком в центре западной пустоши. Это было самое безжизненное место во всей Стране Туманов. И хотя ветер то и дело забегал поиграть с вечно молодыми колосьями, ни один дух здесь не показывался. Потому что, с тех пор как в поле поселилась старшая из четырёх сестёр, хозяйка Страны Урса объявила западную пустошь непригодной для проживания.

Волосатое, длиннохвостое и худое существо лежало на стоге сена посреди поля и выковыривало прутиком застрявшее мясо полёвки из гнилого зуба. Полёвка была первой едой за последние три недели: мелкого грызуна случайно выронила из когтей сплюшка, когда, пролетая высоко над пустошью, Шишига напугала сову истошным криком.

Сегодня Шишиге не спалось. Она чуяла какую-то опасность. И хотя своими жуткими воплями она давно всех распугала и добилась того, что теперь жила на пшеничном поле одна-одинёшенька, – на душе у неё было неспокойно. Вторую ночь ей чудилось, что в поле прячется чужак. Вторую ночь она не смыкала глаз, надеясь увидеть и наказать того, кто не устрашился её и посмел сюда пробраться. Ведь не для того Шишига бежала от своей родни, которая живёт в камышах и питается скользкой рыбёшкой, чтобы делить поле с посторонним заблудшим духом…

Погруженная в свои переживания, Шишига совсем обленилась. Она перестала искать себе еду, перестала шуметь в сумерках и даже подумывала показательно утопиться. Водянистого цвета кожа обтянула её кости, глаза впали, волосы потускнели, запутались.

Шишига вспомнила двоюродных сестёр – прекрасных служанок Озёрного духа, выплюнула прутик и, забыв на время о той опасности, которую в последнее время так явственно ощущала, завыла на луну с неслыханной тоскою.

– Ты чего воешь, красавица? – окликнул вдруг кто-то Шишигу.

Она тут же вскочила – длинный змеиный хвост с жалом на конце, взвился вверх.

– Какая я тебе красавица? – Крючковатый бородавочный нос Шишиги задвигался, пытаясь выхватить запах чужака. – Ты что, Шишигу не признал?

– Признал, – ответил кто-то. – Но я только к красавицам прихожу.

Шишига опустила хвост и всмотрелась в золото колосьев перед собой – на неё вытаращились чьи-то светящиеся глаза.

– Я жизни лишь у красавиц забираю, – сказал снова кто-то, а светящиеся глаза моргнули. – Души у них высасываю.

– Ырка, что ли? – спросила Шишига неуверенно.

– Он самый, – ответил кто-то.

Шишига почесала затылок. Кто такой Ырка, она, конечно, знала – самоубийца из людей, который любимой девушкой при жизни был обижен. Но в Стране Туманов она его ещё не встречала: Урса таких духов не любила, а потому к своим владениям не подпускала.

– Вон у тебя волосы какие серебряные, – сказал снова Ырка, и светящиеся глаза его сверкнули недобрым огнём. – И хвост у тебя такой гибкий, чешуйчатый.

Шишига ухмыльнулась.

«Ну вот, сестрички, – подумала, она, – не одни вы такие на свете признанные красавицы!»

– Рассказывай ещё, – сказала Шишига и облизнулась. – Хорошо рассказываешь!

– И глаза у тебя как звёзды молодые сияют… и губы твои алым цветом к себе манят… – Ырка подкрался к Шишиге ближе – настолько, что стало видно его чёрное как уголь лицо. – А можно я тебя поцелую?

Шишига ненадолго задумалась.

– Можно, – ответила она нерешительно. – Душу-то мою не высосешь?

– Я души у красавиц высасываю, – сказал Ырка. – А ты что же, разве не красавица?

Шишига разозлилась:

– Конечно, красавица! Не похуже других буду! Целуй давай! – И Шишига снова облизнулась, закрыв при этом глаза.

Тогда Ырка выскочил из пшеницы, вцепился чёрными губами в Шишигины губы, закрутил её, завертел в железных объятиях и в ту же минуту бросил мёртвую на стог сена.

– Наконец тепло, – прошептал Ырка, уходя.

Шишига лежала на стоге неподвижная и бледная. Волосы её были запутанными, нос остался крючковатым и бородавчатым, руки и ноги – худыми и кривыми, но на лице застыла улыбка настоящей красавицы…

– Мама!! Мамочка!!! – закричала Юсинь, но в эту же секунду поняла, что та её почему-то не слышит и, что ещё непонятнее, глядит будто бы сквозь неё.

Девочка осмотрелась. Только что она была в доме ведьмы Урсулы, а теперь оказалась в незнакомой, прокуренной и тёмной кухне. Мама Юсинь стояла у заколоченного окна, прижимая к себе закутанного в тёплое одеяльце младенца.

«Что это ещё за ребёнок?» – подумала Юсинь и приблизилась к матери.

Она выглядела вроде бы так же, как всегда, но вместе с тем чуточку иначе. То ли немного худее, то ли волосы уложены не как обычно, то ли губная помада непривычного оттенка. «Где-то я её такой уже видела», – Юсинь снова посмотрела на спящего ребёнка и почему-то вспомнила одну особенно дорогую ей фотографию: родители гуляют в центре города, нежно глядят друг другу в глаза и улыбаются, а между ними – красная коляска, в которой, пытаясь целиком запихать погремушку в рот, лежит Юся.

Девочка догадалась. Мама не другая, просто она моложе на четырнадцать лет, а младенец в её руках – это сама Юсинь.

– Зачем пожаловала? – услышала Юся голос за спиной и обернулась.

Перед ней, с дымящейся трубкой в руках, стояла Урсула. И хотя вместо цветочного ободка на ней был пестрый шерстяной платок, а вместо белой ночной рубашки – коричневое платье и вязаная жилетка, – это определённо была та самая ведьма, которая сегодня похитила Юсинь.