Жена его становилась всё добрее к Розамунде. Она отдала ей дочкины платья, да и обращалась с ней, как с дочкой. Закончив работу, принцесса могла делать, что хочет, и часами ходила с пастухом, глядя на овец. Она смотрела, как Принц и другие собаки делают своё дело, как деликатны они с послушными овцами, как гоняют непослушных, громко лая, едва не задыхаясь от клочьев овечьей шерсти, попавшей им в горло.

Играла она и с друзьями, училась их песням, строила мостики. Иногда её охватывала такая радость, что она протягивала руки навстречу ветру и взбегала по склону, сколько хватит дыхания, а там — падала лицом в цветущий вереск и лежала, пока не отдышится.

Изменилась она и с виду. Бесформенный рот стал чуточку чётче, щёки не округлились, хотя и порозовели, и глаза казались больше, чем прежде. Нос стал крупнее и ровнее, утратив наглость, унаследованную от какой-то пра-пра-пра-бабушки, не передавшей ей ничего хорошего. Раньше задранный кверху нос подходил ей, теперь — не очень, и пра-пра-пра его бы не узнала. Он всё больше становился таким, как у Принца, а уж у него нос был длинный, чуткий, с безошибочным нюхом.

Однажды, примерно в полдень, когда овцы отдыхали, да и пастух, оставив их на собак, прилёг под утёсом, а принцесса что-то вязала, сидя рядом с собакой, которая приноровилась поймать муху, — и у неё были свои прихоти, — так вот, однажды на склоне появилась Мудрая Женщина, но никто не взглянул на неё, пока, отойдя на несколько ярдов, она не кликнула Принца.

Он тут же вскочил и пошёл за ней, опустив голову, махая хвостом. Сперва принцесса подумала, что он хочет унюхать, приличная ли это женщина, но вскоре поняла, что он покорно следует за ней. Тогда она закричала: «Принц! Принц!», но пёс только обернулся и посмотрел на неё так, словно хотел улыбнуться, да не мог. Принцесса рассердилась и побежала за ним, крича: «Иди сюда немедленно!», но он снова обернулся, оскалил зубы и зарычал.

Принцессу охватила забытая было ярость, и, схватив камень, она швырнула его в женщину. Принц обернулся и кинулся на неё, так скалясь, так сверкая глазами, что она в ужасе бросилась бежать, но он повалил её на землю.

Когда она очнулась, уже темнело и холодный ветер дул на неё издалека, словно бы со звёзд. Рядом не было ни женщины, ни собаки, ни овец, ни пастуха, все куда-то делись, оставив её одну на склоне.

Ей было плохо, грустно и, должно быть, впервые — стыдно. Она живо помнила, как швырнула камень; и ярость отделяла спокойствие утра от нынешней тишины, представая в этом мирном обрамлении особенно уродливой и постыдной. Было больно вспомнить, что она — она — вела себя так некрасиво.

Мало того, ушёл Принц! Жуткая женщина увела его! Ярость поднималась снова; но тут Розамунда представила себе, как бросился бы он на неё, если бы она при нём рассердилась. Мысль эта её успокоила, она поднялась и пошла домой, надеясь найти там Принца, который не так глуп, чтобы уйти с незнакомой женщиной.

Дойдя до дому, она открыла дверь, увидела спящих собак, но Принца среди них не было. Тогда она легла и плакала, пока не уснула.

Поутру пастух с женой радовались, что она дома; они было подумали, что и её нет.

— Где Принц? — крикнула она, проснувшись.

— Ушёл с хозяйкой, — ответил пастух.

— Это его хозяйка?

— Да, наверное. Он пошел за ней так, словно всегда её знал. Мне очень жаль его потерять.

Пастух припомнил, что женщина с собакой прошли мимо скалы, под которой он отдыхал. Когда они приближались, он думал о странной овечке — она совсем недавно щипала там травку. «Откуда она?» — гадал он; но позже, когда Принц ушёл, даже не обернувшись, вспомнил, как этот пёс появился у него. Однажды зимним утром, ещё в постели, он услышал сквозь метель женский голос; «Пастух, я привела тебе пса. Не обижай его. Я за ним приду». Одевшись побыстрее, он подбежал к дверям и за порогом, на снежной горке, увидел Принца. А теперь тот ушёл так же таинственно, как появился.

Пастух скучал по нему, скучала и Розамунда. Видя, как горюют хозяин с хозяйкой, принцесса их понимала и какое-то время пыталась вести себя получше. Словом, уход Принца немного сблизил их.

После грозы всё пошло на удивление гладко. Люди обращались с Агнес очень вежливо, удовлетворяли любую просьбу, отвечали на любой вопрос и сами ни о чём не спрашивали. Правда, могло показаться, что они спешат от неё отделаться; и впрямь, они боялись, что такая замарашка окажется беспризорной и придётся под страхом смерти отвести её во дворец.

Однако, войдя в город, она сразу поняла, что беспризорность ещё надо доказать, хотя уж к ней-то, сбежавшей от Мудрой Женщины, это слово подходило, и принялась бродить по улицам. Шум и суета ошеломили её, а главное — чем больше она слабела, тем больше её толкали. Ведь она привыкла к простору, не умела ходить в толпе, а уж от лошадей, поистине бешеных, просто шарахалась. Тщетно заговаривала она с людьми и, вконец измотавшись, горько заплакала. Какой-то солдат, увидев это, осведомился, в чём дело.

— Мне идти некуда! — прорыдала Агнес.

— А где твоя мама? — спросил солдат.

— Не знаю, — ответила она. — Меня унесла какая-то старуха, а потом бросила.

— Пошли, — сказал солдат, — это дело для его величества.

Он взял её за руку, отвёл во дворец и попросил аудиенции. Привратник взглянул на Агнес и немедленно повёл их в большой роскошный зал, где король с королевой день за днём смотрели беспризорных детей, надеясь найти Розамунду. К этому времени они устали, и, только завидев Агнес, королева воздела руки и воскликнула:

— Что за жалкая, наглая, чахлая обезьяна!

А король, забыв про свой указ, заорал на солдата:

— Как ты смеешь таскать во дворец всякую шваль? Самый последний дурак догадается, что это не наш ангел!

— Смиренно прошу прощения, ваше величество, — сказал солдат, — но что мне было делать? На бронзовых воротах золотыми буквами написано…

— Надо снять указ, — сказал король. — Уберите эту козявку!

— Куда, ваше величество?

— Да хоть к себе домой.

— У меня своих шестеро, ваше величество.

— Тогда туда, где подобрал.

— Её опять приведут к вам, ваше величество.

— Нет уж, — сказал король, — видеть её не могу!

— Она уродлива, — сказала королева, — но беспризорна, как Розамунда.

— Может, притворяется, — сказал король, — чтобы попасть во дворец.

— Отведи её на кухню, солдат, — сказала королева, — к главной служанке. Если та узнает, что она притворилась, пусть доложит мне.

Солдату так хотелось избавиться от Агнес, что он схватил её на руки и понёс на кухню, где и вручил главной служанке вместе с королевским повелением.

Легко догадавшись, что королева не слишком благосклонна к бедной девочке, слуги стали её обижать, порой очень жестоко. Не понравилась она никому, и неудивительно: чем дальше уходила она от Мудрой Женщины, тем больше важничала, а значит — становилась противней. Когда с ней были вежливы, она считала, что это — дань её заслугам; малейшую доброту она принимала не за жалость к одинокому ребёнку, а за резонное восхищение её внешностью и речью. Словом, она стала вдвойне отвратительнее прежнего; ведь если суровое обращение не идёт на пользу, оно делает нас намного хуже. Слуги шпыняли её, бранили, обзывали, смеялись над её нерасторопностью и довели до того, что она хотела бы забыть всё, чему научилась, и знать только одно — как чистить котелки и кастрюли.

Надо сказать, с ней обращались бы лучше, если бы она не так раздражала. Делать она всё делала, но слушалась поджав губы, а то и презрительно ухмыляясь. Занимало её одно — как выбраться из такого постыдного положения. Вообще-то, из любого положения выход один: работать так хорошо, чтобы нам доверили ещё лучшее дело. Стоит ли говорить, что Агнес этого не понимала?

Из разговоров она узнала об указе, который привёл её во дворец, и спросила однажды самую молоденькую из служанок:

— А эта принцесса очень красивая?

— Красивая? — взвизгнула служанка. — Ну, знаешь!

— Какая она, опиши!

— Ростом с тебя и такая же уродина, но на другой манер. Щёки красные, нос пуговкой, а уж рот — жаба жабой.

Агнес подумала и спросила:

— Тут во дворце есть её портрет?

— Откуда мне знать? Спроси горничных.

Вскоре оказалось, что портрет есть, и Агнес удалось его увидеть. Взглянув на него, она убедилась в том, что и подозревала, — эту самую девочку она видела на картине. Вероятно, та жила у её родителей, поскольку на ней было её платье.

Тут Агнес пошла к главной служанке и смиренно, а на самом деле — раздувшись от гордости, попросила о встрече с королевой.

— Ещё чего! — сказала служанка, давая ей пощёчину.

Агнес направилась к главному повару, но опять ничего не вышло. Тогда она стала намекать, что знает что-то о принцессе, и слухи об этом дошли наконец до королевы.