Узники заговорили, перебивая друг друга, и каждый вспоминал что-нибудь хорошее про Ибрагима. Главное — все помнили тот сказочный день, когда Ибрагим появился неведомо откуда у решётчатого окошка зиндана с целым подносом всякой снеди. Единственный раз узники смогли тут поесть досыта. И этот жизнерадостный, полный доброты и сочувствия к людям юноша на их глазах погибал от жестокости визиря.
Ганифа достал из угла кувшин с водой, поднёс к губам Ибрагима.
— Спасибо, друг, — отпив несколько глотков, слабым голосом произнёс Ибрагим.
— Чего требует от тебя этот изверг? — вмешался длиннолицый узник.
Ибрагим удивлённо покосился на него: этого человека он видел впервые.
— Удивляюсь, брат, как ты можешь выносить такие пытки? — после недолгого молчания вновь заговорил длиннолицый.
— Что бы он со мной ни делал, развязать мне язык он не сумеет, — прикрыв глаза, произнёс Ибрагим.
— Иногда благоразумие подсказывает другое: во всём признаться, избавиться от мук да ещё вырвать кое-что себе в награду. Это умнее, чем бессмысленное упорство. Я вовсе не хочу тебя учить, но... Да что ты такое знаешь, что к тебе так привязались?
Ганифа давно уже делал длиннолицему знаки, чтобы он оставил Ибрагима в покое, но тот тянул своё:
— Поведай нам, облегчи душу, а мы тебе постараемся дать добрый совет. Ведь я старше тебя, больше повидал на своём веку...
— И выбрал благоразумие? — Ибрагим приподнялся на локте, испытующе посмотрел в глаза длиннолицему.
Длиннолицый невольно умолк, растерялся под этим пытливым взглядом.
— Так что же ты мне посоветуешь и что подсказывает твой опыт? — Ибрагим сурово сдвинул брови.
— Нет, нет, я ничего, — забормотал длиннолицый. — Просто сердце не выдерживает смотреть на твои муки... Кровью обливается...
Ибрагим опустил голову, снова закрыл глаза.
Когда в темнице, освещенной коптящим пламенем светильника, все уснули, Ибрагим поднял голову, внимательно посмотрел по сторонам. Он осторожно вытащил из-под соломы, на которой лежал, крохотный узелок — так, ненужную тряпочку — и спрятал в расщелине каменной стены. Расщелину Ибрагим заделал плоским камешком — их немало валялось на полу — и снова прилёг. Через несколько минут дыхание его стало мерным и глубоким, как у крепко уснувшего человека.
Из другого конца темницы к Ибрагиму бесшумно подполз длиннолицый. Вынув спрятанный под рубахой кинжал, он выковырнул плоский камешек, достал узелок, запрятанный Ибрагимом. Он даже не заметил, что Ибрагим открыл глаза и спокойно наблюдает за ним. Длиннолицый поставил камешек на место и пополз обратно...
ПРИКЛЮЧЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ,
в котором приняли участие верные друзья Ибрагима — белый кот и белый пёс
Однажды днём перед воротами падишахских владений появились белый кот и белый пёс. Пёс протяжно лаял до тех пор, пока из ворот не вышел рассерженный привратник. Каково же было удивление привратника, когда пёс поднялся на задние лапы и несколько раз прошёлся, повиливая хвостом.
— Скорее сюда! Смотри, какой чудной пёс! — позвал привратник своего напарника.
Пёс перекувырнулся через голову.
— Вот это здорово! А ну ещё разок! — приказал второй привратник.
Пёс будто понял — перекувырнулся два раза. Привратники, забыв обо всём на свете, хохотали и хлопали в ладоши. Вдруг пёс с громким рычанием кинулся на сидевшего поодаль кота. Кот зафыркал, взъерошил шерсть и шмыгнул прямо в открытые ворота.
Привратники, недовольные тем, что прервалось забавное представление, начали криками поощрять пса, а на кота и внимания не обратили.
Белому коту этого и надо было. Во всю прыть он бежал к знакомому дворцу, у которого один кирпич отливал золотом, а другой серебром. Безошибочно в этом дворце кот нашёл коридор, ведущий к комнате принцессы.
У двери, как всегда, сидел жирный евнух, клевал носом и жевал сакыз, чтобы не уснуть. Кот уселся напротив и уставился на евнуха неподвижными зрачками. Евнух пошевелился, открыл глаза, протёр их... Он попытался прикрикнуть на кота, прогнать, но кот не двинулся с места. Суеверный евнух задрожал от страха — ему показалось, будто зрачки кота увеличиваются в размерах, мерцают таинственными огнями. С пронзительным воплем евнух убежал. Кот замяукал, стал царапать дверь. Нурджахан открыла и сразу узнала Местана — кота Ибрагима и бабушки Фатьмы.
— Голубчик, как ты сюда попал? — обрадовалась она. —Милый мой Местан, хороший мой!
Она взяла кота на руки, стала нежно гладить, а кот громко и жалобно мяукал, ласкаясь к девушке.
— Погоди, ты, наверно, голодный, — всполошилась Нурджахан.
На золотое блюдечко она положила несколько ложек плова, дала коту. Местан даже не взглянул на вкусную еду и продолжал мяукать.
— Бедное безъязыкое животное! Понимаю, ты ищешь Ибрагима, — догадалась Нурджахан. — Визирь бросил его в темницу, в страшный зиндан...
Кот высвободился из её рук, подбежал к двери, начал царапаться. Нурджахан достала из ларца горсть золотых монет, завернула в свой шёлковый платочек и привязала на шею коту. Погладила его ещё раз и отворила дверь...
Местан поспешил к зиндану. Это уж его дело, как он сумел понять принцессу: ведь животные понимают нас гораздо быстрее, чем нам кажется, и нередко лучше, чем мы их.
Но подойти близко к зиндану кот не решился, спрятался в кустах, потому что дорогу ему пересекли гремевшие оружием стражники в сопровождении мирзы-писаря.
Лязг тяжёлых засовов заставил узников встрепенуться. С оружием наготове, на случай сопротивления узников, по ступеням спускались стражники. Мирза с важным видом шагал впереди.
— Ганифа Омар-заде! — выкрикнул мирза, выйдя насередину темницы.
Никто из узников не отозвался.
— Ганифа Омар-заде! — повторил мирза.
Снова никто не ответил, но Ибрагим, зорко следивший за длиннолицым, заметил, что тот едва заметно повёл головой в сторону Ганифы. По знаку мирзы стражники схватили юношу.
— Ты Ганифа? — спросил мирза.
— Да, — тихо ответил тот.
— Чей сын?
— Омара.
— Уведите.
Стражники, грубо толкая Ганифу в спину, увели его. Дверь захлопнулась.
— Скоро пятница — день публичных казней на площади, — глухо произнёс кто-то из узников. — А Ганифа ослабел, не может больше таскать камни...
— Ну-ка погляди. — Другой узник подставил Ибрагиму спину.
Ибрагим стал на его плечи, посмотрел в оконце. Стражники втолкнули Ганифу в низкую дверь другого подземелья, где не было даже маленького окошка.
— Так и есть, эти злодеи бросили его в зиндан для смертников!
— Значит, в пятницу с восходом солнца бедняги не станет, — вздохнул длиннолицый.
— А тебе стало жаль того, кого ты выдал? — воскликнул Ибрагим. — Подлый предатель, такое-то ремесло ты выбрал, вооружившись благоразумием? Я давно понял, кто тебя к нам подослал.
Задыхаясь от гнева, Ибрагим двинулся на перепуганного длиннолицего. Тот с каждым шагом Ибрагима пятился назад, пока не коснулся спиной мокрой стенки. Он растерянно огляделся — со всех сторон на него смотрели враждебные лица, глаза узников горели ненавистью. Тогда длиннолицый выхватил свой кинжал и бросился на Ибрагима, но юноша ловко вышиб у него кинжал и бросил длиннолицего на каменные плиты. Поднялись со всех сторон кулаки, откуда-то появилась верёвка...
И тут дверь темницы вновь отворилась, а по ступеням стали спускаться стражники.
— Пошли с нами! — крикнули они длиннолицему и для виду стали грубо толкать его вперёд.
Узники взволнованно зашумели, кое-кому показалось, что и этого человека ожидает участь Ганифы. Но когда дверь уже готова была захлопнуться, длиннолицый обернулся, ехидно бросил Ибрагиму:
— Хотели удавить меня? Не удалось?
— Не мы, так другие это сделают! — крикнул Ибрагим, порываясь к двери.
Но она с грохотом затворилась. И уже с другой стороны до узников донеслась:
— Раньше все вы погибнете!
Чернобородый узник поднялся на плечи Ибрагиму и угрюмо сказал:
— Так и есть, они мирно беседуют. Это был переодетый стражник.
Люди помрачнели. Как ни плохо было им тут в темнице, оказывается, было и нечто худшее, чего каждый боялся. Теперь некоторые думали о том, что не нужно было так много рассказывать о себе или так часто и зло бранить визиря. Можно было догадаться, что визирь непременно подошлёт к ним своего человека. Кто не боялся за себя, тот тревожился о судьбе близких: визирю ничего не стоило добраться до них.
— Из-за этого предателя визирь нас всех перевешает, —уныло произнёс один.
— Надо бежать, — сказал другой.
— Легко говорить, — возразил первый. — Попробуй уйти через железные двери, из-под носа у тюремщиков.
— Здесь оставаться — тоже смерть...