— А это тебе знать не обязательно. Иди!

Павлоний направился по тропинке к постам, через два шага обернулся помахать бабке на прощание, но той уже не было, и он знал, что догонять её было безполезно.

Яга вернулась в Лесное так же быстро, но праздновать со всеми не стала, а отправилась к порубу, в котором уже сидели Бельчонок и Барсук. Ребят не откладывая стали готовить к посвящению в отроки. Для этого нужно было и всего-то ночь провести без сна, еды и питья, вспоминая свою прошлую жизнь и думая о будущей. Может, в этих мыслях найдутся причины, по которым человеку не захочется становиться воином. Дверь не запиралась, зачем — если хочешь быть воином, так оставайся, нет, так и иди себе ешь да спи. Еда стояла тут же, на колоде рядом с дверью, маня к себе запахом только что приготовленного мяса и душистого хлеба.

Ребята сидели молча, им не нужны были слова, ибо за время похода, находясь в волчьих шкурах, они прекрасно научились понимать друг друга без звука. Подойдя к двери, бабка потянулась к ручке, но почувствовала, что оба подняли головы и смотрят на дверь, уже зная, кто за ней. Улыбнувшись, Яга тихо повернулась и безшумной тенью пошла к веселящимся людям. Тут ей больше нечего делать. Эти ребята не уснут, не соблазнятся на еду, и отговаривать их от опасного воинского дела безполезно.

Прошло два месяца. Старец Хорс озирал нарядившуюся в разноцветные одежды Землю, уже не имея сил по-настоящему согреть её. Всё сильнее подступали морозы, всё тише становилось в лесу, всё чаще озёра покрывались ледяной коркой, и пробуя осторожной ногой хрупкий ещё лёд, Мара-Зима всё смелее вступала в Явь.

Домокла металась по княжьему покою в Речном и визгливо выкрикивала мужу всё, что она о нём думает. А думает она о нём много, вот только хорошего и доброго в этих думах было мало- вернее, совсем не было.

— Я всегда говорила, что ты ни на что не способен! Зачем?! Зачем мой отец отдал меня за такого никчёмного варвара?! И это князь! И это воин! Так бездарно потерять всё, что мой великий батюшка сделал за многие годы правления в этой глуши, в этом варварском городе! Он создал княжество, в котором ты занял княжеский стол! Он дал тебе армию сокрушительной силы! Здесь таких армий никогда не было! Но стоило только ему погибнуть, как ты не смог сделать ни одного верного шага!

Так продолжалось уже долго, Лиходол не считал времени. За окном давно стемнело, а отсчитывать время по количеству выкрикиваемых женой слов он даже не пробовал. Как докажешь глупой бабе, что батюшка её всё держал в своих руках, никого, даже друга своего Деметрия, не подпуская к руководству и договорам, которые он заключал с союзниками? Никто не видел тех договоров, никто не знал, за какие ниточки дёргал Карилис, и теперь, когда его не стало, ниточки безжизненно обвисли, а договоры каждая сторона рассматривает по-своему и норовит выдвинуть свои условия.

Армии у Лиходола почти не осталось. Нельзя же назвать своей армией войска, которые тебе фактически не подчиняются. Они всегда подчинялись своим вождям и командирам, а те шли за посулами Карилиса. Карилиса не стало, и каждый посчитал себя свободным от данных обещаний. Только общая земля, которую они выкупили, да новые земли и добыча, которую они думали взять в Лесном, ещё держала инородных вождей вместе, но уже начинались стычки и междоусобицы.

Почему-то все не считали лесных сколь-нибудь серьёзной силой. Раз те не выходят из своего леса на бой, значит боятся. Но Лиходол-то прекрасно знал, чего стоят лесные воины. А если они не выходят, значит, чего-то ждут. Чего? Деметрий вместо Карилиса отправился с посольством к северному князю Водимиру. И хоть до Карилиса ему далеко, но хитрости всё равно не занимать. Водимир ближе Лиходолу, чем степняки и греки, хозяйничающие сейчас в княжестве, значит должен поддержать его, а не инородцев.

Попробовать своих оставшихся сородичей поднять? Заманчиво, но не пойдут за ним, да и вообще не пойдут. Воинов среди них осталось мало, а за последние годы, что гнули их, ломали да в рабство продавали — и вовсе себя потеряли…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Ты меня даже не слушаешь! — снова прорезался сквозь думы визг жены. — Ты только и можешь, что сидеть и глаза в пустоту пялить! Ответь хотя бы! Ну скажи хоть что-нибудь!

Лиходол встал, и подойдя к жене, молча, коротко ударил ей кулаком в выпирающие зубы… Не сильно ударил, так, чтобы просто заткнулась. Затем взял опешившую бабу за руку и почти бросил на княжье место.

— Хочешь ты править? Ты ведь знаешь, где взять денег, которые требуют степняки? Отец ведь говорил тебе, с кем из греческих чиновников договаривался о военной поддержке? Он оставил нам в наследство много друзей, готовых стоять за нас с тобой насмерть? В чём-нибудь из этого ты можешь помочь? Скажи, где твой отец прятал деньги?

— Это мои деньги! И ты их не получишь! — съёжилась под взглядом мужа Домокла. — Ты только и можешь, что издеваться над слабой женщиной!

— А что мне ещё остаётся, если ты даже не понимаешь, что без этих денег нам обоим конец? Как мне считать тебя женой, если ты делишь всё на твоё и чужое, а не воспринимаешь его как наше? Если у тебя вообще нет понятия семьи?

Батюшка твой великий? Дурак я, что слушал его! Дурак, что отца убил, вечное проклятье на себя наложив! Дурак, что дружину верную предал и теперь за меня даже встать некому! Дурак, что народ свой разорил да на поживу чужакам отдал! Он говорил, что в золоте сила? Где она? Ещё немного, и не я, а наёмники и инородцы тебя о том золоте пытать станут, и поверь мне, они это будут делать совсем по-другому.

Домокла всё больше сжималась и съёживалась, но в глазах её не было понимания. Она была чужая. Совсем чужая, и Лиходол это понял сейчас очень ясно.

— Сколько тебе нужно? — слегка дрожащим голосом спросила женщина.

— Пять тысяч золотых монет, что просят степняки, и три тысячи греческим наёмникам.

— А ты можешь расплатиться землями и угодьями?

— Они и так всё под себя подгребли, и силы, чтобы помешать им, у меня нет. Благодаря твоему батюшке! Зато алчность их возросла непомерно, и не думаю, что получив своё золото, они успокоятся. Теперь одна надежда, на Деметрия и его посольство к князю Водимиру.

— Я подумаю, сколько смогу дать тебе денег, — бросив на мужа колючий взгляд, проговорила Домокла. — Мне надо несколько дней. Посольство должно скоро вернуться, и тогда всё окончательно прояснится.

— Только не думай слишком долго, времени у нас мало.

— Пару седмиц потерпишь. И не тревожь меня в это время! — огрызнулась Домокла.

Запершись в своих покоях, она велела никого туда не впускать, кроме тех, кого сама позовёт. Только её рабыня сновала туда-сюда, принося то поесть, то попить, то приводя нужных Домокле людей. Первым из вызванных был Павлоний, который вернулся полтора месяца назад, но так и не смог толком объяснить, где всё это время пропадал. Говорил лишь про какое-то колдовство. Надо сказать, что после возвращения он вообще стал мало говорить, всё больше помалкивал и хмурился. Выйдя из покоев Домоклы, он уже через малое время оседлал коня, взял заводного и отправился из города.

Потом приходили греки, Прядотин сын Перепут и даже Ферофан, командир греческого отряда, присланного Варлонием для переворота в Речном и поддержки в последующей войне со Старым и Лесным. Лиходол не вмешивался и на следующий день уехал с телохранителями в Старое к войску. Скоро грязь совсем замёрзнет, дороги станут проходимыми, и пока много снега не навалило, можно двигать армию на Лесное. А армия всё больше и больше выходит из повиновения. Степняки во главе с ханом Чербеем стоят особняком, греки тоже, а своих воинов у князя и нет почти, так, сброд разный, и сейчас даже непонятно — пойдут ли они за Лиходолом? Самозванный князь думал, что будут инородцы друг с другом грызться, а он судить их будет, как Карилис задумал, но те с княжьей властью уже почти не считались, а все дела решали меж собой, благо пока ничего серьёзного не было. Время застыло, как зверь, готовый к прыжку, и вот-вот ринется, стремительно сминая спокойную жизнь.