— Фу, фу! Русская кость, слыхом не слыханная и видом не виданная, а теперь сама на двор пришла! — И хотела его съесть.

— Что ты, бабушка! — говорит Иван-царевич. — Что ты делаешь? Меня ведь серый волк прислал.

Старуха сразу остановилась и говорит:

— Серый волк? Знаю я его. Он мне кумом приходится.

А Иван-царевич говорит:

— Серый волк мне хороший друг.

И вот тут старуха (…), стол отдернула, на карачки стала, калачи достала и стала потчевать Ивана-царевича.

— И за каким же ты случаем ко мне пожаловал? Он стал ей рассказывать о своем несчастье.

— И вот серый волк прислал меня к тебе, говорит, что бабушка знает, где Кощеева смерть.

— Знать-то, — говорит, — я знаю, — говорит баба-яга, — но ведь достать-то трудно. У меня есть конь, он дорогу знает, а добывать смерть Кощееву ты уж сам будешь.

— Ладно, бабушка, только укажи и расскажи.

Старуха вышла на улицу, свистнула молодецким посвистом и крикнула богатырским голосом:

— Сивка-бурка, вещий каурка, будь на поле готов!

Сивка-бурка прибежал, как вкопанный стал. И вот она подала поводья Ивану-царевичу. Иван-царевич стал оседлывать доброго коня, а когда оседлал он доброго коня, то старуха и говорит ему:

— Когда тебя довезет до моря-океана, а на море-океане будет остров Буян. А на этом острове Буяне стоит дуб, а под этим дубом стоит сундук, а вот в этом — то сундуке есть заяц, а в зайце есть утка, а в утке яйцо.

Вот это-то и есть Кощеева смерть.

Попрощался Иван-царевич с бабой-ягой, костяной ногой и доехал, полетел он выше лесу стоячего, ниже облака ходячего, и приезжают они к морю-океану.

У моря-океана у берега закинута сеть, а в сети бьется щука, и когда хотел он достать эту щуку и пообедать, щука заговорила человеческим языком:

— Иван-царевич, отпусти меня на волю, может быть я тебе годюсь.

А Иван-царевич говорит:

— Чем ты годишься, ты ведь рыба, а я человек?

А она ему говорит:

— Небываемое бывает;

А Иван-царевич немного подумал и освободил щуку в воду, и щука уплыла.

Иван-царевич разъехался на расстояние.

— Но-ка, Сивка-бурка, вещий каурка, давай-ко скакать на остров Буян!

И только он прыгнул до половины, а вторую половину выплыл вплавь на берег. И вот увидел он на острове Буяне, стоит дуб, и он подошел к этому дубу и стал его рассматривать. А дуб был очень крепкий.

«А как же, — думает, — свалю этот дуб?» И вдруг он вспомнил, что у него есть драчунья-дубинка.

— Ну-ка, драчунья-дубинка, катай-ка этот дуб по корням!

А драчунья-дубинка рада стараться. Принялась бить коренья. Перебила она Все коренья и Стала бить по стволу. И скоро этот дуб свалился. И вот под этим-то дубом стоит сундук.

Теперь он дал приказ драчунье-дубинке бить этот сундук, и эта драчунья-дубинка скоро разбила этот сундук.

А когда разбила сундук. Вдруг заяц хотел выскочить из этого сундука. А Иван-царевич рассек его пополам саблей вострой. А когда рассек, то вылетела утка и полетела, а Иван-царевич взял свой лук и выстрелил в утку, и попал в её сердце ретивое, утка разорвалась, из неё вылетело яйцо, упало и покатилось к морю. А Иван-царевич как ни старался, как ни имал, но поймать его не мог. И оно закатилось в море. Тогда Иван-царевич махнул рукою: «Да, прощай теперь Кощеева смерть, не добыть теперь Якуту-прекрасную и не видать Кощея мертвым».

И он сел на землю плакать и горевать? И вот в это-то время будто мелькнула чешуя в воде, а он думал, что слеза выкатилась из глаза, незадолго времени выныривает щука из воды и держит яйцо во рту, и говорит Ивану-царевичу:

— Помнишь ты, Иван-царевич, долг платежом красен!

Иван-царевич берет яйцо, завертывает его и кладет его к себе в сумку и подходит к сивке-бурке, к вещему каурке, и говорит:

— Но, Сивка-бурка, вещий каурка, перенеси меня на землю.

И вот сивка-бурка прыгнул только до половины, а половину вплавь переплыл, и приехали они в Кощеево царство.

Конь ему и говорит:

— Ну, Иван-царевич, я довезу тебя до дворца Кощеева, а дальше я не могу. Почему я не могу дальше? У Кощеева дворца, у ворот прикованным змей двенадцатиголовый. Тут никто не может пройти. Он каждого схватывает и сглатывает.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Когда они подъехали, Иван-царевич увидел: шесть голов его спали, а шесть голов его сторожили. Иван-царевич слезает с сивки-бурки, с вещего каурки. Сивка-бурка прощается с Иваном-царевичем и улетает К бабе-яге, костяной ноге, а Иван-царевич надеёт на себя шапку-невидимку и думает: «Как пройти? Хотя, правда, меня и не видно, но ведь это змей, может он иметь свойство особо. Если он меня поразит, то прощай Кощеева смерть и Якута-прекрасная».

Думал, думал, да никак не додумался, да вдруг вздумал и говорит:

— Эй, ну-ка, драчунья-дубинка, катай этого змея!

И вот эта драчунья-дубинка принялась эти не спящие головы бить. Она разбила их в пух и прах. И потом разбудились остальные шесть голов, страшные, злющие, кидались во все стороны, но никого не видели. А Иван-царевич говорит:

— Ну-ка, драчунья-дубинка, катай-ка и остальные шесть голов!

Принялась драчунья-дубинка бить остальные шесть голов, и в скором времени она покончила.

Теперь берет Иван-царевич дубинку, кладет, её в мешок, и стал он подниматься в заколдованный дворец, и увидел он прекрасный сад.

«Дай зайду в этот сад и полюбуюсь».

И увидел он в саду прекрасную беседку, и стал он проходить к этой беседке, и услыхал он тихие стоны, тихие вопли. Плакала и рыдала Якута-прекрасная, и жаловалась на свою судьбу…

— Зачем-я родилась на свет, несчастная. Осталась я от своего Ивана-царевича, злые люди погубили Ивана-царевича, а теперь сами убиты и терзают теперь их лютые звери, а я нахожусь в страшных муках у этого злого Кощея бессмертного, который не дает спокою, принуждат меня, чтобы я вышла за него замуж и была верной женою. Но я не хочу быть его верной женою, а хочу принять верную смерть.

А Иван-царевич подошел к беседке, проговорил таково слово:

— Вижу твои слезы и слышу твои вздохи, прекрасная Якута!

И сразу снял с себя шапку-невидимку. Она увидела его и узнала, и хотела броситься ему в объятья, но остановилась.

— Нет! Ивана-царевича нет в живых, он убитый в тот же день братьями, а ты только походишь на Ивана-царевича.

Иван-царевич стал ей объяснять, как он лежал под открытым небом три дня, и вот серый волк узнал это и стерег его три дня, дождался ворона-чародея, который хотел клевать его глаза, и поймал его за хвост. И вот это-то чародей дал в заклад своих двух воронят, чтобы достать живую воду. И вот ворон улетел. И летел он три дня, и принес он живую и мертвую воду, и вот которой водой серый волк оживил его.

Якута-прекрасная невольно поверила. Знала хорошо, что серый волк имеет большое свойство, что мог его оживить, и соскочила, и стала его обнимать и целовать.

И вот в это-то время подходил Кощей-царь бессмертный, а Иван-царевич приказал ей сесть в кресло. Она села в золотое кресло, и вот скоро зашел к ней в беседку Кощей-царь бессмертный, увидел её очень радостной и веселой и говорит ей:

— Ты ведь счастье мое дорогое! Сегодня я тебя вижу, ты совсем другой выглядишь. Отчего тебе плакать и печалиться, жалеть какого-то мальчишку Ивана-царевича? Хоть бы и три Ивана-царевича были, все равно они тебя бы не спасли, и все же я бы стал владеть тобой! — И подошел, хотел обнять он Якуту-прекрасную.

И вот в это-то время Иван-царевич вынул свою драчунью-дубинку и сказал:

— Ну-ка, катай его, дубинка, по ногам, по рукам и по скулам!

И стала бить его. Кощей-царь бессмертный отпрыгивал, кувыркался и перевертывался, как десятилетний мальчишка, только айкал.

А Иван-царевич приговаривал:

— Бей его, катай его, драчунья-дубинка, по ногам его, по рукам его, по скулам его!

А Кощей в это время и говорит:

— Да кто ты таков? Покажись хоть мне.

Иван-царевич не утерпел и снял свою шапку-невидимку.

— Да, я тот Иван-царевич, которого ты хулил вот сейчас.