392

Ископыть — земля, грязь, снег из-под копыт бегущего коня (Ред.).

Сравни: «Песни, собр. Киреевским», I, 46.

Помутился.

Чингалище — кинжал.

Не обидно.

Рассказчик разом вывел на сцену обоих богатырей, и среднего, и старшего, и тем нарушил строй сказки; обычный эпический прием требует, чтобы сказочные герои три раза сражались со своими врагами, с каждым порознь

Палку («Опыт областн. великор. словаря»).

Незнайко сражается с одним срацынским богатырем, о другом умолчано.

Пе́лька — часть всякой одежды, находящаяся на груди у горла.

Записано в Курской губ.

AT 842 C* (Честная копейка не тонет и доставляет счастье. См. прим. к тексту № 217) + 559 (Несмеяна-царевна). Второй сюжет является основным. В AT учтены его варианты, записанные в разных странах Европы и от американцев европейского происхождения, негров, индейцев в Америке, а также один текст, записанный в Африке. Русских вариантов — 14, украинских — 8, белорусских — 5. Встречаются сказки о Несмеяне и в не учтенных в AT сборниках фольклора других народов СССР, например, латышских (Арайс-Медне, с. 95), башкирских (Башк. творч., II, № 24), татарских (Тат. творч., II, № 68). Мотивы сюжета «Несмеяна-царевна» известны по древнему скандинавскому эпосу, например, по «Младшей Эдде». Сюжет о несмеющейся или молчащей царевне обрабатывался писателями на основе народных сказок. Первоначальный смысл этого сказочного сюжета, связанного с ритуальной ролью смеха в древних обрядах, доносит старейшая его литературная версия в итальянском сборнике новелл Дж. Серкамби (1347—1424). В XVI в. сказка о Несмеяне была обработана Базиле («Пентамерон», II, № 5). Из писателей нового времени к сюжету обращалась, например, Божена Немцова (сказка «Мудрый ювелир», 1845). Исследование: Пропп В. Я. Ритуальный смех в фольклоре. По поводу сказки о Несмеяне. — В кн.: Фольклор и действительность. М., 1976, с. 174—204. Данный текст представляет характерную для восточнославянского фольклора разновидность сюжетного типа 559 — «Мышь, жук и сом смешат царевну». В стиле повествования и в назидательных рассуждениях рассказчика, которыми начинается и заканчивается сказка, проявляется книжное влияние.

Пас.

Усердно старался (Ред.).

Толстеть, наливаться, тучнеть (Ред.).

Тащиться, плестись (Ред.).

Записано в Оренбургской губ.

AT 306 (Ночные пляски). См. прим. к тексту № 236, в котором сюжет развернут неполно. Этот и следующий тексты представляют характерные для русского, а также белорусского, украинского фольклора солдатские сказки.

После слов «Я узнаю» — «Ладно, узнай!» (с. 333) Афанасьевым приведен вариант: «Вызвался солдат. Приставил его король к своим дочерям будто в услужение. «Смотри, — говорит, — не плошай!» Королевны обступили солдата, стали его угощать, вином потчевать: «Пей, кавалер, сколько душе хочется!» А он тому и рад; вино пьет да песни поет; до того напился, что тут же на́земь повалился; всю ночь проспал, ничего как есть не видал. Поутру требует король солдата: «Что, братец, узнал?» — «Никак нет, ваше величество!» — «Ну, еще в две ночи если не узнаешь — велю тебя повесить!» Стало время идти к вечеру; опять обступили королевны солдата и давай вином поить. Забыл он про свою службу, напился пьян и проспал до утра́. Говорит ему король: «Смотри в оба! Остается тебе последняя ночь; если и теперь проспишь — завтра на виселице будешь». — «Слушаю, ваше величество!» Пришел солдат к королевнам; они его спрашивают: «Что тебе батюшка сказал?» — «Да что сказал! Коли к утру во дворце цветы не расцветут, так велит меня повесить». — «Хорошо тебе король загадал!» — «Да, хорошо!»

Начали они угощать солдата по-прежнему, а он думает: «Нет, не надуешь!» Сел за стол, обедать — обедает, а вино не пьет, за голенище льет; к вечеру притворился пьяным и свалился со стула на́ пол. «Кажись, опять напился!» — «Нет, сестрицы! Постойте, — говорит старшая королевна, — надо прежде испробовать». Схватила плеть и давай бить солдата: не вскочит ли? Солдат терпит и знаку не подает — хоть на части изорви!.. Как ушли царевны в заклятое царство, солдат тотчас надел на себя шапку-невидимку да сапоги-скороходы, побежал за ними и живо нагнал. Встречает их царь, взял младшую королевну за белые руки, повел по́ саду и начал хвалиться: «У меня-де есть такие диковинки, каких у вас на том свете нет! Вот бочонок — хоть невелик, всего полтора вершка, а вина из него сколько хочешь лей. Прекрасная королевна! Дарю его тебе на память». Она взяла бочонок, а солдат тут же украл его и положил к себе в ранец. После того царь подарил ей шкатулку: только стукни — тотчас откроется, и всякие кушанья явятся, каких душе угодно! Да еще тросточку: только махни — тотчас войско словно из земли вырастет. Солдат украл и шкатулку и тросточку и все в ранец спрятал...»

Из примечаний Афанасьева к тексту № 167. Записано в Пермской губ.

AT 306 + эпизод 518 (Обманутые черти, лешие и великаны. См. комментарии к тексту № 185). Традиционная контаминация. Эпизоды в подземном царстве и заключительный эпизод уличения царевны солдатом изложены схематично.

Место записи неизвестно.

AT 700 (Мальчик с пальчик). В AT учтены европейские и турецкие, индийские сказки. Русских опубликовано 20, украинских — 8, белорусских — 8. Осложненные своеобразными подробностями варианты встречаются в сборниках сказок некоторых тюркоязычных народов СССР, например, татар (Тат. творч., III, 1981, № 149), башкир (Башк. творч., V, 1983, № 116, 117). Литературная история сюжета восходит к английскому стихотворению XVI в. «Tumbe his life and death» и особенно связана со сказкой Перро о мальчике с пальчике и волке и сказками братьев Гримм (№ 37 и 45). Украинская народная сказка обработана Г. П. Данилевским («Коротышка»). Текст сборника Афанасьева послужил основным источником одноименной сказки А. Н. Толстого. Исследования: Saintyves P. Les Contes de Perrault et les image des legendares. Paris, 1912, p. 319—349. По своей структуре вариант Афанасьева близок сказке Перро, но замечателен деталями и эпизодическими образами, связанными с русским крестьянским бытом. Имеются в восточнославянском, преимущественно в белорусском и украинском, материале варианты, отличающиеся антибарской и антипоповской социальной заостренностью (маленький мальчик — Горошек, Воловье ушко — потешается над барином, попом, вредит им).

В сносках Афанасьев приводит два варианта начала сказки:

«Вариант 1: В одной деревне жили-были мужик да баба, детей у них не было Стали они богу молиться да просить себе детище. Услышал бог молитву. Говорит однажды мужик бабе: «Старуха! Нет ли у нас какого полена; я нащеплю лучины». Баба в ответ: «Возьми, старик, в печке». Мужик взял топор, достал полено и давай лучину щепать; щепал, щепал и отрубил себе пальчик; из того пальчика сделался мальчик, да такой резвый, разумный; только народился, а уж с отцом, с матерью разговаривает. Возрадовались мужик с бабою, возблагодарили господа и назвали своего мальчика Микулка Четвертной. На другой день поехал мужик землю пахать, а баба принялась блины печь. Напекла блинов, намазала и говорит Микулке: «На, сынок! Снеси отцу пообедать».

Вариант 2: Жили-были старик со старухою. Стала старуха капусту рубить, отсекла себе пальчик, бросила на печку, а сама приговаривает: «Пальчик, пальчик, вырасти мальчик». Истопила печь, напекла блинов, вздохнула и промолвила: «Если б был у меня сынок, он бы снес к отцу блинков позавтракать!» Только вымолвила — соскочил с печи мальчик с пальчик: «Давай, матушка, я снесу». — «Ах, сынок! Ты еще малёшенек, где тебе блины тащить!» — «Ничего, матушка! Я мал, да удал; где боком, где скоком — донесу до батюшки!» Пришел на отцовскую полосу: «Ешь, батюшка, блины; а я пахать стану». — «Где тебе пахать? Ты еще за соху не ухватишься!» — «Ничего! Я мал, да удал». Уселся поверх сошника, взял вожжи и ну пахать землю».