Вот, Рэт, готово. — Выдра протянул Водяной Крысе свечу в стеклянной банке. — Ты уж прочти сам. Я как-то не очень силен в этих делах,

Рэт огляделся, затем присмотрелся к нацарапанным словам, замер, постоял неподвижно и, вздрогнув, поставил банку со свечой на соседний ивовый корень.

— Ну, что там, Рэтти?

— Я… я сейчас прочитаю все вслух, — с трудом сдерживая слезы, дрожащим голосом произнес Рэт. — Это… это Последняя Воля Крота, его Завещание. Вот что оно гласит:

«Перед тем как переправиться через реку и понимая, что могу не вернуться живым я, нижеподписавшийся Крот из Домика Крота, что в Кротовом Тупике, желаю выразить мою Последнюю Волю и сделать следующие распоряжения в отношении моей собственности.

Первое: мои Садовые Кресла я завещаю Рэтти — в память о долгих счастливых часах, проведенных в них за неспешной беседой.

Второе: мой Бронзовый Подсвечник — мистеру Барсуку, в знак моего уважения к нему и в силу того, что он ему нужен, наряду с Книгами, из которых он может выбрать любые, какие захочет.

Третье: принадлежавший мне бюст Гарибальди пусть отныне вдохновляет мистера Тоуда на добрые дела и напоминает ему о верном друге, то есть обо мне.

И последнее (но отнюдь не менее важное): я оставляю свой дом в Кротовом Тупике своему Племяннику, к которому я не всегда относился с должным радушием и гостеприимством, но которым я очень горжусь. Я знаю, что мои верные друзья возьмут на себя труд продолжить его воспитание и обучение до тех пор, пока в один прекрасный день он не станет самым достойным Кротом.

Наконец, я прошу держать мою сливово-черничную наливку подальше от Портли, на которого она действует слишком уж сильно, быстро и радикально. А теперь…»

На этом все обрывалось. Не было даже подписи.

Пока Племянник обливался слезами, проникнувшись великодушием и заботливостью своего дяди, Рэт Водяная Крыса перечитал завещание еще раз и направился вниз к реке. Присмотревшись, он увидел зияющий пролом во льду почти у самого берега на другой стороне реки, и ему показалось, что сама вода переливалась и поблескивала там как-то по-особому жестоко и жадно.

— Друзья мои! — сказал он наконец. — Я вынужден высказать вам самое серьезное опасение, что скорее всего нам никогда больше не суждено увидеть нашего дорогого Крота живым. По всей вероятности, он решил перебраться через реку по тонкому льду — чтобы прийти мне на помощь. Он, конечно же, понимал всю опасность такого шага, однако все же решил попытаться. Да, он шел осторожно, но ведь он не речной зверь и не смог предугадать всего коварства реки и всех опасностей, которые таит она, полу скованная свежим тонким льдом. Один, в бурю и вьюгу, в темноте, во всем этом кошмаре, он все же решился на этот отчаянный поступок. И все это ради того, чтобы вовремя прийти на помощь друзьям. Не только ко мне торопился наш Крот, но и к тебе, Выдра, тоже.

Выдра шмыгнул носом, и по его мохнатой морде скатилась крупная слеза.

— Храбрейший из всех кротов, которых я знал, — прошептал он.

— Мой самый верный и преданный друг, — покачал головой Рэт.

— Мой дядя — величайший из всех кротов на свете, — с печальной гордостью заявил Племянник.

Долго стояли они около ивового корня, разглядывая и перечитывая завещание, вспоминая Крота и пытаясь примириться с его потерей.

— Но разве не мог он все-таки выбраться из воды на том берегу? — Племянник явно ухватился за соломинку осенившей его надежды.

— А вдруг он и вовсе не проваливался в воду? — с воодушевлением подхватил Выдра. — Переправился здесь или даже совсем в другом месте, а лед… ну лед мог проломиться потом — сам по себе.

— Короче, вы полагаете, что мы поторопились с выводами и пошли по ложному пути? — осведомился Рэт.

Выдра и Племянник согласно кивнули.

— Не похоже, — после некоторой паузы печально произнес Рэт, убежденный в своем горе. Помолчав, он сказал своим спутникам: — Я всю жизнь живу на Реке и знаю все ее штучки. Я делил с ней добрые времена и тяжелые дни. Она всегда была открыта мне, постоянно говорила со мной. Правда, я далеко не всегда мог понять ее язык, уловить то, что она хотела сказать мне. Сегодня она уже пыталась поговорить со мной, но я не захотел слушать, боясь печальных новостей. Выдра, ты должен понять меня. Просто иногда бывает невозможно…

— Выразить чувства словами, — кивнул Выдра.

— Точно. Ну а теперь мы все устали, подавлены горем, и если даже Крот все еще жив, вряд ли мы можем чем-то помочь ему, слоняясь в темноте. Пойдем в его дом и поспим. А завтра с утра сходим к Барсуку, обсудим с ним это дело и устроим всеобщие поиски нашего Крота. И я не успокоюсь, пока не выясню, где он и что с ним случилось, — каков бы ни был ответ на эти вопросы. Может быть, завтра мне удастся услышать, о чем говорит Река, и тогда в наших поисках будет больше смысла. А сейчас мы зажжем свечу и поставим ее в лампу. А саму лампу оставим здесь, на пригорке, — на всякий случай. А вдруг он как-то разглядит этот огонек — с этого света или из лучшего мира, — и тогда наш друг поймет, как мы любим его, как тоскуем без него, как хотим, чтобы он… чтобы он поскорее вернулся.

Они зажгли свечу и молча постояли около нее. Затем, водрузив лампу повыше, они последовали за Рэтом — прочь от реки, к дому Крота в Кротовом тупике.

Эта ночь оказалась для Рэта очень тяжелой. Маясь между сном и явью, он все время вспоминал своего пропавшего друга. Чаще всего Крот представлялся ему сидящим в плетеном садовом кресле, подставившим нос теплому летнему солнышку и размышляющим о жизни или скорее даже о несравненно лучшем, а именно — ни о чем.

— Крот, дружище. — Рэт вспомнил, как много раз обращался он так к другу. — Слишком уж тут у тебя уютно, слишком хорошо. Я даже чувствую потребность снова влезть в свою лодочку, чтобы вернуться к куда менее совершенной реальности.

— Неплохая мысль, Рэтти, — ответил бы ему Крот. — И я с удовольствием покатался бы сейчас в твоей лодке. Прямо так себе и представляю: ты — на веслах, ведь грести у тебя получается куда лучше, чем у меня, я — на корме и болтаю лапой в прозрачной воде. Это-то у меня получается лучше, чем у тебя. Проблема только в том, что до лодки и реки далеко. И добраться до них нам будет стоить немалых усилий, а ведь нам и здесь хорошо. Стоит ли утруждаться, вот в чем вопрос?

— Стоит ли, стоит ли… — сонно отвечал воображаемому собеседнику Рэт.

Нет, не раз бывало и по-другому: после пары дней такого ничегонеделания Рэт начинал бунтовать и заявлял:

— Если мы не пойдем к реке сейчас, мы туда никогда не соберемся. А посему я не стану садиться в твое уютное садовое кресло, чтобы не просидеть в нем всю оставшуюся жизнь. Нет, Крот. Сейчас я помогу тебе собраться: захватим с собой кое-что из еды и чего-нибудь попить, с тем расчетом чтобы не голодая провести на реке целый день.

— И половину вечера, — подхватил идею Крот, — если, конечно, не похолодает.

— Отлично! Тогда — вперед!

И они отправлялись вперед, и шли туда — вперед, и добирались до цели, хотя, перед тем как уйти, Крот всегда оглядывался на свой дом, чтобы удостовериться, что этот уютный уголок будет ждать его, что бы ни случилось, даже поздно вечером, когда, уставший от шумной речной жизни и яркого солнца, он вернется сюда, к родному дому, скрытому в тени могучих дубов.

Такие вот воспоминания всю ночь тревожили Рэта. Лишь под утро, как это часто бывает после бессонной ночи, он словно провалился в глубокий, крепкий сон.

— Не будем пока что будить его, — тихонько сказал Вьщра проснувшемуся Племяннику Крота. — Пусть поспит еще немного. Не думаю, что ему хорошо спалось этой ночью. Утрата Крота будет для него тяжелейшим ударом. Нужно постараться смягчить эту боль…

— Утрата? Это еще не факт, — продолжал бодриться Племянник.

— Не думаю, что дядюшка Рэт так легко сдастся, — заявил Портли, которому тоже хотелось надеяться на лучшее.

— Тсс! — прошипел Выдра. — Давайте-ка оба принимайтесь за завтрак. И чтоб тихо!

Племянник и Портли принялись хлопотать по хозяйству, и вскоре Рэт был разбужен защекотавшим ему нос запахом обжаренного бекона со шкворчащими на сковороде сосисками, и восхитительным ароматом ромашкового чая. Эта обонятельная симфония обрушилась на него, заставив вскочить с кровати и оглядеться.

— Где я? — успел спросить Рэт, все еще пребывая в счастливом сонном неведении.

Но уже в следующий миг он вспомнил, где ночевал и, главное, по какому трагическому поводу. Дом Крота, в котором нет Крота и скорее всего никогда уже не будет…

— Ой-ой-ой! — запричитал Рэт и снова уткнулся головой в подушку — мягкую и удобную любимую подушку Крота, на которой в эту ночь довелось спать его лучшему другу.

До слуха Рэта донеслась приглушенная возня на кухне, звон посуды, а затем голос Портли: