Часть I
Товарищ полковник
Выбрал наконец профессию
Вот так и пошли, и пошли мои дела на лад. И это неудивительно, ведь я такой парень: чего захочу — того всегда добьюсь. Мы уже заканчивали восьмой класс, и я нет-нет да задумывался над тем, что буду делать дальше. То ли пойду еще учиться и продолжать морочить учителям голову, то ли подыщу себе какую-нибудь подходящую работенку. Но мне ведь всегда улыбается счастье. Так оно случилось и на этот раз. Наш дорогой директор Атаджан Азизович произнес речь на выпускном вечере и в конце своей речи длиной в семьдесят три минуты сорок одна секунда (я сам следил по часам «Ракета», которые мои папа и мама подарили мне к этому дню) сказал так:
— Вот таким, значит, образом, — Атаджан Азизович отхлебнул немного чаю из пиалы, — все остальное зависит от вас самих, дорогие друзья. Кто хочет закончить среднюю школу, пожалуйста, переходите в школу имени Макаренко, что в соседнем кишлаке, и учитесь на здоровье. Со своей стороны мы можем сегодня же переправить им ваши личные дела. Кто хочет приобрести какую-либо профессию — тоже пожалуйста. Везде полно профессиональных училищ, а мы в меру своих сил поможем вам устроиться. Хоть вот ты, например, Хашим, что ты собираешься делать?
Вот тут-то вроде и стукнули меня по голове: сразу озарение нашло. Я вскочил с места и твердо, не моргнув даже глазом, заявил:
— Я хочу стать парикмахером.
— А?.. Ты сказал… парикмахером?
— Да, я хочу стать парикмахером. Бабушка моя говорит, что от долгой учебы у меня разжижились мозги и поэтому иногда мокро под носом.
Ребята, конечно, засмеялись, а Атаджан Азизович поспешно перевел разговор на другое.
— Ты это твердо решил?
— Если хотите, могу поклясться.
— Нет, клясться не обязательно, — остановил меня наш уважаемый директор. — Я тебе верю и так. И одобряю твой выбор, Хашимджан. Это хорошо — пусть один из вас станет парикмахером, другой — столяром, третий — монтером, главное, чтобы все вы стремились к знаниям и к благородным профессиям.
Пусть люди говорят, что хотят. Но я знаю: нет на свете прекраснее ремесла, чем ремесло парикмахера. И те самые инженеры, строящие высоченные дома, и поэты, радующие людей своими стихами, и артисты, заставляющие нас плакать и уматываться от смеха, в общем все, все зависят от парикмахера, здороваются с ним, приложив руку к сердцу.
Я как-то уже говорил, что напротив нашей школы стоит парикмахерская. В этой избушке, чуть больше куриной клетушки, работает старик, которого все зовут Уста бува, что значит «Дедушка мастер». Так вот он души во мне не чает, хотя и к другим ребятам относится неплохо. Когда опаздывал на уроки или убегал из школы, я всегда шел прямо к нему, в парикмахерскую, в свое надежное убежище.
— Ассалому алейкум, — говорил я обычно, входя. При этом никогда не забывал приложить руку к сердцу.
— Эй, ха, это ты, Хашим? — спрашивал мастер.
— Да, это я.
— Опять пришел журналы воровать?
— Нет, сегодня не буду, пришел просто так…
— Знаю, все вы такие: как нужно выпустить фотогазету — сразу вспоминаете про Уста буву… Я несу журналы в парикмахерскую, чтобы очередь не скучала, смотрела картинки, читала статейки, а вы вырезаете эти картинки и тащите из парикмахерской. Садись, постригу тебя.
— Но я еще не оброс!
— Садись, тебе говорят. Волосы торчат, как перья клушки, а еще говорит: «Я не оброс!»
— Но у меня нет денег.
— А когда у тебя бывали деньги?! Дошлая пошла нынче молодежь: берут у родителей деньги будто бы на стрижку, а на денежки покупают мороженое…
Вот так за приятной беседой и не замечаешь, как Уста бува тебя постриг. А потом он в большинстве случаев брызгает на вас водой вместо одеколона да еще приговаривает при этом:
— Ох, ох, как пахнет, а? Ты чуешь запах? Щиплет? — И начинает обмахивать ваше лицо полотенцем…
Таким образом, я твердо решил стать парикмахером. Вы же знаете, если я что решил, то не успокоюсь, пока не доведу дело до конца. Даже ценою великих мучений. К тому же решение мое пришлось по душе всем — моим дорогим бабушке, папе, маме и даже дражайшим сестренкам Айшахон с Донохон. Только папа сказал с сомнением:
— Лишь бы кому-нибудь вместо бороды не снял голову.
В тот же день я направился к Уста буве и, войдя в его клетушку, поздоровался, как обычно, приложив руку к сердцу.
— Эй, ха, Хашим, это ты? Чего так запыхался или случилось что-нибудь?
— Ничего не случилось, дедушка, все нормально.
— Или за тобой гонится твоя дорогая бабушка?
— Никто за мной не гонится. Я к вам, дорогой дедушка, пришел с очень большой просьбой.
— Ну, ну, выкладывай.
— Нет, выложу только тогда, когда вы скажете «согласен».
Бува немного помолчал. Потом сказал:
— Ты парень с открытой душой. Я не смогу не выполнить твоей просьбы.
— Уста бува, я хочу пойти к вам в ученики, — выпалил я, — хочу стать парикмахером…
То ли старый мастер не слышал меня, а думал о чем-то своем, то ли от радости — он перестал даже дышать. И молчал почти десять минут. Все глядел на меня.
— Хашимджан, ты ли это? — спросил он наконец.
— Я самый.
— Подойди сюда, сынок, дай поцелую тебя в лобик…
Вот так. Когда я хороший, все сразу начинают звать меня не Хашимом, а Хашимджаном и даже целуют в лобик…
Уста буве сейчас ровно семьдесять три года. Парикмахером работает шестьдесят лет. За это время приблизительно остриг двести пятьдесят тысяч голов и получил столько же «спасибо». Подстриг и подправил приблизительно около четырехсот тысяч усов и бород и самое меньшее заработал триста шестьдесят тысяч благодарностей. По словам Уста бувы, на свете нет более почетной профессии, чем парикмахер. Еще он сказал, что люди не могут обойтись без парикмахера даже в таком священном городе, как Мекка и Медина, куда ездят мусульманские паломники.
— И даже в джунглях Африки? — съехидничал я.
— Везде, сынок, везде. Дай еще раз поцелую тебя в лобик. Баракалло — молодец, Хашимджан! А я все беспокоился, думал, кому же оставлю свое место, ведь я уже стар и недолго мне осталось жить. Спасибо, сынок, спасибо.
Затем Уста бува рассказал много всякого-всяческого, что нужно знать ученику парикмахера. Перво-наперво, конечно, прежде чем взяться брить или стричь кого, даже подправить усы, ты должен чисто вымыть руки. С мылом. Во-вторых, перед началом работы и после работы должен вытереть инструменты, продезинфицировать их. И в-третьих, и перед работой и после работы обязательно должен подмести парикмахерскую, протереть окна, а если дело происходит летом, полить тротуар водой. В-четвертых, переступая порог парикмахерской, про себя трижды должен повторить, что сегодня, как и вчера, будешь честно служить людям…
Уста бува только было насчитал шестнадцать таких незыблемых правил, как в парикмахерскую вошел незнакомый мужчина (наверное, из соседнего кишлака).
Уста бува поздоровался с ним, порасспросил о житье-бытье, здоровье, потом обратился ко мне:
— Хашимджан, ну-ка проверим твои способности, намыль голову клиенту, чтобы волосы стали шелковыми и бритва не замечала их на своем пути.
— С удовольствием, Буваджан! — ответил я и, засучив рукава, приступил к делу. Должен вам заметить, ну и голова у этого человека — точно самый гигантский арбуз сорта Кузыбай!
Я развел мыла, чтобы больше пены было, в корытце, не уступающем по величине тем, в каких месят тесто; но, видно, не до конца развел: как мазнул пеной по этому арбузу — струйки мыльной воды побежали и по затылку, и по лицу. Должно быть, самая малость попала и в глаза клиенту, так что он вскочил с места и грозно спросил, потирая глаза:
— Что ты за парикмахер?! Кто же льет на голову человека целыми ведрами мыльную воду?!
— Голова ваша, оказывается, очень гладкая, все сразу стекает с нее, — попытался я защититься. Но тут появился Уста бува, который зачем-то отлучился на минутку, и сразу взял дело в свои руки. Но все же этот странный клиент, уходя, хмуро поглядел на меня, словно я сделал ему что дурное…
— Ничего, сынок, постепенно всему научишься, — успокаивал меня старый мастер.
Таким образом, вначале я научился работать ножницами, потом — электрической машинкой, а через три месяца вовсю уже орудовал опасной бритвой. В общем, через четыре месяца я считался если уж и не отличным, то во всяком случае хорошим мастером. Это и не удивительно, ведь я способный и хваткий. Люди даже стали поговаривать, что у Хашимджана, дескать, рука легкая, бреет и стрижет без боли, да еще смешит все время, пока сидишь в кресле. Больше всех, конечно, радовалась моим успехам моя дорогая бабушка. Целыми днями пропадала у соседей, меня расхваливала.
Есе было хорошо, если, конечно, не считать нашу клетушку, в которой мы работали. Сколько мы ни обклеивали стены самыми красивыми разноцветными картинками из журналов, они не могли скрыть трещины, щели и желтые подтеки. А кто дожидался у нас очереди хоть минут десять — тот начинал задыхаться. Но вскорости я и тут нашел выход.