Бухтик шёл слегка раскачиваясь, его губы шевелились, а полузакрытые глаза, казалось, ничего не видели перед собой.

«Уж не заболел ли мой сын?» — с тревогой подумал хозяин заводи и посторонился, потому что Бухтик шёл прямо на него. И всё-таки Бухтик столкнулся. Правда, не с отцом, а со стеной собственного жилища. Стена пошатнулась, а Бухтик, потирая лоб, в изумлении уставился на неё, соображая, откуда она взялась.

Бухтик ошибался, когда говорил, что со стихами, прочитанными Серёжей, жители заводи познакомятся на следующий же день. Дело в том, что Бухтик старался сделать так, чтобы стихи эти выглядели не только как человеческие, но и ещё как водяные.

И поэтому срочно пришлось изобрести перевод.

При этом Бухтик рассуждал примерно так: «Чтобы человеческие стихи получились водяными, нужно разобраться, чем люди отличаются от водяных жителей. Здесь, я думаю, никаких сложностей нет. У людей, например, есть тень, а у водяных, наоборот, тени нет. Люди живут на суше, а мы, водяные, наоборот, в воде. Отсюда выходит, что и стихи у нас должны быть наоборотными. По-моему, нужно идти этим путём, и никаким больше…»

Так Бухтик и шёл, размышляя, и неизвестно, куда бы он зашёл, если бы не стена собственного дома.

Барбула осторожно кашлянул, обращая на себя внимание, и сказал:

— Здравствуй, сынок. Может, будет лучше, если ты ляжешь в постель?

Бухтик вздрогнул от неожиданности и только теперь заметил отца.

— Зачем в постель? — спросил он. — Что мне там делать?

— Как что? Полежишь, отдохнёшь, — сказал Барбула и объяснил: — Ты очень плохо выглядишь.

— Я выгляжу нормально, — возразил Бухтик. — Просто… просто тебе этого не понять.

Он неопределённо пошевелил пальцами и закончил:

— Я стихи сочинял. Знаешь, что это такое?

Барбула с облегчением вздохнул, и подводная жизнь снова показалась ему полной очарования.

— Почему же не знаю? — возразил он. — Не я ли тебя учил всяким прибауткам и заклинаниям?

— Подожди, отец! Это совсем другое! — остановил его Бухтик. — Серёжа позавчера прочёл такие стихи, такие стихи! Я их перевёл с человеческого языка. Хочешь послушать?

— Ну-ну, — заинтересованно произнёс Барбула.

Бухтик провёл рукой по лбу, наверное вспоминая стихи. Затем снова прикрыл глаза и пошевелил губами. Внезапно он сделал большой шаг к отцу и громко сказал:

— Я — ам!

Барбула отпрянул в сторону.

«Он ненормальный! — мелькнула ужасающая мысль. — Сейчас кусаться начнёт!»

Но голос Бухтика уже звучал тихо и задушевно:

— Яам елачан в узорг юлбюл…

После этих слов он открыл глаза и довольно посмотрел на отца.

— Ну как, тебе очень понравилось? — поинтересовался он. — Правда же, это замечательный перевод на наш водяной язык? Одно только «юлбюл» чего стоит! Так и слышится падение дождевых капель в реку: буль-буль!

Барбула с тревогой посмотрел на сына.

— Слушай, Бухтик, — осторожно начал он, — я верю, что ты совершенно здоров. И всё же тебе нужно лечь в постель. Наверное, ты где-то вывихнул свой язык.

— Как это? — не понял Бухтик.

— Не знаю как, но вывихнул. Ну подумай сам: разве может нормальный язык произнести то, что я только что слышал?

— Ничего ты не понял, — огорчённо произнёс Бухтик. — Это же мой перевод, понимаешь? Я его сам изобрёл. Нужно только прочитать с конца до начала, и тогда каждому станет понятно, о чём идёт речь.

Барбула наморщил лоб и с усилием прошептал так, как советовал сын. Внезапно он просиял, словно на его лицо упал солнечный зайчик, и от восторга так шлёпнул Бухтика по спине, что изобретатель перевода еле устоял на ногах.

— Так это же чудесно! — вскрикнул он. — Это же просто замечательно! Не понимаю только, зачем тебе понадобилось их выворачивать?

— Я их не выворачивал, — возразил Бухтик. — Я их перевёл.

— Вот именно. Такие стихи и перевести! Эх, Бухтик, Бухтик… Перевести такие стихи! — сокрушался водяной. — «Люблю грозу в начале мая…» Это же о нас, понимаешь? Ведь мы когда просыпаемся? В мае. А что нас будит — помнишь?

— Первый весенний гром, — тихо ответил Бухтик.

— Ну вот видишь, хоть теперь начал что-то понимать. А то какой-то «юлбюл» выдумал… — Барбула задумался. — Твой Серёжа ещё знает какие-нибудь стихи?

— Он много стихов знает, — с гордостью за нового товарища ответил Бухтик.

— Много, говоришь… — Барбула проводил взглядом малька, спешившего мимо них. — Я давно хотел у тебя спросить вот о чём… Как ты думаешь, обижается ещё Серёжа на меня или нет?

— За то, что ты хвостовёртов на него напустил? — догадался Бухтик. — Нет, он об этом уже и забыл.

Взгляд у Барбулы прояснился.

— Ты вот что… Пригласи его когда-нибудь сюда, к заводи, — попросил он. — Ужасно хочется ещё послушать такие стихи… «Люблю грозу в начале мая…» Эх, Бухтик… Ты хоть читал их кому-нибудь?

Бухтик опустил голову.

— Читал, — нехотя признался он. — Чаре и Омаше читал. Свой перевод.

— И что же они тебе сказали?

Бухтик опустил голову ещё ниже.

— Ничего они мне не сказали…

— Почему? — поинтересовался Барбула.

— Потому что они разбежались кто куда. Только я их и видел…

Посреди лесной чащи стоял кряжистый дуб. Точь-в-точь такой же, как десятки других дубов. Вот только по утрам в его листве не пели птицы.

Дело в том, что в стволе этого дуба образовалось большое дупло. А в том дупле жил хозяин леса Даваня. И он очень не любил, когда его ни свет ни заря будили по пустякам.

Вот и сейчас, хотя солнце уже поднялось над рекой, Даваня всё ещё спал на мягкой подстилке из перьев и сухого мха. Длинные его руки застыли на ступнях. Ноги Давани имели скверную привычку двигаться во сне. И если их не придерживать, им ничего не стоило унести сонного хозяина далеко от дупла. Такое случалось уже не раз.

В дупле было тихо, тепло, и Даване снилось, будто он стал орлом и парит высоко над лесом, высматривая неполадки.

Внезапно на самом интересном месте послышался громкий стук. Даваня вздрогнул и приоткрыл глаза. Первым делом он посмотрел на ноги.

С ногами было всё в порядке.

Значит, подозрительный стук доносился снаружи.

— Интересно, кому это не спится в такую рань? — проворчал Даваня и выглянул из дупла.

На соседнем дереве сидел его связной, Дятел, и выбивал по стволу чёткую дробь крепким клювом.

— Тише не можешь? — зевнув, спросил Даваня.

— Нельзя тише, — ответил Дятел и стукнул так, что, наверное, у самого зазвенело в ушах. — Иначе не все грибы услышат.

— Зачем им слышать?

— Как зачем? — от удивления Дятел даже оторвался от работы. — Ты же сам назначил на сегодня грибной сбор!

— Ах да, — вспомнил Даваня и смутился. — Это я… это я для проверки спросил.

Он ещё раз зевнул и скрылся в дупле. Но приятные орлиные сны уже улетели. Вместо них появились всякие невесёлые мысли.

Тяжело приходилось сейчас хозяину леса, очень тяжело. Он один, а лес вон какой большой и неухоженный. Разве можно в нём управиться одному?

Раньше было легче, Даване помогали его дочери. То дупло приберут, то выдернут сорняки вокруг саженцев.

Но недавно на весеннем межлесном смотре художественной самодеятельности его дочери заняли первое место. Их наградили туристической поездкой в горные леса Карпат. И вернутся они только глубокой осенью.

Даваня, конечно же, очень гордился своими способными дочерьми, но от этого легче ему не становилось.

Вот только сегодня, например, он должен выполнить кучу разных дел. Сначала обойти весь лес и посмотреть, всё ли в нём спокойно. Потом заглянуть к Барбуле. А там, глядишь, появятся туристы, и нужно проследить, чтобы они не оставили после себя непотушенных костров.

Но в первую очередь надо провести грибной сбор.

Вчера Даваня побывал в детском санатории и случайно узнал, что на днях состоится всеобщий поход за грибами. Так что необходимо подготовиться к приёму гостей.

Даваня ещё немного поворочался в постели, затем, делая зарядку, подрыгал ногами и спустился на землю.

Лесная поляна, где хозяин леса всегда назначал грибной сбор, уже начала заполняться.

Первыми, конечно, собрались длинноногие опёнки. Одни, постарше, вели неторопливые разговоры о последних лесных новостях, другие, помоложе, играли в кучу малу. Самый старый опёнок сидел в сторонке и просматривал «Лесную газету».

Увидев Даваню, он вежливо поклонился и сообщил:

— Ворона накаркала сухую, солнечную погоду. На неделю вперёд. Наверное, вы об этом уже читали?

— Ещё нет, — ответив на поклон, сказал Даваня. — Некогда даже присесть, не то что газеты читать.

— Оно конечно… — сочувственно покачал старый опёнок головой. — Так я вам скажу: завтра будет дождь.

И снова углубился в газету.

Следом за опятами прибежали любопытные лисички. За ними, опираясь на сухие прутики, притопали во главе своих семейств важные старички-боровички. Подталкивая друг друга, сбежались шумные рыжики и упитанные маслята. Последними, лихо сдвинув набекрень ярко-красные в белый горошек беретики, не спеша подошли самовлюблённые мухоморы.