– Но у тебя же был фонарик?

– Фонарик остался в подземном ходу – я же не знал про пещеру. А в этой пещере жил циклоп.

– Одноглазый?

– Да. Глаз у него, как и положено у циклопов, находился на лбу. На других островах Средиземного моря циклопы давно вымерли, а этот сохранился. Там из скалы вытекает источник с минеральной водой, а в той воде очень много ВИТАминов. Знаешь, как переводится латинское слово «вита»?

– Жизнь.

– Правильно. Циклоп пил целебную воду и дожил до наших дней. Это был настоящий великан и притом людоед.

– Ты испугался?

– Нет. Я же тебе говорил: темноты я боялся, а циклопов нет. Увидев циклопа, я мгновенно успокоился. Он облизнулся и протянул ко мне свои волосатые руки. Недолго думая я выхватил из кармана пистолет и скомандовал: «Стой! Стрелять буду!» Циклоп остановился. Я нажал на курок. Великан взревел – я попал ему точно в глаз. А пистолет был, конечно, игрушечный. Он заряжался такой маленькой пластмассовой стрелкой с резиновой присоской. На какое-то время циклоп потерял зрение – присоска плотно накрыла ему глаз. Я попятился и упёрся спиной в буфет…

– Буфет в пещере?!

– Да, представь себе! В этом буфете хранилась гордость циклопа – коллекция хрусталя: всевозможные вазочки и конфетницы, фужеры и рюмки.

Наконец циклоп освободился от присоски. При этом глаз у него покраснел и чуть не вылез из орбиты. Разъярённый великан вооружился огромной дубиной. Я прижался к стеклянной дверце буфета. Циклоп махнул рукой, дескать, отойди от буфета. Я замотал головой. Затем медленно открыл дверцу и, не сводя глаз с циклопа, достал с полки какую-то хрустальную посудину. Это оказался кувшин для морса. Я подкинул кувшин на руках.

Циклоп сразу опустил дубину. Я спросил: «Сдаёшься?» Циклоп закивал: «Сдаёся – сдаёся!»

– Как японец, да?! А что дальше было?

– Ничего особенного. Я искупался в Средиземном море и вернулся по подземному ходу на детскую площадку.

– А с кем ты гулял на площадке?

– С отцом.

– И он не заметил, что тебя долго не было?!

– Конечно, заметил. Поругал немножко… Доченька, ты знаешь, сколько сейчас времени?! Пять минут двенадцатого! Немедленно спать!

– Ой, боюсь! Не выключай свет!.. Я почитаю пять минут, а?

– Хитрюга! Ладно, читай. Свет сама потушишь.

– Дочка, только скажи честно: ухо болит?

– Нет, колет немножечко… Как ты думаешь, бабушка права: у меня воспаление среднего уха?

– Нет у тебя никакого воспаления. Просто продуло. Помнишь, какой был холодной ветер, когда мы возвращались из школы?

– А у тебя, папа, когда-нибудь было воспаление среднего уха?

– Сто раз. И среднего, и ближнего, и дальнего уха.

– И как тебя лечили?

– Компрессами, каплями. При воспалении наружного и среднего капали в одно ухо, при воспалении внутреннего – в другое. Они же соединяются в голове. Почему говорят: «В одно ухо влетело, в другое вылетело»? Из здорового уха капли легче перетекают в больное, понимаешь?

– Понимаю. А ты хорошо слышал, когда ухо болело?

– Отвратительно. Особенно когда уши битком набиты ватой, а голова обмотана толстым шерстяным платком. Однажды при воспалении дальнего уха я почти ничего не слышал. Отцу приходилось кричать. Он входил в комнату и орал во всё горло: «Привет!!! Как дела???» При этом у мамы на кухне всё падало из рук, а у соседей на столе подпрыгивали тарелки. А как здорово мы с отцом пели тогда! Обычно мама не разрешала этого делать. Говорила, что отцу медведь на ухо наступил. В детстве я представлял себе такую страшную картину. Папа-младенец лежит в колыбели и сосёт соску. Вдруг появляется огромный коричневый медведь, опрокидывает колыбель и наступает ногой на папино ухо. Я спросил у отца: «Откуда в городе взялся медведь?» – «Из леса, вестимо». Он не мог сдержать смеха, вспоминая конец этой истории: «Когда медведь наступил мне на голову, я проснулся и поднял такой рёв, что косолапый от ужаса выскочил из собственной шкуры и совсем голый, стыдливо прикрываясь передними лапами, убежал обратно в лес». «Так это его шкура висит у нас в гостиной?» – спросил я. «Да!» – отец гордо выпятил грудь. С тех пор я всем показывал эту шкуру и хвастался подвигом моего отца. Потом мама объяснила: выражение «медведь наступил на ухо» означает, что у человека нет музыкального слуха. У меня со слухом было не лучше. Мама всегда морщилась, когда я пел. Но разве запретишь петь больному ребёнку! И мы с отцом горланили: «А я-я иду, шагаю по Москве-е…» Весь дом слушал!

– И всем нравилось?

– Нет. Соседи вызвали милицию. Пришёл участковый. Как сейчас помню, его фамилия была Синицын. Милиционер сказал басом: «Почему нарушаете?» Отец встал грудью на мою защиту: «Кто нарушает? Мы нарушаем? У ребёнка воспаление дальнего уха! Ребёнку хочется петь!» Синицын вздохнул. Оказалось, что ему тоже дома запрещают петь. Мы запели втроём. Вскоре зашёл сосед с одиннадцатого этажа. «Хорошо поёте, но не хватает стройности. Позвольте, я подирижирую», – он оказался главным дирижёром Большого театра. После второй песни – это, кажется, была «В лесу родилась ёлочка» – дирижёр отвёл Синицына в сторону и спросил: «Вы, извиняюсь, кто будете по профессии?» Участковый удивился – он был в форме и при кобуре: «Разве не видно?» Дирижёр оглядел его с головы до ног, от фуражки до сапог: «Лётчик, да?» – «Никак нет. Майор милиции». – «Профессию не хотите поменять?» Милиционер пробасил: «Нет». – «А выходные у вас в милиции бывают?» – «Бывают. Завтра выходной». – «Тогда жду вас завтра в десять часов у служебного входа Большого театра». На следующий день участкового приняли на работу в Большой театр по совместительству: он продолжал ловить бандитов и жуликов, а в свободное от дежурства время пел в хоре. Через месяц его перевели в солисты. Он исполнял ведущие партии в «Щелкунчике», «Жизели», «Спящей красавице».

– Папа, ты уверен, что он участвовал в этих спектаклях?

– Конечно. У меня даже где-то сохранились программки с его автографами.

– Но это не оперы, а балеты!

– Балеты?.. Ой, я всё перепутал! Мы с отцом пели, а Синицын танцевал. Он кружился по комнате, как пушинка. Задирал ноги выше головы, плавно размахивал руками, как умирающий лебедь в «Лебедином озере». А сосед с одиннадцатого этажа был не дирижёром, а главным балетмейстером Большого театра…

– Папа, ты не шутишь? Ну-ка посмотри мне в глаза!

– Какие могут быть шутки? У дочки ухо болит… Кстати, в ухе ещё колет?

– Нет, ни капли. Всё прошло.

– Ура-а! Может, споём, а?

– Давай.

– Только тихо. «А я-я иду…»

– «…Шагаю по Москве-е…»

Прошлым летом я прошёл пешком всё побережье Белого моря от мыса Хромого тюленя до залива Кургузова. И не просто шёл, пиная перед собой консервную банку или спичечный коробок. В каждой деревне я искал старушек, которые помнят старинные сказки. Много сказок они рассказали: про Ивана-царевича и Марью-искусницу, про домовых Нюхлю и Дрюхлю… Но все эти сказки я уже читал или слышал в детстве от няни. И вот однажды мне наконец-то повезло: я встретил бабу Варю – на Севере всех старушек называют бабами. Ей было почти сто лет, и она помнила только одну сказку – про белого ёжика. О таком сказочном герое я даже слыхом не слыхивал. Баба Варя направила меня к подруге в соседнюю деревню. Та старушка была помоложе и вспомнила две сказки про ёжика. От неё я узнал адрес ещё одной сказительницы… И пошло-поехало. К концу пути в моём блокноте оказалось двенадцать сказок. «Больше, милок, не ищи, – сказала баба Оля, расставляя на столе чашки. – Нету больше сказок. В году двенадцать месяцев – и сказок про ёжика двенадцать». Я попил чаю с мёдом и покатил домой на скором поезде, чтобы эти сказки поскорее напечатали.

Жил-был белый ёжик. Почему белый? Такой родился. Как он выглядел? Возьмите лист белой бумаги и ничего не рисуйте – получится портрет белого ёжика на белом снегу. Жил ёжик на Севере. Жил хорошо, припеваючи. Ходил вприпрыжку и всегда что-то напевал: «Фуф-фуф-фу-фу-у!» Были у него друзья: белая медведица с двумя медвежатами и белая полярная сова. С медвежатами играл в прятки. Ох и нелегко их найти! Медвежата белые, только кончик носа чёрный. Прикроют лапой нос – и не видать медвежат на белом снегу. Сова ему подсказывала: летала и крылом показывала. Подойдёт ёжик к пушистому сугробу и прижмётся бочком. Сугроб сразу превратится в медвежонка: «Нече-естно! Тебе сова подсказала!» А сова в небе кувыркается: «Я ничего, я ничего! Что, крыльями помахать нельзя?!» Медвежонок подпрыгнет, сову не достанет, а та дразнится: «Не поймаешь, не поймаешь!»

Друзья у ёжика белого цвета, и море, у которого они жили, называется Белым. Разбушуется Белое море, завывает, весь берег грозится затопить. Ёжик испугается, съёжится, медведицу дрожащим голосом зовёт. Придёт медведица, скажет волшебные слова: «Море волнуется – раз, море волнуется – два, море волнуется – три, морская фигура замри!» Волны улягутся – снова играть можно.