...сталкер-Стеллс оказалась в кругу в центре комнаты, когда в воздухе начинали уже взводиться аккорды пути… choke on the fire – free for all times, проницал током на последней минуте тревожный Господь-Рама… Стеллс замерла, протягивая себя к небу в асане стремительного восхождения и стала утрачивать плотность и видимость, от неё оставалась лишь мысль, играющая в отблесках света на экране… группа Одина занимала места в сопровождении… группы Эйльли и Малыша уходили в ряд-зрители, в замирающую и искренне взволнованную касту коллективного сталкинга…

«Там не видно ничего… Должно быть ночь…», заиграли первые всполохи на Стеллс-экране, «Вроде горная цепь… Озёра… необычные какие-то озёра… Похоже… Похоже, это бесподобные озёра исполненные волшебного лунного света… Подструктура не совсем понятна, но что это материя – ощущение стойкое… Материя лунного света… Его можно брать… трогать… любить…»

Далеко-далеко, что несказанно где… Так давно, что не помнит никто, как же так… В те далёкие времена, когда три спелых вишенки подобно юным губам нежной прелести были неповторимо алы, свежи и неразборчивы… Когда королевства были малы и заносчивы, а волшебники и чародеи повсеместны и добры до бессовестного. В те далёкие времена простиралась на пути у заката волшебная страна Лунозёрье, и в ней, среди обступающих горных цепей, в ожерелье семи прекрасных озёр лунного света лежало маленькое королевство, в котором светила наивной нежностью своей принцесса Мелисента.

Королевство называлось немного странно – Переадор, но все привыкли. Король же от любви к своей прекрасной дочери и вовсе позабыл, как его зовут, и велел всем звать себя не иначе, как Мелиот. Что означало Мелисентын папа, сокращённо.

Страна была, как и многие там и тогда страны, сказочной, и уж чего-чего, а чудес в ней хватало. И великаны, и велипуты, и волшебники. И тролли, и разные драконы всамделишные, и всякие разности. Хватало чудес.

Вот одно из такое чудес сидело в главном покое – Ковровой зале – королевского дворца и сочиняло песню на лютне. Слух у него, возможно и был, но очень своеобразный: мелодии его навещали очень и очень интересные, но интересные во всём дворце лишь ему одному. Зато имелись скрытые резервы и возможности, которые нравились всей женской половине дворца от служанок до фрейлин. За что собственно его и держали в придворных музыкантах. Звали тоже интересно – Лэмисон. Но опять-таки никто не удивлялся.

И, конечно, особо – фрейлины принцессы. Две. Красивые, каждая по своему, одна вредная. Глаза рыжие, хаер зелёные, когда сердится. Когда добрая – наоборот: волосы прекрасно золотые, глаза изумрудные. Звали Нинет. А вторая всегда была добрая. И за это её звали Элис и считали немного помешанной. А она была просто тихая и хоть чаще грустная, но иногда и весёлая ведь.

Вот фрейлины другу этому, Лэмисону, вдохновение и поправили.

– А сыграй-ка дружок нам ты Чагу! – с порога Нинет пожелала и рукой очень плавно от самого плеча качнула: в отсутствии принцессы она была достойным её заместителем. – Или нет! Вот ещё – лучше, знаешь, напой ты нам песенку «Ты забыл мою любовь!»…

– Жахнемся? – парировал Лэмисон.

– Как это? – успела ещё по неопытности переспросить Элис, но Нинет оттащила её в уголок от бесстыжего музыканта и уж там, в уголке, объяснила на ушко ей – «как». Отчего ушки бедной Элис сразу же вспыхнули.

Всему виной, скорей всего, было линейное проистечение. Оно и породило принцессу. Словно утренний ласково-голубой свет озарил главную залу королевского дворца, когда принцесса вышла, прижимая к груди волшебное зеркало, которое было ей чем-то дорого, но никто пока не мог понять толком – чем.

– Ах, доброе утро, принцесса!

– Доброе утро, ваше высочество! – Нинет и Элис исполнили два воздушно-почтительных реверанса перед принцессой.

Лэмисон не исполнил при выходе принцессы ничего, если не считать пары не приличествующих времени аккордов на лютне, которые можно было счесть за одну из его обычных нигилистических выходок.

– Доброе утро, мои милые! – принцесса светло улыбнулась всем. – О, если б вы знали, как соскучилась я по всем вам!

– Но, принцесса, мы расстались с вами ведь всего-навсего вчера вечером. Причём довольно поздним! – Нинет несносно хихикнула отчего-то, изо всех сил стараясь, впрочем, держаться в рамках приличия.

– Да, я прекрасно помню, – улыбнулась чему-то и принцесса. – Наши занятия действительно затянулись и приняли довольно интересную и волнующую форму. Но мне трудно поверить в то, что вчера отделено от нас всего лишь одной ночью! Я путешествовала в мире совершенно не похожем на наш мир, там со мной произошло много удивительного, и там я провела уйму времени.

– Но, принцесса, это был сон?

– Нет, это было реально вполне. Во всяком случае, не менее реально, чем наша жизнь.

– Как же это произошло? Расскажите, пожалуйста, мы сгораем ведь от нетерпения!

– Я смотрела в моё волшебное зеркало, то которое мне подарил волшебник Мальгрим. Он сказал, что если смотреть в него, не отрывая взгляда, не раскрывая глаз и не теряя нити совершенно отсутствующей мысли, довольно долго, то можно обрести понимание мира и познать свою истинную природу.

– Разве это возможно, принцесса?

– Не знаю точно. Я не закрывала глаз, и мысли у меня не умеют отсутствовать. Мне было просто интересно смотреть в волшебное зеркало, и я смотрела. Было тепло и тихо. И сначала исчезла комната. Потом словно исчезло все, и осталась одна ночь. Бескрайняя и очень-очень спокойная ночь. Настолько спокойная, что я была не уверена в собственном в ней существовании. А потом ночь стала осторожно превращаться в утро, только это было утро уже не нашего мира.

– Принцесса!

– Да-да, это был совершенно другой мир, непонятный и волшебный. Он запомнился мне светом и своими тревожащими звуками. В нём я встретила очень много людей. Сразу очень много. Настолько много, что я в нашем мире не могла бы и представить себе такого количества собранных вместе людей. Дворец, в котором я находилась, был создан из света и хрусталя, и каково же было моё удивление, когда я узнала, что он построен под землёй. Я поняла это, когда крылья дракона вынесли меня на поверхность земли и я увидела солнцем озарённые врата в подземные чертоги. Кстати драконы там повсеместно приручены и приносят немалую пользу, а не набрасываются на людей, как у нас это отчего-то принято. А потом я встретила его!..

– Кого, принцесса? – у Нинет даже писка задрожала.

– Вы нетерпеливы, Нинет! – улыбнулась принцесса. – Ну, конечно же, принца!

– Он сидел на белом коне, и в руках его был всепоражающий меч огненный?

– Он сидел на земле, а в руках его было нечто, отдалённо напоминающее лютню нашего Лэмисона.

– Принц, сидящий на земле?

– Да…с в том мире любой принц может позволить себе сидеть на земле.

– Как же вы узнали, принцесса, что это был принц?

– Оказывается это совсем не сложно. И для этого вовсе не нужно так долго и скучно изучать «Энциклопедию странствующих принцев». Настоящий принц определяется по улыбке!

– По улыбке?

– Да, улыбка это оказывается и есть тот ключ, который сразу либо подходит к сердцу, либо не подходит.

– Он улыбнулся вам?

– Лэмисон, заткните, пожалуйста, уши. Так, что я чуть не уписалась! Можете открывать ваши уши, дорогой Лэмисон. С того мгновения я и полюбила его! И кажется навсегда. Целых несколько дней провели мы с ним вместе в том неописуемом мире, и мне было так легко и прекрасно, что показалось, будто не дни, а месяцы или даже годы были у нас! А потом всё вдруг кончилось… Я проснулась в наш мир и смотрю и смотрю в волшебное зеркало, а оно ничего, кроме моего собственного отражения, не показывает. Волшебник Марлаграм, где вы? Я так любила ведь вас всё моё детство и верила в вас, а вы никогда-никогда не огорчали меня. А теперь я или сойду с ума или, в самом деле, ещё обрету понимание мира и познание истины, которые мне совсем не нужны! Я ведь люблю, а его совсем нет…

– Принцесса, но волшебное зеркало вам подарил волшебник Мальгрим! – заметила Нинет, вежливо поклонившись.

– Ах, да? Я совершенно в отчаянии перестану их различать, и они будут оба узнать, что их единственная в жизни радость померкла лишь чуть, но вполне предостаточно, чтоб обоим им здесь же и тут же настать!

Заклинание подействовало мгновенно. Мальгрим и Марлаграм зеркальными отражениями друг друга предстали перед принцессой Мелисентой немедленно. Они были идентичны и противоположны полностью. «Единственно возможная полная идентичность заключена в полнейшей противоположности!», любил остроумно заметить Мальгрим. На что мудрейший Марлаграм неукоснительно соглашался: «Невозможность существования в мире полной идентичности в чём бы то ни было обусловила наше существование, став нам праматерью. Парадокс же отсутствия и полнейшей противоположности благословил бесконечность над нами и стал праотцом нашего пути». Что в одном из них было левым, в другом было правым, что в одном было белым, то в другом было чёрным, что в одном казалось отсутствующим, в другом пребывало в избытке. О, их было бы очень легко различить, несмотря на то, что они были близнецами, рождёнными даже не по очереди, а в одно и то же мгновение. Их было бы легко различить, если б не их прирождённая манера постоянного обмена и заимствования друг у друга индивидуальных черт характера, линий и жестов тел, веяний и фасонов одежд.