— Научиться вместе воить времени у нас нет. Поэтому от вас нужна вера. Я придумал маневр, чтобы секрет не ушел к супротивникам, скажу одному Фильке перед самым боем. Дело верное. Коли никто не дрогнет и сомнения не допустит, погоните Цыга с песней. Коли расступимся, и друга дружку не поддержим, грош нам цена, бойцы тогда из нас, как из дерма — пуля.

И еще потом много говорил, что в стенке удаль каждого не главное, главное — плечи соседей чувствовать, действовать строем шаг в шаг. И гонял, конечно, до мокрых спин, до хриплого дыхания… Стеношный бой старики назначили на рассвете. Ватаги стояли по разным сторонам огромного поля. Урожай недавно сняли. Стерня сухая и желтая напоминала бойцов в строю, торчала ровными рядами. Седому танцору, попутчику, досталось давать команду к началу. Дед вышел, неспешно развернул тряпицу, достал берестяной рожек, поднес к губам. Миг паузы до сигнала рожка, показался Филе долгим и тягучим. Звучныйный рев изменил скорость событий — время понеслось. Две стенки сближались. Пользуясь славой прошлого турнира, Цыг шел в центре, покрикивал, зло шутил, кидал коленцы как в танце, заводил азартом своих бойцов… Бойцов он выбирал самых-самых, многим было любо встать в стенку, которая имела все шансы на победу. Уже на подходе Цыг харкнул и пренебрежительно крикнул: «Что за мышиный народец супротив нас вышел! Ну, сами захотели, счас мы вас разложим!». У Фили одна мысль — четко сделать то, что сказал солдат. Он громко считал, задавая ритм шагов. Ватажники в такт притопывали, держали строй. Удары ног и крик внесли какое-то единое чувство уверенности и цельности. Оставалось несколько шагов до сшибки. Цыг зычно крикнул: «Валяй их, задирай юбки!». Его ватага, грохнула злым хохотом. Цыг, решив показать удачу, с шагом выскочил вперед, одновременно кинув мощный удар в грудь Филе. Этого и ждали. Чуть развернувшись, пустив удар с болью, но по касательной, Филя все же сделал пол шажочка вперед. Его ближайшие соседи, не отставая, прилипли к центровому. Не обращая внимания на град ударов, они прижимали и теснили втроем только Цыга. Остальные приотстали, сомкнувшись, образовали манер клина и толкали троицу вперед. Острие клина заставило Цыга делать шаги назад. Его соседи, почувствовав пустоту, кинулись вперед, немного разомкнув строй. Филя ускорил ритм выкриков, задние поднажали. Сила Цыговых ударов ослабла, он едва успевал отходить, ноги запинались. Еще увеличив ритм шагов, Филя вместе с двумя соседями стал отбивать ритм руками о грудь и бока Цыга. Чей-то удар опрокинул вражьего атамана на землю, и Филина стенка, устремившись в прорыв, смяла и потеснила ватагу супротивников. Рев рожков известил всех: «Верх взят, победа!». И тут крики, брань. Цыг, раскидывая ликующих, пробирался к Филе и кричал: «Порву, щенок! Хитростью взяли, нечестно! К ответу паскуду!». Резво подошли мужики и деды — судьи.

— Охолонись, Цыг, а то в запале, скажешь непоправимое!

И к Филе:

— Хочешь ли на правду подтвердить, один на один?

— Да, — сказал Филипп, особо не думая, и тут же заметил радость и злобу, мелькнувшую в глазах Цыга… Солдат только и успел, похлопать по спине и сказать:

— Помни, это бои потешные, на одну доску с этим подонком не ступай…

Вот уже круг из вожжей, толпа жадно урчащих зрителей и разбинтовано-дергано двигающийся противник. Филя шагнул вперед — это было почти все, что он успел сделать сознательно. Острая боль в голени заставила глаза покрыться пеленой и сразу же уши — будто взрывом, будто в них вонзили тысячу иголок… И все, тишина. Солдат бросился, отпихнул Цыга, пытающегося пинать лежащего Филю. «Победителя» подхватили под руки, улюлюкая, толкая, выпихнули из круга — поединок был грязным. Пинки по ногам и удары открытыми ладонями запрещены в кругу состязаний. Солдат нес потяжелевшего Филю и ругал себя за то, что пустил его в круг.

Филя очнулся накрытый дошкой, попробовал встать. Голень отозвалась колючей вспышкой боли, в голове звенело. Все-таки добрел до колодца, попил. Не поднимая глаз, вернулся к дошке, сел.

— Что тяжко? — услышал голос солдата.

— Дяденька, да заживет как на собаке, — обидно! Ведь подло победил Цыг, плюнул на традицию.

— Ничего, сынок, спасибо ему скажи за урок — не все тебе побеждать, запомни вкус проигрыша. Хорошо, что не увечился. Без проигрышей воина нет. Проигрыш показывает слабые места — ты слишком хотел победить, слепо хотел. Слишком на правила надеялся. Слишком быстро шагнул к победе, не успел увидать опасности. Цыга тебя пинком с шага сбил и по ушам хлестнул — каторжники так бой держат. Наука у них приходит вместе с тем, как жизнь из них каторга выпивает. Поэтому приемы все требуют решимости да знания, на себе проверенного, как это больно. Вот ты уже два сам пережил. А самое главное — потеряв здоровье, каторжане не на силу опираются, а от безнадеги бьются за счет духа. Без правил, коротко и насмерть. Да ты уж испытал каторжанскую школу, с бродягой-то, помнишь? Так что позору в проигрыше твоем нету, как и чести в Цыгиной победе: выгнали его с ярмарки. Проиграв, ты спас парнишек от его подлого влияния и деды это оценили. А что по ушам получил, так это хорошо. Подумай, что начал ты матереть — и месяца не прошло, а воином и за год стать еще никому не удавалось. Так что помни: много еще пройти нам надо. Ну ладно, я тут баньку затеял тебе лечебную, надо поправиться да в путь.

В баньке солдат взялся серьезно за Филю. Сначала пропарил веничком, потом ополоснул настоем березовых почек и еще разок пропарил. Потом растер крапивным листом. Потом окатил ледяной ключевой водой. Потом положил в теплую еще баньку на полог, загнав в мешок полный травами, напоил липовым чаем. Проснулся Филя в темной бане оттого, что умелые руки разминали ему мышцы на ногах, было приятно. Тело, казалось, потеряло вес. Следующий раз Филя проснулся потому, что массаж на совершенно другом месте родил мысль: «Это же не солдат, точно! А кто???» Только собрался спросить, как рот накрыла маленькая ладошка, нежная, но сильная. Шепотом: «Лежи уж герой. Тихо, а то уйду». Да, хорошо быть героем, а молодым героем быть хорошо и неоднократно. Утром собрались быстро. Уже у околицы путников догнал мальчонка, крикнул: «Фильку деды зовут!» Развернулись, подошли к общинной избе. Там, на завалинке, сидели трое-четверо местных и прежний попутчик-танцор. Он и сказал:

— Филя, пригляделись мы к тебе — солдата уважаешь, слово держишь. В забавах показал старание. Вроде к правде молодая твоя душа стремится. Есть у мужика попутчик по дороге к правде — ножик поясной, вот и тебе пора попутчика найти. Глянь, этот ножик последний из командирской сабли. Его слепой мастер шлифовал, а ковал отец девчонки чернявенькой, которой ты не погубил. Ножны-то она сама вышивала, хоть мала, а охранные значки из бус набрала. На, теперь об руку с ним иди.

Поклонились и пошли.

«Утром перед одеванием воскури ладан и медитируй.

Ложись спать в определенный час.

Принимай пищу через определенные интервалы.

Ешь умеренно и никогда не досыта.

Будь «наедине с собой» таким же, как при гостях.

Будь при гостях таким же, как наедине с собой.

Следи за тем, что говоришь, и все, что сказал, выполняй.

Если приходит благоприятный случай, не позволяй ему пройти мимо; кроме того, прежде, чем действовать, дважды подумай.

Не сожалей о прошлом. Смотри в будущее.

Пусть у тебя будет бесстрашие героя и любящее сердце ребенка.

Оставшись один для сна, спи, как будто это твой последний сон.

Просыпаясь, сразу же оставляй свою постель, как будто ты оставляешь пару старых ботинок».

Только к вечеру, солдат на привале сказал:

— Нож теперь тебе — учитель…

— Как это?

— А так, он-то ошибок не прощает. Потешных с ним боев тоже не бывает. Привыкнешь к ножевому бою, научишься каждый шанс как единственный использовать. И за одно зря не затеваться.

Ну и не только сказал, а и показал, как нож чувство дает, куда супротивник атаку направляет. Как уйти от укола, пореза, прилипнув, следующего размаха не допустив. Как надо привыкнуть к ножику, доверить ему — тогда и за клинок голой рукой не опасно. Как летает свистя. Да много показывал… Дедов танец, ломание, с ножиком пробовали. Через месяц пути прижился ножик на боку. Когда дело какое, не замечал Филя, как он и в руке оказывался. В ломании, ножик уже танцевал рядом, переходил из руки в руку, разбойничьи посвистывал, вел кисть, сам вертелся острием к цели. За учебой и не заметили, как снег лег. Вышли к маленькому стойбищу оленеводов. В двух чумах из бересты и шкур жил старик с тремя дочками. Да еще пацан, внучок, почему-то рыженький, глазки-пуговки, как белка подвижный. Старик молча напоил чаем, потом поели, потом протянул кисет. Солдат в ответ свой, закурили. К удивлению Филиному, дочки отобрали трубочку у старика и пустили ее по кругу, причмокивая от удовольствия. За табачком старик спросил: «Куда, мол, тропите?» Солдат ответил: «Искали, куда правда ведет». Старик говорит: