— Что-то такое ожидается, — сказал Тэри. — Недаром эта черноглазка сегодня целый день шпионила за мной, дескать, не приходил ли сюда кто-нибудь.

— Юлкуска-то?

— Да так, кажись, ее люди зовут, — кивнул Тэри.

— Я только не понимаю… Ей-то что за дело? Не ее же это озеро, Лехилампи.

— Ну-у, как сказать… Озеро ведь лежит посреди глухого леса, недалеко от болота, так что поди знай чье оно, — рассуждал Тэри. — Я ведь в таких делах ничего не смыслю. Что я вижу? Один только наш двор. Разве что иной раз какой-нибудь добрый человек выведет меня за ворота прогуляться. Вот и всё.

В голосе Тэри прозвучал упрек, и Анни торопливо сказала:

— Завтра я пойду с тобой погулять, обязательно пойду. В последние дни у меня было столько всяких хлопот.

— Известное дело, у всех свои хлопоты, — глухо проворчал Тэри. Тон у него был обиженный.

Анни попрощалась с Тэри как можно теплее и пошла домой. На лестницу со всех сторон доносились аппетитные ароматы готовящегося ужина; где-то кипела вода и шел сильный пар; за дверьми раздавались взрослые и детские голоса, и каждая дверь имела свой особый запах. Малыш Таави опять сидел на горшочке в углу лестничной площадки. Тут Анни вспомнила, что она утром обещала погулять и с Таави; обещание осталось невыполненным, и Анни почувствовала угрызения совести. Завидев Анни, Таави весь просиял и отчетливо выговорил:

— Мам-мам.

— Ты что, Таави, я ведь тебе не мама. — сказала Анни. — Ты уж прости меня, что я сегодня с тобой не погуляла, не отвезла тебя в колясочке на мост. У меня так много… тех, кого надо выводить на прогулку. Да и вообще у меня ужасно много работы. — Анни погладила Таави по головке и взбежала на свой этаж.

Мама и Лассе уже сидели за столом.

— Где же это ты до сих пор ходишь? — спросила мама и строго посмотрела на Анни. — Лассе битый час искал тебя у реки. Чего только я за это время не передумала!

— А она, конечно, опять по лесам бродила, — сказал Лассе, прихлебывая суп. Одновременно он ухитрялся читать спортивную книгу.

— Не надо уходить далеко от дому, доченька, здесь всякие подозрительные люди бродят, — сказала мама, ставя перед Анни тарелку с супом.

Анни принялась рассказывать про свои путешествия. Как хорошо заученный урок, она пересказала все, утаив только, что укусила Уолеви Тёрхеля за ногу. И про то, что Майкки была с ней, она тоже не обмолвилась ни словом. Это дело самой Майкки.

— Ай-ай-ай! — воскликнула мама и озабоченно посмотрела на Анни. — Надеюсь, господин Тёрхеля не подозревает, что ты из этого дома? А то мы можем вылететь отсюда. Чтобы ты больше туда не ходила и никому не рассказывала про свои приключения — запомни раз и навсегда. Да и вообще… Не надо заглядывать во двор к богатым людям. Они этого не любят.

— Ноги моей там больше не будет! — сказала Анни. — Да и озеро это, оказывается, искусственное. Хотя сад там такой чудесный. Я даже стишок сочинила:

— Ну будет, будет… — сказала мама и усмехнулась. — Ишь, какая у них благодать. Зато у нас на дворе растут ноготки. А на следующее лето мы с тобой посеем еще что-нибудь.

— Ага, — сказала Анни, с сонным видом доедая свой суп. Только теперь она ощутила, как сильно устала сегодня. Кое-как вымывшись, девочка повалилась на свою постель в нише и мгновенно заснула — будто провалилась в черную пропасть.

Во сне Анни вдруг стала такой невесомой, что неожиданно поднялась в воздух и без всяких усилий, легко и свободно, перелетела через всю комнату к окну. Окошко тихонько открылось, и в комнату просунулась голова лошади. Она вся была окутана паром, но это был не горячий банный пар, а скорее туман, прохладный и мягкий. Анни продолжала парить в воздухе, она чувствовала себя удивительно легкой. «Я, наверно, сейчас вешу ну граммов сто, как кулечек карамели», — подумала Анни.

Лошадиная голова выглядела очень симпатично. Морда словно из шелковистого бархата, причем такая умная и чуткая. А глаза! Темно-коричневые, глубокие, задумчивые и до того ясные, что когда Анни в них посмотрела, ей стало так хорошо и тепло, словно она погрузилась в мягкую вату.

— Надеюсь, я тебе не помешаю, милая маленькая барышня, — проговорил конь глубоким, полным достоинства голосом. — У меня к тебе дело. Но я могу прийти и в другой раз, если я тебе мешаю. Я всегда стараюсь никого не обижать и никому не мешать. А если я вижу, что кого-то огорчил или кому-то досаждаю, то сразу отхожу в сторонку.

— Ты мне вовсе не мешаешь, — сказала Анни и невольно рассмеялась. Было так забавно висеть в воздухе. И подумать только: она ведь живет на третьем этаже, а за окном на улице стоит конь! — Почему от тебя идет такой пар?

— Я очень сожалею, барышня, но надеюсь, этот туман тебе не мешает? Меня зовут Конь Туман. Правда, иные насмешники называют меня Конь Обман, потому что я последний представитель диких лошадей во всей Европе, но я прощаю таких зубоскалов. Видишь ли, я только что поднялся с болота. С Черного болота — Мустасуо. Там холодновато, на болотах ведь всегда прохладно в конце лета. А про зиму уж и говорить нечего, — при этих словах Конь тяжело всхрапнул. — Когда поднимешься с болота в нормальный воздух — а здесь ведь всегда теплее, — сразу начинаешь исходить паром. Хотя, с другой стороны, я ведь и создан из тумана. Или из обмана, как тебе будет угодно.

— Так ты поднялся с болота? — переспросила Анни. — С того самого Черного болота, где я когда-то собирала рыжики и кукушкины слезки? Куда еще переселились лягушки? И где живет Принц?

— С того самого, — кивнул головой Конь. — Очень скоро ты все поймешь. Мне поручено доставить тебя на это болото. Но чтобы ты не боялась, я немножко расскажу тебе про себя. Я принадлежу к копытным. И знаешь, я очень обстоятельно изучил наше родословное древо. Когда-то, на заре жизни, в давние-давние времена на земле жили первобытные копытные животные. Однопалая лошадь произошла от своей пятипалой прародительницы. Сначала усох большой палец — и лошадиная стопа стала четырехпалой, потом исчез мизинчик — и лошадь превратилась в трехпалую. Ты, наверно, слышала, какие стадии развития мы претерпели: Эогиппус, Мерикгиппус, Гиппарион и наконец — современная лошадь. Наши предки, конечно, не называли себя такими именами. С чего бы? Они знай себе скакали да ржали. И только потом, уже позднее, появилась однопалая культурная лошадь, как я. Я увлекаюсь науками, философией и даже сочиняю стихи. Вот послушай:

В этот момент кто-то прервал Коня. За окном раздался деловитый, чуть мяукающий голос, и на подоконник прыгнул большой черный дикий кот с гладкой, блестя щей шерстью.

— Послушай, Конь Обман, сейчас не время разводить поэзию! Сейчас надо действовать, да живее. А это означает, что девочку надо доставить на болото самым бережным образом, то есть на твоей спине… Вот так-то, девица-красавица, я лично живу не на болоте, я совершенно здравомыслящая, разумная личность. Никто не может загнать котов в болото, да и вообще кошки никому не подвластны… Ну да ладно, не об этом речь. Я занимаюсь реальными делами здесь на земле. Для общей пользы. Меня зовут Лесной Кот.

— Ладно, ты занимайся, а я пойду, — сказал Конь.

— Никуда ты не пойдешь, — грубовато оборвал его Кот. — Я ведь тоже мог бы долго расписывать свою родословную и опровергать те странные слухи, которые распространяют про нас, лесных котов. Но времени на это нет. Вот и сейчас, например, я один должен думать о практической стороне дела. Наш друг Конь Туман слишком склонен к размышлениям и созерцанию.

— Вот, вот. Скажи еще, что никто меня терпеть не может, — проговорил Конь.

— Да перестань ты, не прикидывайся мучеником, именно этого я в тебе не терплю, — ответил Лесной Кот. — Встань-ка ты, девочка, на подоконник и усаживайся Коню на спину. Хоть он и любит поговорить, но зато надежный скакун, пройдет сквозь огонь и дым…

Легкая, как бумажный змей, Анни перебралась на подоконник рядом с бегонией и скользнула на темную спину Коня Тумана. Он парил в воздухе, а Лесной Кот стоял у него на спине, распушив хвост. Вдруг Анни заметила, что прямо перед ней сидит Муттиска. Кот привычно прыгнул к ней на плечо и что-то шепнул на ухо. Потом он обернулся и сказал Анни: