Бросилась к нему Марфа-царевна, плачет и смеётся. Обнимает мужа, приговаривает:

— Милый мой муж, коли можешь, зла не попомни. Не моя на то была воля. Лихая мачеха моего батюшку в могилу свела, а меня закляла злым заклятьем, моей красе завидуя. Вот что сказала: «Никому ты не достанешься, а и достанешься, так не на радость. Будешь ты с виду красная девица, а нравом — змея подколодная». Сказала так и скрылась неведомо куда. Много женихов ко мне сваталось, да все головы сложили. И тебя бы я погубила, кабы не твой верный слуга Иван. Загадки он разгадал и заветное слово нашёл. Спало с меня заклятье, как змеиная шкура… С этого дня, с этого часа буду тебе, муж мой, царь Иван, доброй женой, а Ивану — крестьянскому сыну сестрицей названой.

— Вот, царь, — сказал Иван — крестьянский сын, — когда мой сон до конца исполнился. Теперь служба моя у тебя кончилась. Пора идти к батюшке родному, сон рассказать, чтобы на меня не гневался. А ты, царь, живи с Марфой-царевной в ладу да согласии.

— Погоди, — говорит царь Иван. — Не слугой ты мне был, а побратимом. Требуй награды, какой хочешь. Хоть полцарства тебе подарю.

— Зачем мне полцарства, — отвечает Иван — крестьянский сын. — Мне милей землю пахать и зерно в борозду кидать. А вот не отдашь ли ты мне в жёны сестру, да не силком, а по её доброй воле? Полюбилась она мне. Только люб ли я ей — её спроси.

Царская сестра Марьюшка с радостью дала согласие. Давно ей по сердцу Иван — крестьянский сын пришёлся. Сыграли свадьбу. Три дня пировали, три ночи плясали. Мы бы на том пиру побывали, да нас туда не позвали.

А как кончилось веселье, отправился Иван с молодой женой, царской сестрицей, в родные края, к отцу-батюшке. Что снилось, как сбылось — всё ему рассказал.

Зажили все в новом доме, и тепло им было, и сытно. Жаловаться не на что.

Больше баять нечего, нашей сказке конец.

Водил мужик козу на ярмарку — продать хотел. Больно коза шкодливая. То на хату заберётся, всю крышу соломенную разворошит, то в чужой огород влезет, то ребятишек рогами распугает… А молока даёт капельку, да и то норовит подойник опрокинуть.

Только не продал мужик козу. В тот раз торг плохой был — продавцов много, купцов мало. Хотел мужик за козу три рубля взять, да никто и рубля не предложил. Простоял мужик весь день; как пришёл с козой, так с ней и в обратный путь пустился.

А домой ему лесом идти. Шагает тропой, вдруг видит — поперёк стёжки мёртвый волк лежит. Отчего издох, неведомо, его это волчье дело.

Стоит мужик и думает: снять с волка шкуру или так бросить? Бросить жалко, шкуру снимать долго…

Пока думал да в затылке чесал, вышел из-за деревьев пан молодец. Жупан зелёный, шляпа с пером, сразу видно — охотник. Увидал мужика, увидал козу, увидал волка и спрашивает:

— Ты что тут делаешь? Мужик шуткой отвечает:

— Да вот коза моя волка забодала. Так думаю, что с ним делать. Бросить жалко, шкуру снимать долго.

А козе надоело стоять, она копытцем — туп! И на пана рога наставила.

Пан так и всплеснул руками.

— Вот это коза! Никого не боится! Продай мне её.

Мужик смекнул: с дурня только дурень не возьмёт. И отвечает:

— Моей козе цены нет. Самому нужна.

У пана глаза разгорелись.

— Да я за деньгами не постою. Хоть сто рублей бери, а продай козу.

— Эх, — вздохнул мужик, — себе в убыток отдаю. Так и быть, давай сто рублей — твоя коза.

Передал конец верёвки пану, деньги в шапку и довольнёхонь-кий домой отправился.

А пан решил сразу козу испробовать. Завёл в лесную чащу, привязал к дереву, сам на дерево влез. Сидит, ждёт.

Уже смеркаться стало. Тут и пришёл волк. Остановился перед козой, смотрит.

Коза: «Бе-е!» Испугалась, всё-таки волк, а не малые ребятишки.

А пан думает: «Вот это коза! Одного ещё и не берёт! Мало ей!»

Прибежал второй волк.

Коза ещё пуще испугалась. Громче заблеяла: «Бе-е! Бе-е!»

Пан себе говорит:

— Ну, коза! И двух ей не хватает.

Тут как выскочил из-за кустов третий волк. Набросились все трое на бедную козу. Мигом в клочья разорвали. Пан с ветки закричал:

— Эх, проклятая коза, пожадничала!

Всем приятелям потом пан рассказывал-хвастал: была-де у него коза, на волков охотница. Только двух не хотела брать, а трёх не одолела. И ведь правду пан говорил, не врал, как другие охотники, — три волка козу съели.

Сказать бы байку — не умею, сказать бы присказку — не смею, соврать бы небылицу — не могу притвориться. Так скажу лучше правду, а вы послушайте, может, вам пригодится.

Идёт селом странница-старушка, что подаянием от добрых людей живёт. Полсела прошла, глядит — на завалинке перед хатой молодица плачет-разливается, фартуком глаза утирает.

— Чего слёзы льёшь? — старушка спрашивает. — Что за доля тебе на роду выпала?

— Ох, бабуня, лучше не спрашивай! Лихая у меня доля, головушка моя несчастная… Как пошла я замуж за того окаянного, часинки ясной не видела. Каждый день меня, бедную, бранит-ругает… Чтоб его черти на том свете ругали! Да ещё поколотить грозится, лихорадка бы его колотила!..

— Ну, а ты ему отвечаешь?

— А как же! Он — слово, я — десять, он — десять, я — двадцать! Не дождётся он, ледащий, чтоб я ему смолчала! Вот ещё! И поверите, бабуня, не помогает ведь. Ещё пуще ругается. И заступиться некому за меня, сиротинушку…

— Может, я тебе помогу, — говорит странница.

— Ой, бабо-сердце, помогите-присоветуйте, пусть вам солнышко ясно светит, дождь не мочит, пусть люди вам богато подают, а я ничего не пожалела бы — и сальца дала бы, и хлебца, и холста на сорочечку.

Порылась старая в своей котомке, вытащила пузырёк ни большой, ни маленький.

— Вот тебе, дочка, молчун-зелье. Настоено оно на семи травах. А собраны те травы из-за семи гор, семи рек, в тёмном лугу у белого камня в первую субботу после последней пятницы. Запоминай, доченька, всё в точности сделай, как я тебе говорю, а не то пропадёт волшебная сила у зелья. Держи пузырёк всегда при себе, л как начнётся меж вами свара, ты тихонечко отвернись да набери в рот того зелья. Не глотай, не выплёвывай, а держи до той поры, пока от твоего мужа нечистая сила, чёрная злоба не отступится. Как после грозы тёмную тучу ветром от солнца отгоняет, так сгинет, пропадёт, развеется твоё лихо, словно и не бывало его. Моё слово верное, что сказала, то и сбудется!

Взяла молодица зелье волшебное, а странница своим путём побрела.

Ходила-бродила, немало на свете повидала, ещё больше от людей слыхала, да через какое-то время опять тем селом идёт. Полсела прошла, глядит — на завалинке перед хатой молодица песню поёт, зелёный горох себе в фартук лущит. Завидела старушку, руками радостно всплеснула.

— Ой, бабуня, пташечка моя, спасибочко вам за зелье!

— Помогло, значит? — спрашивает старушка.

Говорю ж вам, бабуня, как ножом всю беду отрезало. Придёт муж в хату, только начнём лаяться, я вашего зелья верного в рот наберу да держу, боюсь каплю упустить. Так поверите — муженька моего будто кто сразу подменит: сядет мирненько к столу, со мною ласково говорит, аж в хате светлее. Я зелье проглочу и сама ему ласково отвечаю. Тишь да гладь у нас. А я что вам обещала, не забыла.

Высыпала молодица зелёный горох из подола в миску, побежала в хату и вынесла старушке белого хлеба ковригу, сала добрый кус да тонкого полотна на сорочку. Взяла всё странница, попрощалась-поклонилась и собралась было уходить.

А молодица ей вслед:

— Ой, бабусю, постойте! Зелье-то у меня кончается. Как же мне без него дальше жить?

Засмеялась старая.

— Не горюй, доченька, это беда невеликая. Как кончится молчун-зелье, ты в пузырёк чистой водицы из колодца налей, она не хуже помогает. Перемолчишь сварливые слова, что тебе на язык просятся, и у мужа их не станет. Так-то оно, доченька!

Было это чуть попозже тех дней, когда наши прадеды жили, чуть пораньше, чем мы с вами живём.

Так вот, в те времена жили-были два соседа, два богатых купца. Дома их на одной улице стояли, один супротив другого — дверь в дверь, окошко в окошко глядели. Да не столько оконца гляделись, сколько купеческий сын с купеческой дочкой через улицу переглядывались.

Приметили это купцы-отцы и решили своих детей поженить. Построили им в хорошем месте, над рекой, усадьбу и всякого добра дали.

Живите, детки, не горюйте!

Ну, зажили купеческая дочка с купеческим сыном. Друг на друга не нарадуются.

Вот однажды слышат — грюк-грюк! — в ворота.

— Кто бы это в такую позднюю пору, в глухую ночь-полночь к нам пожаловал? — говорит молодая.

— Пойду посмотрю, — отвечает молодой.