Растерялась Дева-Царь,
Что сказать – не знает.
В грудь, прямую как доска,
Втиснула два кулачка:
Усмиряет смуту.
– Ох, лентяй ты наш, лентяй!
И от пушечного, чай,
Не вздрогнет – салюту! —
Как бы листвой
Затрёсся дуб.
Как пес цепной
Смех – с дерзких губ.
“Агу, агу, младенец!”
Хохочет, подбоченясь.
Всё – как метлою замела!
Всё – как водою залила!
Гляди: сейчас – грудь лопнет!
Все корабли потопнут!
– и —
Молча, молча,
Как сквозь толщу
Каменной коры древесной,
Из очей ее разверстых —
Слезы крупные, янтарные,
Непарные.
Не бывало, чтоб смолою
Плакал дуб!
Так, слезища за слезою,
Золотые три дороги
От истока глаз широких
К устью губ.
Не дрожат ресницы длинные,
Личико недвижное.
Словно кто на лоб ей выжал
Персик апельсинный.
Апельсинный, абрикосный,
Лейся, сок души роскошный,
Лейся вдоль щек —
Сок преценный, янтарёвый,
Дар души ее суровой,
Лейся в песок!
На кафтан его причастный,
Лик безгласный – кровью красной
Капай, смола!
Кровью на немую льдину...
– Растопись слезой, гордыня,
Камень-скала!
* * *А уж под сталью-латами
Спор беспардонный начат:
– Что: над конем не плакала,
А над мальчишкой – плачешь?
Вихрь-жар-град-гром была, —
За всё наказана!
Войска в полон брала, —
Былинкой связана!
Войска в полон брала,
Суда вверх дном клала,
А сама в топь брела —
Да невылазную!
Кулаком славным, смуглым
Лик утирает круглый —
Наводит красоту.
Лик опрокинула вверх дном,
Чтоб солнце ей своим огнем
Всю выжгло – срамоту.
“Его Высочеству приказ:
Что в третий и в последний раз
Зарей в морскую гладь
На гусельный прибудем зов.
Прощай, Гусляр! До трех разов
У нас закон – прощать”.
Всей крепостью неженских уст
Уста прижгла. (От шейных бус
На латах – след двойной.)
От сласти отвалилась в срок,
И – сапожок через борток —
В дом свой морской – домой.
* * *Еще сталь-змея вороток дерёт,
А целованный уже вздрогнул рот:
Не то вздох, не то так, зевота,
А всё, может, зовет кого-то...
Допрежь синих глаз приоткрыл уста:
– Эх, и чтоб тебе подождать, краса!
И не слышал бы ветер жалоб:
Целовала б и целовала б!
Оттого что бабам в любовный час
Рот горячий-алый – дороже глаз,
Все мы к райским плодам ревнивы,
А гордячки-то – особливо!
* * *Потягивается, подрагивает,
Перстами уста потрагивает...
Напрасно! И не оглянется!
Твое за сто верст – свиданьице!
А дядька-то шепчет, козлом пляша:
“Должно быть, на всех парусах пошла!
Не всё целовать в роточек...
Давай-ка свой вороточек!”
* * *Синей василёчков,
Синей конопли
На заспанных щечках
Глаза расцвели.
“Эй, старый, послушь-ка:
Вот сон-то приспел!
Как будто кукушку
Я взял на прицел!
Пусть зря не тоскует!
Зажмурил глазок...
И слышу – кукует:
До трех до разов”.
– То не пташечка-кукушка
Куковала,
То твоя подружка
Тосковала.
Как под бурею ночной стонут снасти...
Да уж спать-то ты у нас больно мастер! —
“И вижу еще я, —
Речет сам не свой, —
Что плачет смолою
Дубок молодой.
Ветвями облапит
Как грудку-мне-стан,
И капит, и капит
Слезой на кафтан”.
– Нет, Царь Лебединый,
Не дуб, не смола:
То спесь-ее-льдина
Слезой изошла. —
“И снится мне, – молвит
(Сам губочки трет), —
Что красное солнце
Мне – яблочком в рот.
Да так вот, с поклоном:
Испробуй, лентяй!”
– Царя Соломона
На сон почитай. —
Тот вздохом туманным:
“Дай сон доскажу!
За перст безымянный
Прикован – лежу.
Ай к смерти? Ай к свадьбе?
Скажи, не мытарь!”
– Эй, спать бы и спать бы
Тебе, государь!
От бабы Иосиф-то
Нагишом, – берегись!
На женском волосике
Не один уж повис! —
Не внемлет Царевич дурной ворожбе,
Сам нежную руку целует себе.
“Гадай хошь на картах,
А хошь – на бобах!
Хошь вороном каркай, —
Всё сласть на губах!”
Ты бренчи, Гусляр, задай нам пиру-звону!
Синь-то водная – что синькой подсинёна!
Исполать тебе, Царь-Буря, будь здорова!
Рот у мальчика – что розан пурпуровый!
Ночь третья
– Веселитесь, наши верные народы!
Белогривый я ваш Царь, белобородый.
Круговой поднос, кумачовый нос,
Мне сам черт сегодня чарочку поднес!
Веселитесь, наши руки даровые!
Все хлеба ваши я пропил яровые!
Коли хлеба нет, будем есть овес:
Напитаемся – и личиком в навоз!
Выпивайте, брови черные, до донышка!
Всех-то телок ваших пропил я, буренушек!
А коль тошно вам от ребячьих слез, —
Помолитесь, чтоб их черт скорей унес!
Задирайте, попы-дьяконы, подрясники!
Не то в пляске-то носами об пол хрястнетесь!
Чем крысиный хвост, да великий пост —
Лучше с чарочкой-сударочкой взасос!
Подымайтесь, воры-коршуны-мятежники!
Для костра сваво я сам припас валежнику.
Двери – настежь – все. В клети заперт – пес!
Частоколы сам по колышку разнес!
Рухай-рухай, наше царство развалённое!
Красный грянь, петух, над щами несолеными!
Красный грянь, петух: “Царь-Кумашный нос
Всё, как есть, свое именьице растрёс!”
– Эй, холопы, гусляра за бока!
Чтоб Камаринскую мне, трепака!
* * *То не дым-туман, турецкое куреньице —
То Царевича перед Царем виденьице.
То не птицы две за сеткою тюремною —
То ресницы его низкие, смиренные.
Ох, ресницы, две в снегу полуподковочки!
Розан-рот твой, куполок-льняной-маковочка!
В кулачок свой кашлянувши для приличества:
“Какой песней услужу тваму Величеству?”
– Птица в небе – выше нас родилась!
Над тобою наш не властен приказ!
* * *“Часто я слыхал сквозь дрему
Бабий шепот-шепотеж:
– Плохой сын Царю земному, —
Знать, Небесному хорош!
Черным словом, буйным скоком
Не грешил я на пиру.
На крыльце своем высоком
Дай ступеньку гусляру!
Никогда, сойдясь межою,
Навзничь девки не бросал,
Да не то что там с чужою —
Вовсе с бабами не спал!
Не плясал в зазорном платье,
Как ударят ввечеру.
Широки твои полаты, —
Дай местечко гусляру!
Хошь плохой я был наследник —
Гуслярок зато лихой!
Паренек-то из последних —
Может, ангел не плохой...
Хошь и неуч я в молебнах,
Наверстаю – как помру!
Между труб твоих хвалебных
Дай местечко гусляру!”
* * *Взял лучину Царь: “Нагнись-ка, дружок!”
(Чуть-что всей ему копны не поджег!)
“Видно, воду пьешь да постное ешь?
Что тебя-то не видал я допрежь?”
Сын ли с батюшкой, аль с львом красным – лань?
Вся-то глотка-пересохла-гортань!
Вспыхнул пуще корольков-своих-бус:
“Я вам, батюшка, сынком довожусь!”
Как толкнет его тут Царь сгоряча:
“Врешь, молочная лапша! каланча!
Прынц заморский либо беглый монах, —
Ни в каких я не повинен сынах!”
Подивился тут Царевич бровьми:
“Хоть убей меня, а зря не страми!
Не монах и не заморский мужик, —
Я в супружестве законном прижит!”
Помянул тут Царь с десяток шутов:
“Знать, косушку породил полуштоф!
Да иная нам тут малость важна:
Коли сын, так твоя мать мне – жена?!”
И как взвоет – инда стекла дрожат:
“Ох пропал-пропал, пропал-пропал, – женат!
Коль жена, так значит – дочь, значит – зять?
Где ж убивица моя, – твоя мать?!”
В землю пальчиком гусляр: “Вечный дом! —
Ты в супружестве живешь во втором”.
Разом хмель пропал от этого сказу,
Растаращился, что сом пучеглазый,
Вздоху нету, – гляди лопнет шаром.
“Так в супружестве живем во втором!..”
Дрожит сын, шепочет,
Вином виски мочит,
Хлопочет вокруг той горы кумачовой:
Лик – шар сургучовый, краснее клопа.
“Ох, батюшки, – так и ушел без попа!”
Льет в рот вино, назад – вино,
К груди припал, – бревном-бревно.
“Одно бы знать: что дышишь.
Да сердца не прослышишь!”
“Коли вино не хочет в рот, —
Сам в руки гусельки берет, —
Быть может, Царь-отец мой,
Мое – поможет средство!”
Пробежался по струнам ветерком,
Слышит: кто-то ровно – щелк! – языком.