– Ого! – заревел Змей Лютый. – Видно, есть супротивник. Не Горох ли в гостях у меня? Скоро пришёл богатырь. Я посажу тебя на ладонь одною рукою, прихлопну другою – костей не найдут.
– Увидим, как тут, – молвил Иван Горох.
А Змей с вихря кричит:
– Расходись, Горох, не катайся!
– Лютый Змей, разъезжайся! – Иван отвечал, посох поднял.
Змей разлетелся ударить Ивана, взоткнуть на копьё – промахнулся; Горох отскочил – не шатнулся.
– Теперь я тебя! – зашумел Горох, пустил в Змея посох и так огорошил, что Змея в куски разорвал, разметал, а посох землю пробил, ушёл через два в третье царство.
Народ шапки вверх побросал, Ивана царем величал. Но Иван тут, приметя кузнеца-мудреца, в награду, что посох скоро сработал, старика подозвал и народу сказал:
– Вот вам голова! Слушайте его, на добро радея, как прежде на зло слушали вы Лютого Змея.
Иван добыл и живо-мёртвой воды, спрыснул братьев; поднялись молодцы, протирая глаза, сами думают:
– Долго спали мы; бог весть, что сделалось!
– Без меня и век бы вы спали, братья милые, други родимые, – сказал им Иван Горох, прижимая к ретивому сердцу.
Не забыл он взять и змеиной водицы; корабль снарядил и по реке Лебединой с Василисой-красой, Золотою косой, поплыл в земли свои через три царства в четвёртое; не забыл и старушки в избушке, дал ей умыться змеиной водицей: обернулась она молодицей, запела-заплясала, за Горохом бежала, в путь провожала.
Отец и мать Ивана встречали с радостью, с честью; гонцов разослали во все земли с вестью, что возвратилась дочь их родная, Василиса, коса золотая.
В городе звон, по ушам трезвон, трубы гудят, бубны стучат, самопалы гремят. Василиса жениха дождалась, а царевичу невеста нашлась.
Четыре венца заказали, две свадьбы пировали, на веселье на радостях пир горой, мёд рекой!
Деды дедов там были, мёд пили, и до нас дошло, по усам текло, в рот не попало; только ведомо стало, что Иван по смерти отца принял царский венец, правил со славой державой, и в роды родов славилось имя царя Гороха.
Хитрая наука
Жили себе дед да баба, был у них сын. Старик-то был бедный; хотелось ему отдать сына в науку, чтоб смолоду был родителям своим на утеху, под старость на перемену, да что станешь делать, коли достатку нет! Водил он его, водил по городам – авось возьмёт кто в ученье; нет, никто не взялся учить без денег.
Воротился старик домой, поплакал-поплакал с бабою, потужил-погоревал о своей бедности и опять повёл сына в город.
Только пришли они в город, попадается им навстречу человек и спрашивает деда:
– Что, старичок, пригорюнился?
– Как мне не пригорюниться! – сказал дед. – Вот водил, водил сына, никто не берёт без денег в науку, а денег нетути!
– Ну так отдай его мне, – говорит встречный, – я его в три года выучу всем хитростям. А через три года, в этот самый день, в этот самый час, приходи за сыном; да смотри: коли не просрочишь, придёшь вовремя да узнаешь своего сына – возьмёшь его назад, а коли нет, так оставаться ему у меня.
Дед так обрадовался и не спросил: кто такой встречный, где живёт и чему учить станет малого? Отдал ему сына и пошёл домой.
Пришёл домой в радости, рассказал обо всем бабе; а встречный-то был колдун.
Вот прошли три года, а старик совсем позабыл, в какой день отдал сына в науку, и не знает, как ему быть. А сын за день до срока прилетел к нему малою птичкою, хлопнулся о завалинку и вошёл в избу добрым молодцем, поклонился отцу и говорит: завтра-де сровняется как раз три года, надо за ним приходить; и рассказал, куда за ним приходить и как его узнавать.
– У хозяина моего не один я в науке. Есть, – говорит, – ещё одиннадцать работников, навсегда при нём остались оттого, что родители не смогли их признать; и только ты меня не признаешь, так и я останусь при нём двенадцатым.
Завтра, как придёшь ты за мною, хозяин всех нас двенадцать выпустит белыми голубями – перо в перо, хвост в хвост и голова в голову ровны. Вот ты и смотри: все высоко станут летать, а я нет-нет да возьму повыше всех. Хозяин спросит: узнал ли своего сына? Ты и покажь на того голубя, что повыше всех.
После выведет он к тебе двенадцать жеребцов – все одной масти, гривы на одну сторону, и собой ровны; как станешь проходить мимо тех жеребцов, хорошенько примечай: я нет-нет да правой ногою и топну. Хозяин опять спросит: узнал своего сына? Ты смело показывай на меня.
После того выведет к тебе двенадцать добрых молодцев – рост в рост, волос в волос, голос в голос, все на одно лицо и одёжей ровны. Как станешь проходить мимо тех молодцев, примечай-ка: на правую щёку ко мне нет-нет да и сядет малая мушка. Хозяин опять-таки спросит: узнал ли своего сына? Ты и покажи на меня.
Рассказал всё это, распростился с отцом и пошёл из дому, хлопнулся о завалинку, сделался птичкою и улетел к хозяину.
Поутру дед встал, собрался и пошёл за сыном. Приходит к колдуну.
– Ну, старик, – говорит колдун, – выучил твоего сына всем хитростям. Только если не признаешь его, оставаться ему при мне на веки вечные.
После того выпустил он двенадцать белых голубей – перо в перо, хвост в хвост, голова в голову ровны – и говорит:
– Узнавай, старик, своего сына!
– Как узнавать-то, ишь все ровны!
Смотрел, смотрел, да как поднялся один голубь повыше всех, указал на того голубя:
– Кажись, это мой!
– Узнал, узнал, дедушка! – сказывает колдун.
В другой раз выпустил он двенадцать жеребцов – все как один, и гривы на одну сторону.
Стал дед ходить вокруг жеребцов да приглядываться, а хозяин спрашивает:
– Ну что, дедушка! Узнал своего сына?
– Нет ещё, погоди маленько.
Да как увидал, что один жеребец топнул правою ногою, сейчас показал на него:
– Кажись, это мой!
– Узнал, узнал, дедушка!
В третий раз вышли двенадцать добрых молодцев – рост в рост, волос в волос, голос в голос, все на одно лицо, словно одна мать родила.
Дед раз прошёл мимо молодцев – ничего не заприметил, в другой прошёл – тож ничего, а как проходил в третий раз – увидал у одного молодца на правой щеке муху и говорит:
– Кажись, это мой!
– Узнал, узнал, дедушка!
Вот, делать нечего, отдал колдун старику сына, и пошли они себе домой.
Шли, шли и видят: едет по дороге какой-то барин.
– Батюшка, – говорит сын, – я сейчас сделаюсь собачкою. Барин станет покупать меня, а ты меня-то продай, а ошейника не продавай; не то я к тебе назад не ворочусь!
Сказал так-то да и в ту ж минуту ударился оземь и оборотился собачкою.
Барин увидал, что старик ведёт собачку, начал её торговать: не так ему собачка показалася, как ошейник хорош. Барин даёт за неё сто рублей, а дед просит триста; торговались, торговались и купил барин собачку за двести рублей.
Только стал было дед снимать ошейник, – куда! – барин и слышать про то не хочет, упирается.
– Я ошейника не продавал, – говорит дед, – я продал одну собачку.
А барин:
– Нет, врёшь! Кто купил собачку, тот купил и ошейник.
Дед подумал-подумал (ведь и впрямь без ошейника нельзя купить собаку!) и отдал её с ошейником.
Барин взял и посадил собачку к себе, а дед забрал деньги и пошёл домой.
Вот барин едет себе да едет, вдруг, откуда ни возьмись, бежит навстречу заяц.
«Что, – думает барин, – али выпустить собачку за зайцем да посмотреть её прыти?»
Только выпустил, смотрит: заяц бежит в одну сторону, собака в другую – и убежала в лес.
Ждал, ждал её барин, не дождался и поехал ни при чём.
А собачка оборотилась добрым молодцем.
Дед идёт дорогою, идёт широкою и думает: как домой глаза-то показать, как старухе сказать, куда сына девал! А сын уж нагнал его.
– Эх, батюшка! – говорит. – Зачем с ошейником продавал? Ну, не повстречай мы зайца, я б не воротился, так бы и пропал ни за что!
Воротились они домой и живут себе помаленьку. Много ли, мало ли прошло времени, в одно воскресенье говорит сын отцу:
– Батюшка, я обернусь птичкою, понеси меня на базар и продай; только клетки не продавай, не то домой не ворочусь!
Ударился оземь, сделался птичкою; старик посадил её в клетку и понёс продавать.
Обступили старика люди, наперебой начали торговать птичку: так она всем показалася!
Пришёл и колдун, тотчас признал деда и догадался, что у него за птица в клетке сидит. Тот даёт дорого, другой даёт дорого, а он дороже всех; продал ему старик птичку, а клетки не отдаёт; колдун туда-сюда, бился с ним, бился, ничего не берёт!
Взял одну птичку, завернул в платок и понёс домой.