— Держи, — услужливо протягивает.

Соприкоснувшись с ледяными пальцами ламии, Нойли вновь непроизвольно затаивает дыхание. Мареш холоден телом, но интересно, можно ли разжечь огонь в его мёртвом сердце, а усопшее тело заставить желать? Не верится, что кровососы не занимаются сексом. Столько лет… веков жить… Воздержание? Вряд ли…

— Спасибо! — с напущенным равнодушием забирает телефон Нойли. Глядит на «Nokia». Какой номер у отца? Хм… обычно они забиты в память мобильника, а тот остался в сумке на месте аварии. В голове ни одного! Зачем запоминать то, что есть в телефоне? Дориан хмыкнув, забирает трубку и сигнализируя клавишами, посматривает на экран. С понимающей улыбкой возвращает. На панели высвечивается — «Варгр». Ингерер озадачено забирает трубку. У кровососа есть номер оборотня? Уму непостижимо. Ладно, это их дела.

На другом конце ожидающе протягиваются гудки.

— Да, — недовольно рычит знакомый голос. Почему Варгр всегда такой грубый? Даже ламия и тот спокоен. Ничего. Оборотень изменится, когда поженятся.

— Это я, — нехотя выдавливает Нойли и выжидающе затаивается. Пауза неприятно затягивается, на горле нестерпимо стягивается невидимая удавка.

— Нол? — неверующе протягивает уже мягким тоном оборотень.

— А кто ещё? — не удерживается от вспышки ревности Ингерер. — Или мой голос настолько позабылся, что ты собирался с мыслями: кто бы это ещё мог быть?

— Милая, перестань, — оправдывается Варгр. — Просто я растерялся… и почему с этого номера звонишь?

— Потому что Дориан меня только что спас. Я попала в аварию…

— Что? — ревёт на другом конце Варгр. Нойли брезгливо кривится: — Хватит орать! Со мной все в порядке, немного расцарапала лоб и всё.

— Дай трубу Дориану, — гневно чеканит Бъёрн.

Ингерер неспешно протягивает мобильник ламии:

— Тебя!..

— Хай, зверь! — весело отзывается Мареш, только прижимает трубку к уху.

— Мразь, — глухо рокочет Варгр, — если коснешься её, убью!

— Не хочу тебя разочаровывать, — издевательски спокойно кидает Дориан, — уже трогал. На руках носил, и даже больше… Я понравился Нойли, — отрывает мобильник от уха, несколько секунд держит на расстоянии — оттуда раздаётся шквал нецензурной брани. Только запал Варгра иссякает, ламия подносит телефон обратно: — На границе, через пять минут, — швыряет мобильник в окно и расплывается победной улыбкой: — Ну, что, с ветерком, богиня?

Джип, набирая скорость, будто парит. Мягкая и укачивающая лёгкость, от которой закладывает уши. Нол глядит на дорогу — она сливается в круто-виляющую полосу. Лес — сплошное размытое зеленовато-чёрное полотно. Контраст создаёт небо — тяжёлое, платиновое, с двигающимися облаками. Это яркое сочетание стоит запомнить и создать холст: возвращение домой!

— У нас есть пара минут, — остановившись, Дориан выключает зажигание и поворачивается. Ингерер не сдерживает ехидного смешка. Кровосос знает, что действует гипнотически и пользуется этим без зазрения совести.

— На что? — изображает непонимание Нол.

— Чтобы проститься и договориться, — мягко поясняет Дориан, явно включая на полную ламийское обольщение.

— На прощание хватит и секунды: «Пока», — Нол игриво машет. — А вот договориться, даже не знаю, о чём.

— Ты… спасёшь… меня от депрессии? — брутальная хрипотца мужского голоса вводит в ступор. Головокружительное волнение стремительно подкатывает — Ингерер машинально переводит взгляд на манящую полосу рта. Завораживает, притягивает… Ламия сильнее, чем подумала вначале. Но ничего, сама непроста. Нол откидывает мешающийся локон назад и неопределённо пожимает плечами:

— Ты — наглец, Дориан Мареш!..

Ледяное объятие лишает голоса. Ламия рывком подтаскивает и прижимая к холодной груди, обжигает требовательным поцелуем. Желание вспыхивает лишь от одного прикосновения… Что за бред?!. Одно прикосновение — и она уже готова ответить! Нойли против воли обвивает Мареша за шею, погружаясь в мир страсти.

— Да… — машинально слетает с губ, только Дориан отрывается от неё. Как он смог сломать барьеры её сознания?.. Мысли испаряются — взгляд ламии мучительно долго изучает. Трепет охватывает, будоража кровь. Убийственные губы вновь приближаются. Ингерер не в силах отказаться, закрывает глаза. Да! Она хочет… Поцелуй, ещё один… Такой же упоительный и живой, показывающий всю силу нечеловеческого вожделения. От собственно стона по коже бегут мурашки, внутри разливается нестерпимый жар — Дориан искусно добивается желаемого. Подлый соблазнитель, но как горяч в похоти. Значит, всё же ламии могут жаждать… и не только крови!..

Рёв байка выдёргивает из мира жгучих чувств. Разочарование смешивается со злостью, ведь прерваться приходится на самом интересном месте. Рука дерзкого ламии бесцеремонно сжимает грудь, а другая блуждает по оголённому бедру.

Очнувшись от гипноза, Нол влепляет кровососу звонкую пощечину и возвращается на место, одёргивая подол юбки:

— Наглец! — наигранно негодует, смотря вдаль — на трассе виднеется приближающаяся чёрная точка. — А что, если расскажу всё Варгру? Ты хоть знаешь, что я его…

— …невеста, — обрывает холодно Дориан. Ингерер машинально оглядывается. Мареш криво усмехается: — Мне всё равно, как и тебе. Я это понял, когда твоё тело отозвалось на мои ласки; когда ответила со страстью, которую я ещё не встречал. Сейчас зверь будет ругаться, но я жду тебя. Даже не надо звонить, только подумай обо мне. Я с тобой, — Мареш значимо склоняется — Нойли невольно прикрывает глаза, вновь мечтая о жадных губах, но они нежно касаются виска. — Вот здесь! — Шёпот заставляет прижаться к ламии крепче, ища обжигающий объятий: — Я засел там, и теперь не уйду, пока не прогонишь… — Резко отстраняется, оставляя наедине с пустотой и холодом. Как же обидно, что вот так быстро заканчивается знакомство. Две минуты, которые порой тянутся бесконечно долго, сейчас пролетели одним мгновением. Зато каким?! Ярким, взрывным…

— Я не приду, — напускает равнодушия Нойли, старательно не глядя на Мареша.

— Придёшь… — со знанием дела протягивает Дориан.

— Нол, — Варгр внимательно смотрит на подругу — она прислонилась к окну, словно в прострации. Медленно оборачивается — бледная, под глазами синяки. Неужели Дориан её всё же бросил? На душе неприятный осадок. — Мы приехали, — поясняет Бъёрн, — теперь расскажешь, что случилось?

— Всё отлично, — ведёт плечом Нол. Откидывает волосы на спину и улыбается: — Спешила к тебе, хотела сделать сюрприз, а вышло, как всегда!

— Милая, ты мне врёшь, — незлобиво отрезает Варгр.

— Ага, но я не хочу сейчас говорить, поэтому, давай, потом. Встретишь Лайма, он должен через полтора часа прилететь и сам заходи в гости.

— Я не могу, — отзывается Бъёрн после минутной паузы. — Мне нужно уехать.

— Хорошо, — в огромных глазах сверкают слёзы, губы обиженно надуты. Катя… Нол… Разорваться невозможно. Варгр рвано выдыхает: — Милая, мне ещё твою машину нужно глянуть. Диагностику сделаю, но думаю, там немного работы. Может, тебя специалисту показаться? Авария как-никак…

— Я в норме! — недовольно чеканит подруга. — Говорю же, просто царапина, — распахивает дверцу и выскакивает на улицу. Громко захлопнув, не оборачиваясь, идёт к дому. Стройная фигура, величественная и надменная… Как всегда, Нол показывает характер.

Совесть колет всё сильнее. Варгр нажимает на гашетку. Так, надо встретить Ингерера, и заодно узнать про альвийскую кровь Нойли.

Вечером Бъёрн останавливается возле автосервиса и выключает зажигание. Грехем уже отбуксировал «Toyota». Расплатившись, загоняет на подъемник, подключает компьютер. Диагностика подвески, двигателя, замер углов схождения колес… Массу времени убивает, но главное, как и думает, работы немного. Вот только голос Лайма постоянно в голове:

— Я никому не мог сказать про Нойли. Правила альвийцев таковы, что простые смертные не должны знать о существовании их расы. Да, ты — оборотень, но потому и радовался вашим отношениям. Вы идеально подходили друг другу. Кто бы ещё смог вынести характер Нол? Только ты…

Двадцать лет мучений, переживаний. Это ведь как быть в кандалах приколоченному к стене. Вроде цепь есть, двигаться можно, но далеко не уйти. В душе словно мертвец.

Вечное одиночество в мире, в котором не видишь просвета — Ад! Правда, последняя неделя доказала, что этот Ад не был кромешным. Катя умудрилась перевернуть представление «плохо-хорошо», уничтожила остатки самоуважения.

Дерьмо собачье! Если девчонке не нужен, зачем надрываться? Пусть идёт своей дорогой! Сердце разрывается: отпустить, смириться — равнозначно смерти!

«Только не говори Нойли кто её мать,» — прорезаются сквозь мысли слова Ингерера.