Тутукин долго махал рукой ей вслед, счастливо улыбаясь.
Часть вторая
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Возвращаясь домой, Тутукин думал только об одном: как он вытянется на диване, подложив под голову мягкую подушку, накроется тёплым одеялом из верблюжьей шерсти и будет сладко спать три дня и три ночи.
Он открыл скрипучую калитку и увидел, как на веранде метнулась какая-то странная тень.
В доме кто-то был.
«Мама? — подумал Тутукин. — Нет, не мама. Она днём уехала в город… Уходя, ещё отругала меня, что в такую погоду не встаю из-за стола… Значит, воры!»
В животе у него противно похолодело.
Дрожащими руками Тутукин подобрал с земли палку и неслышно поднялся по ступенькам крыльца. Прислушался. За дверью что-то шуршало и хлопало, как бельё на ветру.
Вспотев от страха, Тутукин сделал глубокий вдох, от которого потемнело в глазах, и с криком «Вот я вас!!!» рывком распахнул дверь…
За столом сидел высокий бородатый седой старик в лохмотьях и, разглаживая ладонью бумажные самолётики, складывал их в стопку, что-то при этом бормоча.
По веранде шумно летала чёрная Ворона, ловко подбирая клювом новые самолётики.
— Ага! — мельком взглянув на Тутукина, сказал старик. — Явился, не запылился.
Ворона с грохотом приземлилась на стол, выплюнула очередной самолётик и, склонив голову набок, уставилась на Тутукина единственным глазом.
— Стучаться надо! Перепугал до смерти! — недовольно заметила Ворона.
— Что здесь происходит? — спросил Тутукин, от неожиданности нелепо размахивая перед собой палкой. — Кто вы такие?!
— Палку брось, — сказал старик, невозмутимо продолжая перекладывать мятые листочки на столе. — Мы к тебе по делу.
Тутукин на всякий случай убрал палку за спину.
И тут он увидел, что полоса обоев, днём раньше упавшая со стены, уже не длинный лист плотной бумаги, а мосток, кое-как сколоченный из досок. Деревянный настил уходил прямо сквозь стену веранды вдаль и там терялся в тумане.
— Да брось ты палку-то наконец! — рассердился старик. — Нам тебя убивать резона нет. Ты нам нужон живой. Оставь палку и садись.
Тутукин послушался. Он бросил палку в угол и сел на диван.
Ворона перешла на другой край стола и опять уставилась на Тутукина.
— Это всё твоя работа? — спросил старик, помахав в воздухе стопкой мятых листочков.
— Его, его, чья ж ещё, — сказала Ворона, шумно взмахнув крыльями.
— Ну, допустим, моя. — Тутукин, почувствовав, что гости не очень опасны, немного расслабился. Он откинулся на спинку дивана и закинул ногу на ногу. — Вы сначала представьтесь, а то я что-то не понимаю, в чём дело!
— «Представьтесь»! — передразнил его старик. — Сейчас…
Он зашуршал бумагой, перебирая листочки.
— Вот, пожалуйте! Читаю специально медленно: «МИМО НЕГО ПРОШЁЛ ВЫСОКИЙ БОРОДАТЫЙ
СЕДОЙ СТАРИК В ЛОХМОТЬЯХ, НА ПЛЕЧЕ КОТОРОГО СИДЕЛА ЧЁРНАЯ ОДНОГЛАЗАЯ ВОРОНА. «КТО ЭТОТ СТАРИК?» — СПРОСИЛ КОРОЛЕВИЧ. «ЭТО БЕЛЫЙ ПОЛЯНИН, — ОТВЕТИЛ ДЯДЬКА. — БЫВШИЙ НЕПОБЕДИМЫЙ БОГАТЫРЬ. МОЙ ТЕБЕ СОВЕТ — С НИМ ЛУЧШЕ НЕ СВЯЗЫВАТЬСЯ».
— Узнаёшь? — Старик взглянул на Тутукина.
Тутукин растерялся. Это был эпизод из его повести.
— А за одноглазую ответишь, — пригрозила Ворона.
— Чего вы от меня хотите? — спросил Тутукин.
— Вот! — сказал Белый Полянин. — Это уже мужской разговор. А хотим мы, добрый молодец, чтобы ты довёл дело до конца, уж коли начал. А начал ты за здравие, ничего не скажешь. Здорово описал наше Королевство и Короля нашего, в общем-то неплохого мужика. Как будто с натуры писано. Молодец!
— Спасибо, — робко поблагодарил Тутукин.
— Не за что, — ответил бывший богатырь. — И дальше всё у тебя ладно получилось. Королевич провинился перед отцом. Что было, то было. Хорошо, что папаша его не убил. Вовремя догадался, что его неправильно поймут. Как же, сына собственного казнить, у кого рука подымется! И что просто выгнал его вон из дворца на все четыре стороны. Иди, мол, гуляй, уму-разуму учись. Всё так и было, правда это. И что приставил к нему дядьку, чтоб тот смотрел за мальцом, — тоже правда.
— Лучше бы дядьку одноглазым сделал, — заметила Ворона.
— Не мешай, Карамба! — Белый Полянин отмахнулся от Вороны. — А ты знаешь, что это за человек — дядька?
— Да нет, — сказал Тутукин. — Просто так написал. Дядька и дядька. Меня в детстве родители всегда дядькой пугали. Вот, мол, не будешь есть кашу — придёт дядька. Вот не будешь слушаться — дядька придёт. Я этого дядьки страшно боялся, когда маленький был.
— В том-то и дело! Надо думать, когда пишешь. Вот ты, к примеру, написал, что Королевич полез в колодец воды испить.
— Ну?
— А дядька возьми и захлопни крышку на колодце! И на замок!
— Так, минуточку! — Тутукин вскочил с места. — Я такого не писал!
— Правильно, не писал. Вот твой последний листочек, мы его тоже нашли. Читаем:
«ПОДОШЛИ ОНИ К КОЛОДЦУ. «ХОРОШО БЫ ВОДЫ НАПИТЬСЯ», — СКАЗАЛ КОРОЛЕВИЧ. «НАПЕЙСЯ, КОЛЬ ХОЧЕШЬ», — РАВНОДУШНО ОТВЕТИЛ ДЯДЬКА. ВЕДРА У КОЛОДЦА НЕ ОКАЗАЛОСЬ, ТОЛЬКО ВЕРЁВКА НА ВОРОТЕ БОЛТАЛАСЬ. КОРОЛЕВИЧ УХВАТИЛСЯ ЗА ВЕРЁВКУ И СТАЛ СПУСКАТЬСЯ К ВОДЕ»… Всё.
— Ну-ка дайте сюда. — Тутукин схватил листочек. — И правда, всё. Я так обрадовался тому, что написал… Очень хорошо получилось… Раньше не писалось, а тут пошло, пошло…
— И ты на радостях бросил в беде Королевича, стал пускать самолётики, а потом пошёл гулять.
— А ещё писатель называется! — съязвила Ворона.
— Я никого в беде не бросал! — возразил Тутукин. — Я просто устал и сделал перерыв.
— Ага! — Белый Полянин покачал головой. — Ты думаешь, Королевич вечно может на мокрой верёвке в колодце висеть?
— Сейчас допишу. — Тутукин стал шарить по столу. — Где моя ручка? Вы здесь не видели ручку?
Ворона прицелилась и больно клюнула его в палец.
Писатель взвыл от боли.
— Вы что?! — захныкал Тутукин. — Зачем вы меня клюнули? Вот глупая птица!
Он стал дуть на больной палец.
— Она на тебя в обиде за то, что ты её одноглазой сделал, — сказал старик.
— Вот-вот, — подтвердила Ворона.
— Нет проблем! Сейчас перепишем! Сделаем ей хоть три глаза! — заторопился Тутукин. — Вот только ручку найду.
— Дописывать сейчас ничего не надо. И исправлять ничего нельзя. Что написано пером, того не вырубишь топором, слышал, наверное. Ибо нарушится взаимосвязь времён, — загадочно сказал бывший богатырь, вставая. — Вернёшься — тогда допишешь. А сейчас одевайся и пойдём с нами!
— Зачем это? Куда это я пойду с вами?
— Туда, — сказал Белый Полянин и указал пальцем в сторону мостков. — Пока туда не сходишь — ничего не сможешь дописать. Сам будешь мучиться и нас загубишь. Понял меня? Только накинь чего-нибудь. У нас ночи похолоднее будут, чем у вас.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Ярко светила луна.
Они шли по длинным шатким мосткам. Впереди — высокий старик в лохмотьях, на плече которого сидела одноглазая Ворона, позади — Тутукин. На нём был прозрачный полиэтиленовый дождевик поверх ватника, соломенная шляпа с пером и старые дырявые резиновые сапоги.
Внизу тихо булькала речка.
Тутукин оглянулся. На противоположном берегу, там, где мостки начинались, светилась полоска света. Это была его веранда.
«Запоминать дорогу!» — приказал себе Тутукин.
— Как речка называется? — громко спросил он у старика.
— Пока никак, — ответил тот. — Сам придумай, дело хозяйское.
«Действительно, это же моя сказка!» — подумал Тутукин и радостно крикнул первое, что пришло в голову:
— Кукушка!
— Пусть будет Кукушка, — согласился старик.
— Это потому, что посёлок называется Средние Кукуши.
— Тебе виднее, — ответил старик.
Вышли на другой берег. Сразу за мостками стоял огромный камень, от которого расходились три дороги.
— Куда идём? — бодро спросил Тутукин.
— А это, как говорится, кому куда, — мудрено ответил старец.
Тутукин подошёл к камню поближе.
— На таких камнях обычно пишут указатель, куда идти. — Он обошёл камень вокруг.
— Какой указатель? — спросил старик.
— Ну, типа налево пойдёшь — коня потеряешь, направо пойдёшь — кошелёк потеряешь, прямо пойдёшь — жизнь потеряешь. Всегда такие стоят.
— Не знаю, — сказал старик. — Здесь отродясь никаких надписей не было. Лично я знаю, куда мне идти. А вот ты думай.
— Это в каком смысле?! Мы разве не вместе? — опешил Тутукин.
— Я тебя проводил, мил человек. А теперь ты сам, я тебе не помощник, — задумчиво сказал Белый Полянин, почесал пятернёй седую бороду, Ворона пронзительно каркнула, сверкнув одним глазом, и они исчезли.