Но вообще находить в океане дорогу сейчас не особенно трудно. Всюду плавают таблички с указателями и дорожными знаками. Ночью они освещаются изнутри электричеством. На одной табличке было написано: «До Парижа — два с половиной дня». Бродяга правил в ту сторону, куда показывала эта табличка, а в остальном полагался на ветер.

Парусник не спеша продвигался вперёд. У Хвостика с Бродягой было время и поспать, и поесть, и позагорать на палубе.

Панадель у штурвала то и дело запевал свою бодрую моряцкую песню, а Хвостик подыгрывал ему на гармошке:

Время от времени Бродяга произносил — как будто сам для себя — что-нибудь загадочное, например:

— Не так уж всё плохо, как думалось. Или:

— Ох уж эта Америка!

А однажды горько вздохнул:

— Да, железо ковать лучше, пока оно у тебя есть!

Тут Хвостик поинтересовался:

— Что ты этим хочешь сказать?

— Ну, это длинная история, — тотчас откликнулся Панадель. — Но так и быть, дорогой, раз уж ты меня просишь, могу тебе рассказать. Значит, дело было так…

И пошёл рассказывать, и пошёл. И после каждой истории добавлял:

— Да, можно считать, это неплохой урок на будущее.

— А что такое Урок На Будущее? — не понял Хвостик.

— Как, ты даже этого не знаешь? Ну, дорогой мой, не знать таких простых вещей! Урок На Будущее — это… — Бродяга замялся. — Как бы тебе объяснить, чтоб ты понял?.. Понимаешь, бывают вещи, которые тебе нужны сразу, а бывают такие, которые сейчас пока ни к чему, но потом могут пригодиться. В будущем. Их стоит держать на всякий случай. Вот, например, ты нашёл пустую консервную банку. Или какой-нибудь очень красивый камень. Зачем он тебе нужен, ты пока сам не знаешь, но разве ты из-за этого станешь его выбрасывать?

— Нет, — замотал головой Хвостик, — я его прихвачу с собой. Мало ли что!

— Вот именно, — подтвердил Панадель. — Ни один умный человек не станет выбрасывать пустую консервную банку. Мало ли что! Когда-нибудь она пригодится, и ты скажешь: «Хорошо, что я её сохранил». Вот это я и называю: Урок На Будущее.

Ослик не очень понял, при чём же тут история, но поскорей закивал:

— Ай-яй! Понимаю. И много у тебя накопилось этих… Уроков На Будущее?

— Да уж порядочно. — Бродяга многозначительно похлопал себя по набитым карманам. Там что-то зазвякало, забренчало.

— Ой, что там? — полюбопытствовал Хвостик.

Панадель пошире оттопырил один карман, заглянул туда, потрогал что-то указательным пальцем и стал перечислять:

— Значит, так: там две лампочки, немного перегоревшие; улитка; спички; перочинный ножик, сломанный; бутылка; свеча, верней, то, что от неё осталось; использованная батарейка… И ещё кое-какие Секретные Уроки На Будущее.

Хвостику стало совсем любопытно:

— А Секретные Уроки — это какие?

— А такие, что про них нельзя говорить. И посторонним лучше в них свой нос не совать. Если ты понимаешь, что я имею в виду.

Потом они долго сидели на корабельном носу (у моряков он называется буг), болтали в воде ногами и смотрели, как заходит за горизонт багровое солнце. Закат им так понравился, что они даже захлопали в ладоши и закричали:

— Браво, браво!

А потом ещё так:

— Браво, бис!

Как будто они были в театре и хотели, чтоб им всё повторили ещё раз.

Ровно через два с половиной дня, минута в минуту, они уже были в Париже.

Сначала они вошли в реку Сену, потом проплыли по ней до большой площади. Там их восторженно встретили бродяги со всего света. Вечером устроили праздник с песнями и танцами.

А на другой день Панадель с Хвостиком пошли гулять по Парижу. Они разрешали туристам смотреть на себя и фотографировать сколько им вздумается, а Панадель учил Хвостика французскому языку.

Сам он уже знал по-французски слова два. Во-первых, «мон ами». Это значит «мой друг». А во-вторых, «мерси». Это значит «спасибо».

Вполне можно было объясняться. Встретятся они с другими бродягами, похлопают друг друга по плечу: «Мон ами, мон ами!» Угостят их, они говорят: «Мерси, мерси!»

Было так весело, что они лишь на третий день вспомнили, зачем приехали в Париж. Тут Бродяга поскорей пошёл с Хвостиком в университет и спросил у ректора (так называют директора университета), не найдётся ли у них свободной профессорской кафедры для осла, который очень любит думать о разных умных вещах.

Ректор посмотрел на Хвостика. А Хвостик посмотрел на ректора и сказал на чистом французском языке:

— Мон ами.

Ректор так удивился, что тут же подарил ему кафедру, да не простую, а самую замечательную. Во-первых, она была цвета карамельного пудинга — любимый цвет Хвостика. Во-вторых, на ней можно было качаться.

Хвостик поскорей сел на неё, покачался немного и сказал, опять по-французски:

— Мерси.

Тогда ректор надел ослу на голову специальную профессорскую шапочку и сказал, что он теперь «месье профессор доктор Хвостик».

Собралось много народу. Хвостик произнёс благодарственную речь на французском языке. Она была очень длинная, хотя вся состояла из трёх слов:

— Мерси, мон ами, мерси, мон ами. Ай-яй! Ай-яй!

И все хлопали в ладоши и удивлялись, как хорошо месье профессор доктор Хвостик говорит по-французски.

Хвостик с удовольствием говорил бы хоть до ночи, но Панадель сказал, что пора отплывать.

Они попрощались со всеми профессорами и бродягами, взяли кафедру-качалку и сели на свой корабль.

Обратное путешествие заняло времени больше — целых четыре дня. И вот почему.

В первый день пути на них обрушился ужасный тайфун. Он поднял их корабль в воздух, завертел и опустил, к сожалению, носом не в ту сторону. Так что они долго выбирались на правильную дорогу.

А на третий день их ещё задержало какое-то морское Чудовище.

Это Чудовище давно искало домашнего учителя для своих детей. Оно узнало, что на корабле плывёт настоящий Недействительный Профессор Парижского университета с кафедрой-качалкой цвета карамельного пудинга, и стало уговаривать Хвостика пойти к нему. Морские чудовища, оказывается, очень хотят, чтобы у их детей было самое лучшее образование.

Но Хвостик в море не захотел. Он стал говорить, что боится сырости. И вообще у него ревматизм.

Но Чудовище не отставало. Оно поднимало хвостом волны и долго не отпускало корабль дальше. Тут Панадель возмутился.

— Что за манеры? — крикнул он. — Говорите о воспитании, а сами вести себя не умеете!

Наконец они добрались до родных берегов, притащили домой кафедру-качалку. Но Катенька вначале не поняла, что это такое.

— На какой свалке вы подобрали эту развалину? — спросила она.

— Это называется кафедра, — небрежно объяснил Панадель. — Из настоящего университета.

А Хвостик добавил с гордостью:

— Да, Катенька, у меня теперь есть своя кафедра. Я теперь тоже Профессор. Ай-яй!

— Называйте это, как вам нравится. Но она же совсем трухлявая, её нельзя ставить в доме.

— Да, кафедра не совсем новая, — согласился Панадель. — Но понимаешь, в Париже сам университет очень старый. Что ж удивительного, если и кафедры там такие.

Им всё-таки удалось её уговорить. Они поставили кафедру-

качалку у себя в комнате, и Хвостик каждый день качался на ней несколько часов, размышляя о чём только мог. И так уставал от этого размышления, что незаметно засыпал. Проснувшись, он качался ещё немного и бормотал сам себе, довольный и счастливый:

— Месье профессор доктор Хвостик. Ай-яй! Ай-яй!

— Вот это да! — покачал я головой, когда Якоб кончил. — Значит, Хвостик у вас теперь взаправду Профессор?

— Конечно, — сказал Якоб. — Раз профессорская шапочка у него есть, самая настоящая, и кафедра-качалка.

— Ах, да! — сказал я. — Кафедра-качалка цвета карамельного пудинга. Тогда никаких сомнений.

Мы сидели на изгороди у выгона и смотрели на кобылу и на жеребёнка.

— Ну, давай ещё про что-нибудь, — попросил я.

Времени нет, — сказал Якоб. — Я уже с Морицем договорился.

— А кто это Мориц?

— Жеребёнок, — сказал он. — Ты что, забыл?

— Ах, да! Вспомнил.

Я встал. Мы стали прощаться.

— Пока, — сказал я и пошёл со своей пустой корзиной в сторону леса. Может, всё-таки ещё найду хоть несколько шампиньонов.

Якоб остался сидеть на изгороди.

Обернувшись, я увидел, как он подошёл к жеребёнку Морицу и заговорил с ним.

«Наверное, что-нибудь ему сейчас расскажет, — подумал я. — Ладно, в следующий раз и мне расскажет».