— Бедненькие! Если вы не хотите покидать наш дом, то я вас не выгоняю, оставайтесь здесь. Но, Хатарис, Улсвея, давайте хоть посмотрим на новый дом, ведь жители Торнана так старались.

— Ладно, Борнахи, чтобы не обижать жителей Торнана, посмотрим на свой дом.

— Вот и отлично. Пойдемте! Смотри, Хати, ваш дом находится ровно в десяти шагах от моего. Зная вашу любовь к нам, я специально заказал соседям построить дом на доме.

— Так это наш дом? А мы с Улсвеей думали, что благодарные жители Торнана строят тебе пристройку. Борнахи, здесь действительно десять шагов, я уже сам измерил. Ули, какая радость! Может, такой дом нам и подойдет?

— А какой шиповник растет около вашего дома!

— Да, Нахи, замечательный! Хотя он вообще-то здесь везде растет, но около нашего дома шиповник просто чудесный!

— А теперь посмотрим, что внутри.

— С радостью, уважаемый, с радостью. О! Посмотри, Улсвея, здесь есть даже мебель!

— Я вижу, Хати. И вся нужная посуда есть, подушки и перинки, коврики! А это что, Хатарис?

— Посмотрим. Одежда! Кофты моего размера, а платья совсем как на тебя, Ули. Борнахи, это все нам?

— Да, Хатарис, это все вам с Улсвеей. Я же говорил, что жители Торнана очень старались обустроить ваш дом и вашу жизнь как можно лучше.

— Какие они добрые, надо сказать им спасибо.

— Одну минуту, Хатарис. Подойди, пожалуйста, сюда. Что ты видишь?

— Окно и цветочек на нем, такие цветы Улсвея любит.

— Хорошо, Хатарис, а теперь посмотри в окно. Что ты там видишь?

— О, Нахи, я вижу окно твоего дома. Эя и Фати смотрят в него и машут мне рукой.

— Ну вот, Хати, а ты говорил, что вы с Улсвеей будете брошенными и одинокими. Целыми днями мы будем вместе, а если поздним вечером вам станет немножко одиноко, вы с Ули посмотрите в окно и увидите меня, Эю и Фати.

— А что, Ули, новый дом мне нравится.

— Да, Хати, он такой уютный и рядом с домом Нахи!

— Мы сейчас же переезжаем, Ули!

— Я помогу тебе перенести вещи, Хатарис.

— Ладно, Ули, только сначала надо сказать спасибо жителям Торнана.

— Да — да, Хатарис, пойдите и обрадуйте их, они ждут вашего решения.

— Дорогие жители Торнана, мы с Улсвеей будем жить в своем собственном новом доме! От такого дома просто нельзя отказаться.

— Ух! Замечательные наши, просто гора с плеч! А ты, Борнахи, просто настоящий волшебник. Как тебе удалось переубедить их? У нас утром ничего не получалось.

— А я и не пытался переубеждать Хатариса и Улсвею, я только показал им новый дом. От такого дома действительно нельзя отказаться. Ведь вы строили его и обставляли внутри с большой любовью. Я вам всегда говорю, что любовь и доброта души имеют силу солнца. Все, что ни сделано по доброте душевной, не может быть отвергнуто. Вы только что в этом убедились, уважаемые соседи.

— Да, Нахи, верно. И если Хати и Ули понадобится в хозяйстве еще что-нибудь, мы с удовольствием им поможем. Улсвее мы подарим еще украшений, а Хатарису — еще книг.

— Спасибо, дорогие жители селения, мы с Ули так рады и так благодарны вам за все, что Улсвея сейчас заплачет. Чтобы этого не произошло, мы пойдем посмотрим наш дом еще раз и перенесём туда вещи.

— Хорошо, Хати, а вечером мы устроим праздничный ужин по поводу новоселья. Ваше с Ули дело — нарядно одеться, а остальное мы сами сделаем.

— Тогда мы идем внимательно рассматривать наш дом.

— А после не зайдёшь ли на минутку ко мне, Хати?

— Не зайду ли я к тебе, Нахи? Я готов заходить к тебе каждую минуту. А в чем дело?

— Я хотел расспросить тебя о драматическом театре и узнать, что такое комик. Помнишь, Хати, вчера ты говорил об этом?

— Конечно, помню, но, уважаемый, неужели ты не знаешь, что такое театр?

— Как сказать, я имею представление о театре. В Алатарисе я видел большой дом с множеством стульев и скамеек, туда собирались сотни людей.

— Вот видишь, Нахи, ты все о театре знаешь…

— Постой, Хати, не все. Мне непонятно, зачем людям Алатариса нужен был театр, для чего им было собираться такой толпой под одной крышей?

— Даже не знаю, как лучше ответить. Понимаешь, Нахи, в стране сияющих огней были свои писатели, они писали пьесы, работники театра придумывали, как бы оживить написанное. В общем, на сцене актёры играли чужую жизнь. Не знаю, как еще лучше объяснить.

— Мне кажется, я все понял, Хати. На сцене собирается человек десять, играют чужую жизнь… Это еще придумать надо — играть жизнь! Так вот десять играют, а сотни на них смотрят. Чисто алатарский вариант подхода к жизни.

— Послушать тебя, уважаемый, то покажется, что ты недоволен театром?! А ведь он был у нас культурным центром. Иногда со сцены раздавались умные мысли, достойные идеи.

— Ах, дорогой Хатарис! Для достижения великого существует такая прекрасно-незаменимая вещь, как одиночество, а не театр. Согласись со мной, Хати, что гениальные идеи чаще всего рождаются ночью, когда человек один, а не в театре, где он окружен толпой людей. Честно говоря, я бы и минуты не выдержал в вашем культурном центре. Среди сотен людей я не стал бы предсказателем.

— Ну, Борнахи, предсказателем ты бы стал всегда и везде, но скажи, тебе действительно не нравится театр?

— Не то, чтобы не нравится… Для Алатариса это было нормальным явлением, но для Торнана оно кажется несколько странным.

— Послушай, Нахи, а как по-твоему называются такие явления, как театр? Абсолютно уверен, что для этого заведения у тебя есть свое собственное название.

— Такое заведение у меня называется домом массового психоза, Хатарис.

— Домом психоза?!

— Массового, Хатарис. Не забывай этого уточнения, — психоз бывает только массовым. Где ты видел одного человека, страдающего этим недоразумением?

— Где? Трудно сказать.

— Потому что ты никогда не видел такого человека. А теперь вспомним алатарский театр. Вот сидит сотня людей, десять на сцене изображают жизнь, вдруг люди в первых рядах засмеялись, заплакали или стали хлопать в ладоши. Что происходит с остальными? Через минуту весь зал смеется, рыдает или хлопает в ладоши. Несколько раз я наблюдал за вашими спектаклями, Хати. На мой взгляд, люди вели себя странно в театре — смеялись там, где не просыхать бы от слез, а плакали над тем, над чем надо смеяться. И вообще, как химик ты должен знать, Хати, что там, где много людей, мало кислорода. Это вредно для здоровья.

— Так, значит, ты не отказываешься от своих убеждений о плохом театре?

— Да, Хатарис, уж лучше я останусь при своем мнении. Мои убеждения, по крайней мере, дают мне возможность оставаться в живых, а где сейчас страна сияющих огней с ее театром вместе?

— Самое интересное, что мне нечего тебе возразить, Нахи. Жители селения предупреждали меня, что с тобой бесполезно спорить. Самому же после будет стыдно. Или смешно, как часто со мной бывает.

— О, положительные эмоции укрепляют здоровье, Хати, можешь смеяться, сколько хочешь. Но согласись, театр действительно забавная вещь. Когда я о нем думаю, знаешь, какая картина всплывает у меня перед глазами?

— Какая, Борнахи?

— Сижу я, обедаю, а Фати и Эя только смотрят, как я ем сладкие блинчики. И когда я восторгаюсь вкусным обедом, они бурными аплодисментами разделяют мой восторг. Не знаю почему, но представляю себе театр именно таким. И не пытайся переубедить меня, Хатарис.

— А я и не пытаюсь, после такого образного описания театра кому в голову придет переубеждать тебя, Борнахи? Наоборот, мне кажется, что я сам переубедился. Или попал под твое влияние, уважаемый предсказатель.

— Перестань, Хатарис, разве ты не знаешь, что я применяю гипноз только в исключительных случаях, когда надо предотвратить у человека болевой шок. А так гипноз вреден, особенно для мозга человека. Но мы к истоку большой реки поплыли по ее маленькому притоку. Мы же говорили о театре, Хатарис. Насколько я понимаю, драматический театр — это театр, где актёры играют печальные истории?

— Верно, Борнахи, верно.

— Тогда что такое комик в драматическом театре?

— А комика в таком театре вообще нет, Борнахи. Смех как-то не вяжется с драмой.

— Значит, комик — это человек, который играет смешные истории?

— Да, Нахи, играет или рассказывает.

— Уж лучше быть комиком, Хатарис. Нет ничего хуже, чем заставлять людей огорчаться и плакать. Хотя напоминание о светлой грусти людям не повредит, особенно в будущем. Но играть жизнь, Хатарис, — это бесподобно! Жизнью обычно живут, дорожат, а не играются. Нет, Хати, торнанское миропонимание и театр просто несовместимы!

— Да, Нахи, я понимаю. А знаешь, в последний период существования страны люди в Алатарисе именно игрались жизнью, или играли в нее.