Пипинелла склонила голову и задумалась. По-видимому, маленькой пичуге было не так-то просто решиться выйти, то есть выпорхнуть на сцену перед публикой.

— Я согласна, — наконец решилась она.

— Замечательно, — обрадовался доктор. — Теперь у нас есть что показать в Лондоне. Можно трогаться в путь.

Все циркачи оживились, когда узнали, что отправятся в Лондон намного раньше, чем предполагали. Даже Хрюкки, который жил воспоминаниями об успехе в Манчестере, перестал донимать друзей своим хвастовством и взялся за сборы. Да и остальные звери думали теперь только о поездке в Лондон.

— Лондон — самый большой город в мире, — то и дело повторяла белая мышь, — и, если цирк доктора Дулиттла пригласили туда, значит, его цирк лучший в мире.

— Может быть, сама королева со своим двором придет посмотреть наш спектакль, — мечтал Хрюкки. — А вдруг я понравлюсь какой-нибудь принцессе, и она возьмет меня к себе во дворец?..

О’Скалли уже бывал в Лондоне. Когда-то он был бродячим псом и хорошо знал лондонские улицы и предместья. Звери расспрашивали его о Лондоне, а он охотно рассказывал о чудесах большого города. Правда, все его рассказы почему-то сводились к одному — где в Лондоне можно раздобыть косточку повкуснее.

В тот же вечер Мэтьюз Магг сел в почтовую карету и поехал в Лондон. В его кармане лежало письмо к директору театра «Регент». В письме доктор Дулиттл просил директора заранее подготовить все для зверей-артистов.

Кроме оперы доктор собирался показать в Лондоне «Пантомиму из Паддлеби», и зверям снова пришлось начать репетиции.

Но, как только поросенок попытался натянуть на себя костюм Панталоне, чью роль он играл, оказалось, что у него за последнее время вырос очень толстый живот. При первом же его движении пуговицы с треском оторвались и разлетелись в разные стороны, словно пули. Но хуже было другое — как только он вставал на задние лапки, живот перевешивал и бедняга Хрюкки утыкался пятачком в землю.

Как ни старался Хрюкки, ничего у него не получалось.

— Что же мне делать, господин доктор? — спрашивал пи, размазывая по пятачку слезы. — Ведь без меня не помучится спектакля. Я в нем самый главный.

Ты не самый главный, а самый толстый, — отвечал ему доктор. — Тебе необходимо сесть на диету.

— Сесть на что? — не понял поросенок. — Что такое диета и почему я должен на нее садиться?

— Диета — это единственный для тебя способ сбросить вес.

— Как это — сбросить вес? — недоумевал поросенок.

— Попросту говоря, ты должен похудеть.

— А что для этого надо делать?

— Для этого надо есть поменьше.

— Теперь я понял, — уныло протянул поросенок. — Сесть на диету — значит голодать. Доктор, а нет ли другого способа похудеть? Чтобы и есть вволю, и чтобы живот не рос.

— Нет, — безжалостно ответил доктор. — С сегодняшнего дня ты будешь питаться только чаем с сухарями.

— А как же овощи? — чуть ли не плакал поросенок. — Разве мне нельзя есть морковку?

Доктор отрицательно покачал головой.

— А капусту? А свеклу? А репу?

Поросенок продолжал перечислять свои любимые овощи, а доктор при каждом названии неумолимо качал головой.

В конце концов поросенок вынужден был сдаться.

— Ладно, так уж и быть, — сказал он. — Сяду я на эту… диету.

С тех пор самым нелюбимым словом Хрюкки стало слово «диета». Но он мужественно отказался от овощей и худел прямо на глазах. Только время от времени он позволял себе пожаловаться на судьбу.

— Я знал, что искусство требует жертв, — говорил он. — Но ведь не таких тяжелых! Ну ничего, когда мы вернемся в Паддлеби, я свое наверстаю.

Через три дня вернулся Мэтьюз Магг. Лондонский театр с нетерпением ждал доктора Дулиттла и был готов принять артистов хоть завтра.

Цирк стал собираться в дорогу. Голому собраться — только подпоясаться, вот так и опытные циркачи уже в тот же день были готовы тронуться в путь.

Лошадиные копыта зацокали по вымощенной булыжником дороге, фургоны запрыгали на ухабах, за окошком сменялись леса и поля.

К вечеру цирк остановился на ночлег возле города Вендльмера. Лошадей пустили пастись, разожгли костры, и скоро уже забулькали на огне котелки.

Когда ужин был готов, путники расселись вокруг костра, подбросили в огонь хворост и взялись за ложки.

— А что это за город? — спросил О’Скалли. — Я никогда о нем не слышал.

— Он славится вкусными булочками, — ответил доктор с набитым ртом. — Булочки из Вендльмера славятся не меньше, чем пирог из Страсбурга.

— Неужели?! — взвизгнул поросенок. Он грустно жевал сухарики и искоса поглядывал на полные тарелки рисовой каши с изюмом, стоявшие перед его друзьями. — Булочки! Господин доктор, а не послать ли нам кого-нибудь в город за булочками? Еще не стемнело, и хлебные лавки еще, наверное, открыты.

— Неужели ты забыл, — строго сказал Джон Дулиттл, — что сидишь на диете? От булочек толстеют.

Хрюкки вздохнул:

— Я не забыл. Просто сидеть на этой диете очень жестко. А булочки такие мяконькие.

После ужина все уселись в фургоне.

— Пипинелла, — обратился доктор к канарейке, — может быть, ты подскажешь мне, кого из птиц стоит попросить петь в нашей опере. Нам понадобятся хорошие голоса, а они встречаются не так-то часто.

— Ах, доктор, — ответила Пипинелла. — Вам следовало бы походить со мной по зоомагазинам и послушать, как поют птицы. Наверняка нам удалось бы составить превосходный хор. А если нам повезет, то мы отыщем моего бывшего мужа, Корнелиуса.

— Но мне нельзя заходить в зоомагазины, — возразил доктор. — Все звери и птицы сразу же станут просить, чтобы я купил их.

Джон Дулиттл огорченно молчал. Но вдруг ему в голову пришла мысль.

— Мэтьюз, — сказал он своему помощнику, — не мог бы ты походить с Пипинеллой по зоомагазинам и купить тех птиц, на которых она укажет?

Мэтьюз Магг удивился.

— А как же я узнаю, кого надо покупать? Я ведь не понимаю по-птичьи.

— Нет ничего проще, — объяснил доктор. — Ты купишь тех птиц, к чьей клетке она подлетит.

Наутро Пипинелла уселась на плечо к Мэтьюзу, и они отправились в Вендльмер. Купить там они никого не купили, зато отыскали след Корнелиуса. Птицы из магазина рассказали Пипинелле, что недели две тому назад в магазин принесли самца канарейки с таким именем. Правда, его тут же перекупил торговец птицами из Лондона.

— Мы его непременно найдем, — сказал доктор. — Птица — не иголка, а зоомагазинов в Лондоне не так много. Лишь бы его не успели продать.

За завтраком Хрюкки снова тоскливо жевал свои сухарики. Вдруг он спросил:

— Господин доктор, а почему не толстеет О’Скалли? Ведь он ест немало.

— Это потому, — ответил Джон Дулиттл, — что он очень много бегает. Бег заменяет любую диету.

— Значит, если я буду бегать, то мне можно будет есть вволю?

— Конечно, можно.

Поросенок был готов на что угодно, лишь бы не голодать, поэтому, когда О’Скалли, Скок и Тобби решили после завтрака прогуляться по окрестностям, он увязался с ними.

Поначалу все шло хорошо. Но потом собаки учуяли зайца и бросились за ним в погоню. Длинноухий удирал что есть мочи. Собаки не отставали. Хрюкки едва поспевал за ними и вопил:

— Какая же это прогулка? Ну что вам дался этот косой?

Неподалеку оказался крестьянский двор. На шум оттуда выбежала огромная овчарка и присоединилась к погоне. Впопыхах она не разобрала, что к чему, и приняла за дичь поросенка. Горе-охотник Хрюкки испуганно взвизгнул при виде оскаленной пасти и припустил назад, к фургону.

Едва живой, задыхаясь от бега, поросенок ворвался в фургон и забился под кровать. Поуспокоившись и отдышавшись, он заявил:

— Может быть, собакам бег и заменяет диету, но мне этот способ не годится. Это собаки бывают гончие, а гончих поросят не бывает.

То ли помогла диета, то ли прогулка-пробежка, но, когда вечером Теодора принесла Хрюкки новый костюм для спектакля, он сумел в него влезть и даже пуговицы не оторвались. Так что дела вроде бы шли на лад.

Теодора, жена Мэтьюза Магга, целыми днями хлопотала. Она готовила артистам обеды, шила костюмы, разливала чай гостям, штопала, чинила, латала. Она помогала всем, кому ее помощь требовалась.

Мэтьюз Магг обо всем имел собственное мнение и любил вставить слово поперек. Единственным человеком, с кем он неизменно и во всем соглашался, была его жена. Сам Мэтьюз, как ни старался, не сумел осилить грамоту, поэтому он преклонялся перед Теодорой, которая когда-то училась в школе и даже имела по чтению пятерку.

— Вы: представляете, — частенько говорил он доктору Дулиттлу, — она читает и пишет в совершенстве.