А там, на воле, в Большой песчаной пойме Царь-аллигатор открыл свои золотисто-жёлтые глаза. Он не видел Праматерь уже тысячу лет. Он не знает, куда она исчезла. Но зато он знает, что настанет час её возвращения. Этот час приближается, думает он. Скоро, уже скоро.

Тяжело вздохнув, Царь-аллигатор закрыл глаза и медленно опустился на илистое дно протоки.

Леса вокруг Большой песчаной поймы дикие и непроходимые. До сих пор ни один географ так и не смог проникнуть в эту глухомань и составить карту здешних мест. Очень мало людей, подобных Барракуде, которым известны узкие лесные тропы, где ходят олени, лисы и дикие свиньи-пекари. Почти никто не знает потаённых путей, проложенных здесь древним племенем каддо, которое давно покинуло эти края и переселилось в Оклахому и Мексику, где много хороших, широких дорог.

Только немногие трапперы, которые охотятся здесь на норку, енота и рысь и промышляют продажей звериных шкур, знают маршрут старого, ржавого пикапа, за рулём которого сидит угрюмый мужчина, полный горечи и обжигающей злобы. По вечерам он приезжает в старую таверну, где хозяин наливает ему обжигающий горький напиток в обмен на несколько шкурок, содранных с лесных зверьков. В этой грязной таверне, бывшей французской фактории[3], до сих пор нет электричества — только слабый жёлтый свет коптящих керосиновых ламп. В ночной тьме окна таверны кажутся тёмными. Днём она почти не видна в густой тени деревьев. Тот, кто не знает, что здесь есть таверна, пройдёт мимо, не заметив её. Найти к ней дорогу могут только завсегдатаи.

Барракуда отыскал эту таверну много лет назад. С тех пор каждую ночь он проводит здесь, сидя один за столом в самом дальнем и тёмном углу — подальше от тусклого света, который отбрасывают на пол керосиновые лампы. Надвинув на глаза шляпу чтобы спрятать своё изуродованное лицо от насмешливых взглядов других охотников, Барракуда слушает их рассказы о бурых медведях и коварных пантерах. А ещё — об аллигаторах. Обязательно каждую ночь кто-нибудь рассказывает про аллигаторов.

В затерянной среди лесов старой таверне он пьёт чёрный горький ром, обжигающий горло, и улыбается своим мыслям. Его мысли, как илистая тёмная вода, по которой плывёт гигантский тридцатиметровый аллигатор, таинственный обитатель Большой песчаной поймы. Кивая в такт своим мыслям, Барракуда приканчивает бутылку и затуманенным взглядом смотрит на завсегдатаев таверны. Скоро наступит его черёд. Скоро все они будут слушать его историю. Это будет неслыханная история. История, перед которой померкнут все прочие охотничьи рассказы. Скоро наступит его черёд. Скоро.

Рейнджер разглядывал котят. Его малыши, Пак и Сабина. Конечно, это были не его дети. Но для него они были как родные. Он заменил им отца. Он помогал им умываться и расчесывать шерстку, журил за проказы, следил, чтобы они, расшалившись, не вылезли из-под крыльца, рассказывал на ночь сказки. А ещё старый гончий пёс пел им песни. Каждую ночь, перед тем как уложить их спать, пёс поднимал голову к небу и протяжно выводил специальную колыбельную, которую он сочинил для котят:

У котят было счастливое детство, уютный дом и замечательные родители. Мама-кошка, которая приносила вкусную еду, и папа-пёс, который присматривал за ними.

Котята должны были вырасти настоящими охотниками. Трёхцветная кошка понемногу учила их. Детки, вот вам мышка. Вот вам ящерка. Вот маленькая змейка. Мама-кошка приносила из леса ещё живых зверьков и клала их перед Паком и Сабиной. А ну-ка, детки, кто первый поймает добычу?

Ура! Новая весёлая игра!

Сабина быстро научилась. Она охотилась на мышку. Охотилась на ящерку. Охотилась на змейку. Молодец, Сабина-охотница! Сабина-пантера. Сабина-рысь. Сабина-пума.

Пак тоже любил играть. Он охотился на Сабину.

Лесная глушь кишела змеями. Каких только змей здесь не было! Изумрудные водяные змеи и курносые ужи, коралловые змеи и медянки, гремучие змеи и гадюки, крысиные змеи и чёрные аспиды, подвязочные змеи и королевские кобры. У каждой — свой нрав. Есть среди них тихие и безобидные, которые прячутся от человека. Но есть и те, что нападают и больно жалят. Особенно опасны мокасиновые змеи с иссиня-чёрной чешуёй и ватно-белой пастью, полной горького яда. Обычно змея жалит, защищаясь. Мокасиновые змеи могут напасть первыми. Они отважны и горды. Они никому не уступят дорогу. Их железные челюсти — смертельная ловушка. Они легко перекусывают ветки и сучки. Они могут раскусить напополам ящерицу, могут откусить палец человека или насквозь прокусить ему ногу. Берегись! Не приведи Бог встретиться в лесу с мокасиновой змеёй, увидеть перед собой её ватно-белую пасть.

Упаси Бог попасться на глаза Барракуде с его ружьём. Это было ещё одно железное правило.

Котятам было всего несколько недель, когда они узнали, что может случиться, если столкнуться с Барракудой. Однажды утром, сидя под крыльцом, они увидели крысу, которая торопливо перебегала грязный двор. Она семенила мимо битых бутылок, консервных банок, костей и шкур зверей, некогда посмевших переступить границу, отделявшую двор от леса. Над головами котят, на крыльце, прислонившись к перилам, стоял Барракуда. Он снял ружьё, прицелился и — бам! — крысы не стало.

Упаси Бог попасться на глаза Барракуде с его ружьём. Правило номер два. Хорошее правило.

Правило номер один: не выходить из-под крыльца, под крыльцом вы в безопасности.

Чтобы правила как следует запомнились, их надо почаще повторять. Вот и ещё одно правило: древние оборотни только единожды могут принять обличье человека.

Только единожды.

Праматерь знала это правило. А Ночная Песня — нет.

С котятами управиться нелегко, особенно с такими шалунишками, как эти двое. Любопытство — вот главное свойство кошек. Всем известно, что кошки — невероятно любопытные зверьки.

Кости, шкурка, молоко, усы, коготки, зубки и любопытство — вот из чего сделаны кошки.

Однажды утром, пока мама-кошка, Рейнджер и Сабина сладко спали и видели последние предрассветные сны, Пак решил подползти к самому краю тёмного крыльца — туда, где кончалось укрытие, в котором котёнок провёл всю свою коротенькую жизнь, — укрытие, где он дремал, свернувшись в клубочек рядом с Сабиной, где грелся возле тёплого живота Рейнджера. И вот однажды ранним утром он осторожно подполз к невидимой границе, которая отделяла его дом от Большого Мира.

Тысячу раз мама-кошка и Рейнджер повторяли ему: «Не выходи из-под крыльца! Не выглядывай в Большой Мир!» Но кошачье любопытство оказалось сильней. Всю свою жизнь малыш Пак провёл под крыльцом. И вот теперь, подобравшись к самому краю укрытия, он смотрел на Большой Мир, сияющий, дивный Большой Мир. Ему так давно хотелось взглянуть на Большой Мир хотя бы одним глазком! Вдохнуть чистый запах утра, хоть на минуточку оказаться там, по ту сторону! Большой Мир звал его: «Смелей, Пак! Выходи, не бойся!»

Пак вернулся назад. Он подошёл к Сабине и ткнул её носом, но она не проснулась, а только перевернулась во сне на другой бок. Мама-кошка и Рейнджер тихонько похрапывали. А что, если и в самом деле он выглянет в Большой Мир — только одним глазком, на минуточку? Его усы подрагивали, шёрстка на загривке стала дыбом, а лапки так и чесались от нетерпения. Он весь дрожал от возбуждения.

Там, снаружи, уже блестело солнце. Наступило утро. Самое время выглянуть из-под крыльца, чтобы увидеть мерцающий ласковый свет. Тайком от Рейнджера, который приглядывал за ним. Тайком от мамы-кошки, которая нянчила и кормила его, тайком от Сабины, которая была его лучшим другом. Пак припал к земле, пружинисто оттолкнулся задними лапками… прыг! — и вот он уже снаружи!

Ура, ура, ура! Он в Большом Мире! Какая здесь красота! Солнце сразу согрело его серенькую шкурку. Он купался в этом свете. Он мог бы вечно нежиться в ласковом утреннем тепле.

Кошки издавна поклонялись только одному богу, и этот бог — солнце. Малыш Пак с восторгом окунулся в золотой солнечный свет. Мама-кошка и Рейнджер напрасно так волновались. Большой Мир совсем не страшный. Здесь так хорошо! Так чудесно! Пак лёг на спину и подставил солнышку животик. Большой Мир приветствовал его. И Пак приветствовал Большой Мир радостным мурлыканьем.