— Сделать всё, что в моих силах, государь, — сказал Иван, польщённый доверием царя. Он взял свёрнутый в трубочку плотный лист бумаги и сунул в карман.

Царь положил руку на плечо ван Блюмена.

— Поторопись, Иван, награжу, не обижу.

Тимка, выглянув в эту секунду из-за ножки, так и подпрыгнул: манжета царского камзола была подбита серебряной нитью.

Если бы кто-нибудь в этот момент вышел к лестнице, ведущей в обсерваторию, этот кто-то весьма бы удивился, увидев Хоггета, на цыпочках спускавшегося вниз. Того самого Хоггета, который ещё минуту назад корчился от боли в животе.

— Теперь — в камору, — велел Пётр и пошёл к двери. Мышата ринулись следом, Тимка успел выскочить, чуть не попав под тяжёлый сапог Петра, но Тинка испугалась, что её раздавят, и дверь захлопнулась, снова отрезав её от всех.

Хоггет тем временем вернулся в класс, уселся на стул, отдуваясь, и спросил:

— Прошу извинить моё отсутствие. Что сейчас вы проходили с господином ван Блюменом?

— Сигналы судов, сударь, — сказал один из учеников.

— Кто скажет мне, как показать, что неприятель близко?

И все, конечно же, ответили бы ему на этот вопрос, но в эту минуту в класс вошёл Пётр и, обернувшись, крикнул:

— Несите!

После этого двое слуг внесли большой, скатанный в трубку ковёр, а за ними вошёл взволнованный Иван Петрович.

— Вот, любезный Иван, Петров сын, прими сей знак в честь нового года. Да послужит этот знак целям учения отроков российских и да будет им примером и назиданием.

Пётр собственноручно развернул ковёр, длины его огромных рук хватило, чтобы перед любопытствующими взорами предстал вытканный разноцветными нитями красавец — фрегат, флагман российского флота «Ингерманланд».

— Шпалера сия делана в Петербурге, на нашей мануфактуре, недавно открывшейся. И я повелел всем украшать дома и дворцы русскими шпалерами. Не уступают, чай, они французским да итальянским, а, Петров сын?

— Прекрасный работа, государь.

Пётр передал толпящимся вокруг детям тяжёлую шпалеру, те положили её на учительский стол и стали рассматривать и шумно комментировать, что позволило Тимке без помех забраться на лавку, где лежала Федина сумка. В тот момент, когда все разглядывали шпалеру, англичанин ловко и быстро вытащил из кармана учителя бумагу со списком кораблей. Нескольких секунд хватило ему, чтобы отвернуть от трости свиную голову, затолкать документ внутрь и снова посадить голову на место.

Тимка, наблюдавший за этим с лавки, не поверил своим глазам! Он же только что слышал своими собственными ушами: секретный документ! Выходит, этот английский инженер, которого царь так уважает, — самый настоящий вор?!

Пётр что-то сказал Хоггету, широко улыбнулся, помахал Ивану Петровичу рукой и двинулся к выходу. Англичанин поспешил было следом, неловко махнул рукой, и тут же на пол грохнулась его трость. Тимоха метнулся к нему, чтобы помочь, но едва он коснулся трости, как англичанин рванул её к себе и, скривившись в улыбке, выкатился вон.

— Странноватый господин. Пошли, надо найти мышат, — скомандовал Фёдор Тимохе, — скажем потом, что я тебе школу показывал.

— Я тут! — пискнул Тимка из сумки, — надо Тинку выручать! Она в обсерватории, там дверь захлопнулась!

Федя схватил сумку, и мальчики недолго думая выскочили из класса, подбежали к лестнице и поспешили наверх. Однако их уход не остался незамеченным. Снизу раздался сердитый голос:

— Самовольщина? Сватажились небось!

К ним поднимался Пашков — гроза всей школы.

— Головы вам оторвать, маленькие черти! Государь ещё в Академии, а вы?

— Я сын Ивана Петровича, — сказал Федя, — мне разрешили показать школу новому ученику. Вот ему.

Тинка, сидевшая за дверью, услышала знакомый голос и запищала изо всех сил:

— Караул! Откройте! Я здесь!

— Это кто там ещё? Совсем ума решились, — сказал Пашков и толкнул дверь. Тинка тотчас выскочила и в долю секунды оказалась в Фединой сумке бок о бок с братом.

— Пять ударов палкой и лишение обеда, — строго сказал Пашков, обернувшись к мальчикам.

Возмущённая Тинка вскрикнула:

— Детей бить — непедагогично!

— Ах ты, хлюзда нахальная! — завопил Пашков и треснул палкой Тимофея по плечу.

— Это противозаконно! Вы не имеете права! — снова послышался возмущённый писк.

— Так вы ещё угрожаете! — рассвирепел Пашков, замахнулся палкой, и тут Тимка решил схитрить.

— Не буду больше никого бить! Отказываюсь! — запищал он.

Обалдевший Пашков огляделся по сторонам, перекрестился и прошептал:

— Вы это слышали?

— Что, господин надзиратель? — спросил Федя с притворным удивлением, поправляя на плече сумку.

— Кто это говорил?

— Это я, твоя палка! — снова раздался писк.

— Вот, вот! Слышите? — вскричал Пашков.

— Голова не карниз, не приставишь — не сносить тебе головы, — разбаловалась Тинка.

Федя с Тимохой не стали испытывать терпение бедного Пашкова и поспешили в класс. Но Тимка, схватив за лапку сестру, выскочил, таща её за собой.

— Тинка, скорее, мы должны проследить за англичанином!

Он украл тот самый список кораблей.

— Что?

— Некогда объяснять, скорее на набережную, может быть, они ещё не уехали.

Федя с Тимохой ничего не поняли. Только когда мышат и след простыл, ребята схватились за головы. Куда отправились Тимтинки? К царю? Как они найдут дорогу назад? И понадобится ли им эта дорога?

Утром накануне ассамблеи никто в доме учителя не мог похвастаться хорошим настроением. Пропажу секретного списка Иван Петрович обнаружил, только придя домой, настолько он был воодушевлён и подарком, и доверием, и перспективой вознаграждения. Конечно, он кинулся искать заветную бумагу: прошёл несколько раз до Морской академии и обратно, в классе, в коридорах обследовал каждый угол. Увы! Прощай дружба с царём. Теперь его не только от должности уволят, но, чего доброго, в тюрьму заключат… Все труды пошли прахом! Марья, узнав о свалившейся на супруга беде, провела всю ночь перед иконами, в слезах молясь о спасении своего бедного Ивана. Какая уж тут ассамблея?! Какое веселье?! Но что делать — царский приказ. Иван Петрович твёрдо решил на ассамблее повиниться перед Петром.

Федя и Христина, конечно, тоже переживали за отца, а кроме того, почти не спали, гадая, что случилось с их волшебными друзьями. Федя считал, что мышата всё-таки нашли серебряную нить и отправились домой. Христина не могла поверить, что тимтинки бросили их так просто, даже не попрощавшись. Значит, с ними случилось что-то ужасное! Днём неожиданно пришёл Тимоха и только добавил огорчения: у него в доме маленькие путешественники во времени тоже не появились.

После обеда, проводив унылых маменьку с отцом из дому, дети всё-таки оставили входную дверь приоткрытой. Они сидели в полутёмной прихожей, почти не разговаривали, и вот, когда все трое уже готовы были разреветься, раздался торжествующий писк:

— А вот и мы!

Тимка с Тинкой вбежали в прихожую, держа в лапках какую-то свёрнутую в трубочку бумагу.

— Что это? — спросил Федя, присев на корточки.

— Это список кораблей русского флота, который толстый Хоггет украл у твоего папы! — гордо сказал Тимка.

— Ох! — всплеснула руками Христина. — Вы его нашли! Но батюшка уже едет… он уже, должно быть, на ассамблее!

— Надо попасть во дворец князя Меншикова и вернуть список прежде, чем он признается царю, что потерял его! — сказал Федя.

«Но как мы на другой берег Невы попадём?» — недоумевал Тимоха.

Дети и мыши крепко задумались.

— А что, если… — Федя достал из сундука какие-то железные штуковины.

— Это коньки. Батюшка выписал нам из Голландии, — сказала Христина Тимохе.

— Между прочим, государь тоже привёз себе коньки. Батюшка говорит, в Голландии все на коньках катаются, — добавил Федя.

— Таковских не знаю. Видал только деревянные. На этих железяках узких разве устоишь? — засомневался Тимоха.

Христина уже обувала высокие башмаки на шнуровке.

Федя сказал:

— Сейчас увидишь. Тимка, Тинка, мы вас отвезём во дворец. И бумагу отдадим, и поможем нитку найти, если всё получится.

— А я-то как же? — спросил Тимоха.

Федя что-то прикинул в голове, побежал наверх и вернулся с ворохом своей одежды.

— Давай, примеряй быстрее.

Тимоха не заставил себя уговаривать… Одежда Феди была ему чуть великовата, но смотрелся он в ней вполне прилично.

— Ты наш брат… двоюродный, — засмеялась Христина, а Тимоха успел поймать её восхищенный (или ему показалось?) взгляд.

— Вот только сапоги тебе придётся оставить свои, — сказал Федя, — и зипун. Авось, в сумерках внимания не обратят.