Лидия Чарская
Галина правда
Давно это было.
Зеленели вишневые садочки, нежная травка чуть пробивалась из земли, весенние фиалки синели в лесной чаще.
Все радовалось, все ликовало, а в Галиной хате печаль, слезы.
Плакала Галя.
Мать Гали лежала на убогой кровати бледная, с впалыми щеками и то покашливала, то тихо стонала.
Приходили старухи, прыскали святой водой в лицо Галиной матери, смотрели в ее мутные, большие глаза и говорили, покачивая головами:
— Умрет… Не протянет и до завтра…
Плакала Галя. Мать была всегда такая тихая да ласковая, дочку Галю свою любила. Как же не плакать? Их на свете-то только и было двое: мама да Галя Галя да мама. И вдруг умрет мама…
Плакала Галя.
Потух солнечный луч за деревней, утонул в голубовато-хрустальном озере. Запахло сильнее цветами, первыми ландышами из леса, птицы прокричали в последний раз свой привет перед ночью, и все уснуло, затихло, замолкло до утра. На небе зажглась ночная звездочка, яркая, нарядная и красивая. Галя сидела у оконца, глядела на звездочку и вспоминала, как она с мамой часто сидела по вечерам у порога хатки и любовалась звездочками. А маме становилось все хуже да хуже. Она и кашляла-то глуше, и дышала слабее.
И вдруг нежным тихим голосом позвала она Галю:
— Деточка моя ненаглядная, присядь ко мне, посиди со мною.
Отбежала от оконца Галя, кинулась к маминой постели, обвила маму своими детскими ручонками.
— Не долго уж осталось мне жить, деточка моя, — произнесла мать. — Скоро, очень скоро придется оставить тебя, моя ненаглядная…
— Нет, мама, нет! — воскликнула Галя. — Я не отпущу тебя, не отдам смерти! — И еще сильнее прижалась к матери.
Мать дрожащими руками тоже обняла дочурку.
— Прощай, деточки моя ненаглядная! Прощай, Галя моя! прощай, голубушка. Не забывай маму… Помни: любит тебя твоя мама и будет постоянно смотреть на тебя с неба, деточка, и каждый твой добрый, светлый поступок будет ее радовать. Нет у меня ничего, что бы я могла тебе оставить, дочурка. Одно только было у меня в сердце сокровище, пока я жила и дышала, а теперь я его тебе передам, дочке моей. Это сокровище — правда, Галя. Говори всегда правду, и будет у тебя всегда светло на сердце и ясно на душе! Всегда-всегда одну правду говори, Галя! Одну только правду! ничего не таи, ни в чем не лги! А теперь прощай.
И, перекрестив дочурку дрожащей рукой, умирающая прижала ее к своему сердцу, коснулась нежного детского личика своими горячими губами и затихла навеки.
Упала Галя на похолодевшее тело матери, громко-громко зарьдала и стала покрывать руки умершей поцелуями.
Опять пришли старухи, унесли плачущую Галю в другую хатку, а сами стали одевать Галину маму и укладывать ее в гроб.
А Галя сидит в это время одна, вся в слезах.
Увидала звездочка с неба плачущую девочку, ярко засветила в окошко пустой хатки, точно желая утешить сиротинку. Подняла Галя свои заплаканные глаза к небу, посмотрела на звездочку, протянула к ней руки и прошептала срывающимся голосом:
— Нет моей мамы! Умерла моя мама! Вернись, мама, вернись! — и сердечко ее билось, разрывалось на части.
Плакала Галя.
Рассвело. Солнышко встало над Галиной хаткой. Красивая большая птица опустилась на крышу.
— Кто там плачет? — спросила птица.
Спросила, заглянула вниз в оконце и увидела девочку.
— Хорошенькая девочка! — сказала птица, взмахнула крыльями и очутилась на окне возле Гали. — О чем ты плачешь, девочка? — обратилась птица к Гале и постучала своим длинным клювом в подоконник.
Галя взглянула на птицу, увидела ее широкие крылья, длинный клюв и добрые, круглые глаза и, сразу почувствовав доверие к большой птице, рассказала ей, заливаясь слезами, все свое горе. Птица пожалела сиротинку и сказала ей:
— Ты одна на свете, я тоже одна. Каждому из нас тяжело и грустно в одиночестве, а вместе, вдвоем, нам легче будет переносить тоску. Садись мне на спину, девочка, и я умчу тебя в такие страны, где стоит вечное лето, где пестреют душистыми цветами огромные, непроходимые леса, где громадные белые цветы растут на берегу реки и смотрятся в нее, любуясь своим пышным нарядом. Я умчу тебя туда, где огромные крокодилы выплывают из реки и греются на солнце у берега, а великаны-слоны целыми стаями ходят на водопой. В эту сказочную страну я унесу тебя, девочка. Хочешь лететь со мной?
Галя печальными глазами огляделась вокруг: ей было жаль расстаться и с белой хаткой, и с вишневыми садочками, и с родимой деревней. Но тут же вспомнила девочка, что нет с нею больше ее мамы, а без мамы и хатка, и вишневые садочки, и родная деревня для нее, Гали, не милы…
И, тихо заплакав, сказала птице Галя:
— Унеси меня, большая, добрая птица, куда хочешь. Я готова лететь с тобою далеко, далеко. Хоть на край света!..
Едва только успела произнести эти слова Галя, как мигом очутилась на спине птицы, которая сейчас же взвилась с нею на воздух.
Жутко было лететь первое время Гале. Далеко внизу копошились люди, казавшиеся крохотными букашками с высоты, белели хатки, церкви, мелькали целые города, селения. Птица летела с головокружительной быстротою, поднимаясь все выше и выше. Скоро не стало видно ни домов, ни церквей, ни селений…
Облака носились внизу, отделяя птицу и Галю от земли, от целого мира. Облака наверху и внизу, и всюду…
Страшно стало Гале, зажмурила она глаза и крепче прижалась к птице. А та только сильнее замахала крыльями и помчалась еще быстрее, еще выше, к самому солнцу…
— Где мы? — спросила Галя, когда птица с быстротой молнии опустила ее на землю, прямо в роскошный, чудно благоухающий сад.
Белые цветы стройными, красивыми рядами тянулись по бокам аллеи, которая вела к белоснежному дворцу с колоннами и огромной террасой. На террасе находилось много, много людей в пестрых полосатых одеждах, со смуглыми лицами, с бронзовыми телами. Посреди них сидел человек с красной бородой, с обмотанной чем-то белым головою, с яркими губами и с таким грозным лицом, что при одном взгляде на него Галя вся затрепетала от страха.
Бронзовые люди кланялись до земли страшному человеку и говорили:
— Ты светел и могуч, ты мудр и прекрасен, ты велик, как никто в целом мире!
А царь, — потому что бронзовый человек со страшным взором был царь, упрямо крутил головою, потрясал огненно-красной бородою и отвечал сурово:
— Вы говорите неправду, и говорите все это только потому, что боитесь меня, зная, что одним движением брови я могу лишить вас жизни.
И опять бронзовые люди кланялись до земли и восхваляли своего царя:
— Ты светел и могуч, мудр и прекрасен!
А царь все тряс своей огненной бородою и все говорил:
— Нет, это вы льстите мне, потому что я царь. Не верю вам.
Вдруг у самых ступеней, ведущих на террасу, он увидел девочку и птицу. Увидел и поразился несказанно, откуда могла явиться эта девочка. По лицу его промелькнула улыбка. Точно он догадался о чем-то, точно решил что-то внезапно. И, окинув взглядом придворных, он сказал:
— Вот я спрошу ее, сколько правды в ваших словах.
Потом обратился к Гале и произнес, поглаживая свою красную бороду:
— Скажи мне, девочка, правда ли, что я светел и могуч, мудр и прекрасен?
И уставил на Галю свои страшные, суровые глаза. Хотела отвечать Галя то же, что говорили бронзовые люди, чтобы не разгневать страшного царя, да вдруг вспомнила про завет матери: говорить одну правду — и твердым голосом сказала:
— Нет, царь. Не светел ты, потому что лицо твое хмуро и сурово. Я видела солнце, которое светло и могуче, от одного его луча идет столько тепла и света! Не знаю, мудр ли ты, но знаю, что Тот, Кто создал тебя и твоих подданных, мудрее тебя. Нет, ты не прекрасен, царь: человек с такими глазами не может быть прекрасным; я вижу кроткое, ласковое небо, оно — прекрасно, а не ты…
Едва только произнесла последнее слово Галя, как в ужасе заметались царские приближенные.
— Она с ума сошла! Она больная! — кричали они. — Что говорит она нашему повелителю?!
И они бегали и метались, как стая испуганных птиц. A сам царь нахмурился и стал чернее ночи. Разгневали его слова Гали. Не привык он слышать такие слова и принял ее за безумную.
— Возьмите ее! — приказал он слугам. — Поселите отдельно от всех, и пусть мои лучшие врачи лечат ее. Но не позволяйте ей сноситься с людьми, чтобы они не услыхали от нее ее безумного лепета!
И, сказав это, он махнул рукой. Слуги бросились к Гале и готовы были схватить ее, но в это время большая птица взмахнула крыльями, усадила Галю к себе на спину и в одну минуту была уже за несколько верст от белого дворца и бронзовых людей.
— Неси меня туда, птица, — шепнула ей Галя, — где люди любят правду и слушают ее.