Воспользовавшись отсутствием султана, Мюнире созвала военный совет. Нужно было выработать план действий, который в конечном счете должен был привести к низложению соперницы. Будь на то ее, Мюнире, воля, она бы стерла эту северную уродину с лица земли. И как только султан мог польститься на такую образину? Вот уж действительно ни кожи, ни рожи! А лапищи? Таких нет даже у бегемота. Ходит по дворцу — земля дрожит. А грудь? Не грудь, а великая равнина. Вот какой должна быть грудь!

Выпятив грудную клетку, Мюнире оглядела себя в зеркале. Перевела взгляд на свою все еще тонкую талию, крутые бедра. Нет, если кто-то и решил, что ее пора списывать в тираж, то его ждет горькое разочарование, потому что она в отставку не собирается. И потому, что в отличие от этих дурочек, Михрибан и Мефтун, она готова на все ради того, чтобы вернуть расположение своего господина. Даже на убийство.

Мюнире вздрогнула. Убийство! Придет же такое в голову! Хотя… Это было бы кардинальным решением проблемы. Кардинальней не бывает. Но ни Михрибан, ни Мефтун никогда не пойдут на крайние меры. Михрибан, кажется, вполне довольна своим существованием. Кроме вкусной еды и нарядов, ее ничего не интересует. А Мефтун, та вообще еще ребенок. Поэтому не стоит раскрывать перед ними все карты. Но выслушать этих глупышек не помешает. Случается, что от дураков услышишь такое, до чего умной мыши вовек не додуматься.

Утомленный продолжительной прогулкой, Марсель рано отправился спать. Но сон не шел. В кровати, занавешенной пологом, было душно. К тому же спать приходилось одетым — никогда не знаешь, кому и когда вздумается навестить возлюбленную султана, чтобы пожелать ей спокойной ночи. Двери во дворце не запирались.

Промучившись с полчаса, Марсель поднялся и вышел на террасу. Но и здесь он не нашел желанной прохлады. Вдруг ему показалось, что кто-то плачет. Марсель подошел к краю террасы и прислушался. Всхлипывающие звуки доносились откуда-то снизу. Плакала мышка, да так горько, что у Марселя защемило сердце. Женские слезы никогда не оставляли его равнодушным, а теперь, когда, в силу известных обстоятельств, он стал принадлежать к этой лучшей половине мышиного мира, столь же прекрасной, сколь и беззащитной, он стал и вовсе сверхчувствительным.

Между тем плач не прекращался. Марсель вышел в коридор. По широкой мраморной лестнице он спустился на один этаж и постучал в комнату, которая находилась прямо под его гостиной. На стук никто не ответил. Поколебавшись, он толкнул дверь и вошел.

На террасе спиной к нему стояла маленькая мышка. Если она и слышала его шаги, то не обернулась. Плечи мышки тихонько подрагивали.

— Это ты, Мефтун? — спросил Марсель, приблизившись к юной султанше. — Что случилось? Почему ты плачешь?

— Я… я не плачу, — ответила юная султанша.

— Тогда я, должно быть, ошиблась дверью. Это, наверное, плачет Мюнире.

Очевидно Марсель, сам того не понимая, сказал что-то очень смешное, потому что мышка вдруг улыбнулась сквозь слезы.

— Не знаю, чему ты улыбаешься, но я рада, что развеселила тебя, — сказал Марсель, разглядывая собеседницу. Только сейчас он заметил, какая она хорошенькая. Ее не портил даже распухший от слез носик.

— И все же, почему ты плакала? — спросил он. — Тебя кто-то обидел?

Мефтун покачала головой.

— Если тебя кто-то обидел, это должен быть настоящий изверг.

— Почему?

— Потому что только настоящий изверг мог обидеть такую милую крошку.

Мефтун опять улыбнулась.

— Нет, меня никто не обижал. Просто… просто я вдруг захотела домой, к маме.

— Тебе здесь плохо?

Мефтун молча потупила взор.

— Мой господин больше не любит меня, — прошептала она.

— Ну что ты, конечно же он тебя любит.

Марсель ласково провел ладонью между очаровательными ушками юной султанши.

Глаза Мефтун опять наполнились слезами.

— Нет, теперь он любит тебя.

— Ну, это ненадолго. Скоро он опять вернется к тебе, — сказал Марсель и тут же пожалел о своих словах. К счастью, наивная Мефтун услышала в них лишь то, что хотела услышать.

— Ты так думаешь?

— Я абсолютно в этом уверена. Я уже давно убедилась, что на свете нет ничего менее постоянного, чем любовь мужчины, хотя эти себялюбивые, эгоистичные создания уверяют, что все обстоит как раз наоборот, — ответил Марсель, мучительно стараясь припомнить, какие еще эпитеты бросали ему в лицо отвергнутые им мышки.

— Но ты не отказала нашему господину. Ты ведь согласилась стать его женой.

— Лишь после того, как разочаровалась в других особях мужского пола. Мое израненное сердце захотело покоя, и я подумала, что смогу найти его в браке.

— Теперь я понимаю, почему наш господин полюбил тебя.

— Ты понимаешь? — удивился Марсель.

— Да. Ты такая… такая необыкновенная. И такая красивая.

— Насчет необыкновенности ты, пожалуй, права. Но вот насчет красоты… Знаешь, я сама никогда не относила себя к красавицам. Мне всегда нравились более миниатюрные, более женственные мышки. Вот такие, как ты.

— Ты находишь меня красивой? — зарделась от удовольствия маленькая кокетка.

— Я считаю, что ты не просто красива, ты прекрасна, — ответил Марсель, притягивая девушку к себе и заглядывая в ее все еще влажные от слез глаза. Что там придворные рифмоплеты говорили про глаза? — Твои глаза, словно два темных агата. Нет, они еще прекрасней. Сейчас они похожи на два бездонных озера в лунную ночь. Твои ресницы, словно черные стрелы, и, не будь я девицей, я уже давно упал бы к твоим ногам, сраженный одной из них. Но, увы! все, что я могу тебе предложить, — это моя дружба.

— Ты хочешь быть моей подругой?

— Очень хочу.

— Я тоже. Ты такая хорошая.

— Что поделаешь? Когда не можешь быть плохим, волей-неволей приходится быть хорошим, — заметил Марсель со вздохом.

Мефтун улыбнулась, решив, что это такая шутка.

— Теперь, если тебе захочется поплакать, ты можешь сделать это на моем плече. Оно всегда в твоем распоряжении, в любое время дня и ночи. Если хочешь, можешь воспользоваться им хоть сейчас.

— Почему-то мне больше не хочется плакать. Но раз мы теперь подруги, я должна тебе что-то сказать. Что-то, что тебе не понравится.

Марсель вопросительно поднял брови.

— Мюнире задумала выжить тебя из дворца. Я тоже думала, что будет лучше, если тебя здесь не станет и все будет по-прежнему, но я больше так не думаю. Ведь тогда я тебя еще не знала. Ты простишь меня, Марселина?

— Уже простила.

— Мюнире очень злая. Она хочет опорочить тебя в глазах нашего господина, сделать так, чтобы даже имя твое стало ему ненавистно. Так она сказала. Она обещала Михрибан, что если та придумает какую-нибудь каверзу, то сможет забрать себе твою алмазную подвеску и все другие твои украшения в придачу. А еще она заплатила твоей служанке, Мелисе, чтобы та следила за тобой. Мелиса уже донесла, что ты не хочешь, чтобы тебя купали. Мюнире это показалось подозрительным. Она думает, что у тебя есть какое-то скрытое уродство, и потому ты не желаешь, чтобы тебя видели голой. Будь осторожна, теперь Мелиса будет подглядывать за тобой, когда ты будешь мыться.

— Спасибо, Мефтун. Мне нечего опасаться, но все равно хорошо, что предупредила. Теперь я буду знать, что Мелисе нельзя доверять. А сейчас нам обеим пора бай-бай. Увидимся завтра.

Покои юной султанши Марсель покидал со смешанными чувствами. С одной стороны, он был рад внезапному союзнику, да еще такому хорошенькому, но в то же время не мог не досадовать на себя за то, что не сдержался и чуть было не выдал себя. Но разве можно удержаться и не обнять очаровательное создание, которое к тому же нуждается в утешении и оттого кажется еще более привлекательным? Хорошо, что Мефтун оказалась такой доверчивой и приняла его чувства за сострадание. Кроме того, Марселя тревожила информация, полученная от Мефтун. Рано или поздно Мюнире должна была перейти к открытым боевым действиям, но сообщение о том, что у его главного врага есть сообщник, который имеет доступ к его вещам и — что еще хуже — к его телу, его не радовало.

На следующий день виконтессу ожидал сюрприз. Вскоре после ужина к ней в покои постучал старший евнух, который до сих пор не обременял гостью особым вниманием. Под мышкой он держал шахматную доску.

— У меня выдался свободный вечер, и я подумал, не пожелает ли высокочтимая виконтесса сыграть партию в шахматы с таким недостойным противником, как я, — начал евнух.

— Вообще-то у меня были другие планы. Но раз вы уже здесь, было бы невежливо с моей стороны выставить вас вон.

«Хотя именно это следует сделать», — подумал граф, который не мог не догадываться, что визит евнуха вряд ли был вызван только желанием помериться силами с нежеланной гостьей султана. Его Величество что-то замыслил и сейчас старается убрать с дороги досадное препятствие. Хотя, конечно, нельзя полностью исключить вероятность того, что старший евнух — настоящий фанат шахмат и действительно горит желанием сразиться с новым противником.