— У меня выдался свободный вечер, и я подумал, не пожелает ли высокочтимая виконтесса сыграть партию в шахматы с таким недостойным противником, как я, — начал евнух.

— Вообще-то у меня были другие планы. Но раз вы уже здесь, было бы невежливо с моей стороны выставить вас вон.

«Хотя именно это следует сделать», — подумал граф, который не мог не догадываться, что визит евнуха вряд ли был вызван только желанием помериться силами с нежеланной гостьей султана. Его Величество что-то замыслил и сейчас старается убрать с дороги досадное препятствие. Хотя, конечно, нельзя полностью исключить вероятность того, что старший евнух — настоящий фанат шахмат и действительно горит желанием сразиться с новым противником.

— Очень рад столь мудрому решению, — ответил евнух. — До меня дошли слухи о высоком мастерстве многоуважаемой госпожи виконтессы, и ее отказ сразиться со мной был бы для меня настоящей трагедией.

— А вас не смущает то, что вы проиграете представительнице слабого пола?

— Ничуть. Потому что я не намерен проигрывать, — с поклоном ответил евнух.

— Ну что ж, посмотрим. Я принимаю ваш вызов. Я даже позволю вам играть белыми. Прошу вас, — сказал граф, указывая на серповидный широкий диван, перед которым стоял инкрустированный столик на изогнутых ножках.

Радостный евнух засуетился у столика, расставляя фигуры. Однако стоило им начать игру, как у графа не осталось никаких сомнений относительно намерений его противника. Перед каждым ходом он принимал позу мыслителя и с сосредоточенным видом подолгу изучал расположение фигур на доске. Было видно, что евнух просто тянет время.

В конце концов граф не выдержал:

— Прошу прощения, что вынуждена прервать ход ваших мыслей, сударь…

— Для вас, высокочтимая виконтесса, я просто Мелик.

— Хорошо. Прошу прощения, Мелик, но мне кажется, что нужно как-то ограничить время на обдумывание. Если на каждый ход у нас будет уходить по полчаса, то мы не закончим эту партию до моего отъезда в Маусвиль.

— Шахматы не любят спешки, сударыня. Кстати, именно по этой причине некоторые мыши не играют в них — они считают, что время их пребывания на этой грешной земле и без того слишком ограничено.

Виконтесса ухмыльнулась, от чего ее подкрашенные сурьмой усики дерзко взметнулись вверх.

— Кажется, я поняла, чего вы добиваетесь, уважаемый Мелик.

— Чего же? — насторожился евнух.

— Вы хотите войти в историю как участник бесконечной партии.

Евнух облегченно рассмеялся. В силу его особого положение при дворе султана, ему не раз приходилось испытывать на своей собственной шкуре взбалмошный характер обитательниц гарема и потому он имел все основания опасаться, что виконтесса, раскусив его двойную игру, просто сметет все фигуры с доски или выбросит шахматы с балкона, и тогда поручение султана окажется невыполненным.

— А вы не лишены чувства юмора, высокочтимая виконтесса, — сказал он с улыбкой.

— И тем не менее, давайте все же ограничим время на обдумывание хода тремя минутами.

— Здесь приказываете вы, сударыня. Мне же остается только повиноваться. Три минуты, значит три минуты, — согласился евнух, доставая из-за широкого пояса, которым были подвязаны его белоснежные шаровары, луковичку карманных часов. — Сейчас ровно половина одиннадцатого.

«Половина одиннадцатого! Значит, они играют уже более часа. За это время могло произойти что угодно, — подумал граф. — Остается надеяться, что целомудренной Марселине удастся отстоять свою девичью честь. Нужно как можно скорее заканчивать эту партию. Как это ни прискорбно, придется принести в жертву свое звание чемпиона». Недолго думая, граф сделал ход, заранее обрекающий его на поражение — передвинул коня с g8 на f6, делая вид, что собирается атаковать королеву противника.

— Что вы делаете, сударыня? — ужаснулся евнух. — Оставьте в покое коня! Защищайте свою пешку от моей королевы! Неужели вы не видите, что вашему королю грозит мат?

— Вижу, — спокойно ответил граф, поднимаясь с дивана. — И потому сдаюсь. К сожалению, бесконечной партии не получилось.

— Может, сыграем еще одну?

— Нет, уже поздно. Я хочу спать. Как-нибудь в другой раз.

Евнуху ничего не оставалось, как откланяться.

Выждав некоторое время, граф выглянул в коридор и, убедившись, что там его никто не караулит, беззвучно преодолел несколько метров, отделявшие будуар виконтессы от покоев ее племянницы. В гостиной не было ни души. На террасе догорали свечи, бросая неровные тени на остатки ужина. Видимо, Марселина уже успела перебраться в спальню — одна или в компании своего царственного жениха.

Граф прислушался. Ему показалось, что из соседней комнаты действительно доносятся какие-то звуки. Его чуткое ухо уловило слабый стон. Граф пересек комнату и приложил ухо к двери спальни.

— О Марселина! Как сладки, как упоительны твои поцелуи! — услышал он голос Его Величества. — Целуй меня, целуй меня крепче, любимая! Да, вот так. Еще, еще! Боже, если бы ты только знала, какое ты мне даруешь наслаждение! А твои усики! Они просто сводят меня с ума.

За этим страстным монологом последовала еще одна серия вздохов и стонов. Ее перекрыл другой голос, низкий и хриплый, в котором граф с трудом узнал голос своего слуги.

— Подожди! Не торопись! Позволь мне до дна испить блаженство поцелуя! О, как мягки, как сладки твои уста!

«Чем они там могут заниматься?» — подумал граф.

Поколебавшись с минуту, он приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Полог кровати был приподнят, и в свете луны, проникавшем сквозь широко распахнутые окна, глазам графа открылось необычное зрелище. На одной стороне ложа любви на мягких подушках возлежал султан. Все, что он успел с себя снять, прежде чем оказался в одной постели со своей невестой, была красная шапочка с шелковой кисточкой, которая теперь валялась на ковре подле кровати вместе с парой туфель. Сон сморил его прежде, чем дело дошло до куртки и шаровар. На другой стороне широкой кровати спал, время от времени вздрагивая, словно от сладкого предчувствия обещанных любовных утех, верный слуга и соратник графа Марсель. На нем было все то же самое голубое платье, в которое он переоделся к ужину.

Граф бесшумно приблизился к кровати и тихо позвал:

— Ваше Величество!

Султан ничего не ответил. Видимо, голоса из этого мира не проникали в царство грез, в которое его отправило волшебное зелье, приготовленное гениальной маркизой Пуазон. Глаза султана были закрыты, на устах играла блаженная улыбка, как у мыши, душа которой полностью растворилась в мечтаниях.

Граф обогнул кровать, подошел к спящему Марселю и потряс его за плечо.

В следующий момент аристократическая лапка графа вдруг оказалась у губ Марселя, который стал покрывать ее жаркими поцелуями, прерывая последние безумным шепотом:

— Как вкусно пахнет твоя лапка! Что это за дивный аромат? Мускус? Амбра? Шафран? Что бы это ни было, он просто опьяняет!

Свободной лапой граф попытался растормошить слугу, но тот неправильно истолковал прикосновения своего хозяина.

— Что ты со мной делаешь, маленькая плутовка! — продолжал он жарко шептать в темноту. — Ты хочешь, чтобы я умер от блаженства? Вот послушай, как бьется мое сердце, — и Марсель поднес лапку графа к своей груди.

«Видимо, бедняга тоже здорово надышался этой адской смеси, — подумал граф, — хотя я его предупреждал быть поосторожней». В рекомендациях по применению снотворного зелья маркиза Пуазон отмечала, что оно обладает большой летучестью, и потому его желательно подносить прямо к носу жертвы. Если помахать платком, смоченным в снотворном, в воздухе, то под его воздействие могут попасть все присутствующие, в том числе и та мышь, которая его применяет. В записке маркизы также говорилось о стойкости галлюцинаций, вызываемых этим необыкновенным составом. Очнувшись после сказочного сна, жертва пребывает в уверенности, что все, что ей привиделось, происходило наяву. Поэтому никак нельзя допустить, чтобы султан проснулся первым и обнаружил себя одетым рядом с одетой невестой. Он вряд ли догадается, что именно произошло, но расхождение между сном и явью может вызвать в его сознании некоторый дискомфорт. Он может даже вспомнить, как, оказавшись с возлюбленным в одной постели, прекрасная Марселина стала размахивать у него перед носом шелковым платочком, и сделать какие-то выводы. Нужно было непременно разбудить Марселя.

С трудом вырвавшись из объятий слуги, граф прошел в ванную и стал рыться на полках, уставленных туалетными принадлежностями, в поисках чего-нибудь, что могло бы вернуть Марселя из мира сладостных видений в суровую действительность. Не найдя ничего подходящего, он налил в стакан воды из стоящего на полу серебряного сосуда для омовений, вернулся в опочивальню и выплеснул содержимое стакана в счастливое лицо Марселя.