Так и вошли они вместе во двор, окружавший маленькую старую глинобитную хижину. Фатьма, бабушка Ибрагима, в это время давала корм старому козлу с клочковатой рыжей шерстью. Заслышав скрип калитки, она оглянулась, увидела внука, а у ног его — белого пса.

— Ибрагим, что же ты с пустой корзиной? — удивилась она. — Хоть бы купил что-нибудь на базаре. И откуда этот пёс?

Ибрагим виновато потупился и рассказал бабушке про свою неожиданную покупку.

— Все деньги истратил, — добавил он виновато.

— Доброе у тебя сердце, сынок, — ласково покачала головой старушка. — Это самое дорогое в человеке, дороже денег. Ну что ж, не унывай, как-нибудь перебьёмся до завтра.

Бабушка Фатьма разожгла огонь в очаге, собрала со дна мешка остатки муки, чтобы испечь хоть лепёшку.

Всё с той же доброй улыбкой она села за своё веретено.

На следующее утро Ибрагим по той же пыльной дороге снова шагал к базару. И снова в корзинке у него лежали мотки пряжи, которую бабушка успела напрясть за ночь.

На перекрёстке Ибрагим догнал односельчанина — старого Хосрова. Видно, старик уже не первый раз останавливался передохнуть, в надежде, что попутная арба заберёт его вместе с большим мешком яблок, лежавшим у обочины дороги.

— Доброе утро, дядюшка Хосров, — поздоровался Ибрагим.

— Доброго тебе здоровья, сынок.

— Видно, хороший у тебя в этом году урожай яблок, дядюшка Хосров.

— Слава аллаху, достаточно, чтобы прокормить внучат. Вон, погляди, какие румяные и душистые. Не яблоко — айва! Ну-ка попробуй. — И старик протянул Ибрагиму большое яблоко. — Только вот на базар возить не на чем: ни лошади, ни осла. Всю жизнь мечтаю скопить денег, купить какую-нибудь скотинку...

Ибрагим, вежливо поблагодарив, взял из рук старика яблоко, и вдруг оно мгновенно исчезло.

— Ой, где же твоё яблоко? — воскликнул юноша с притворным удивлением и начал обшаривать свои карманы.

Поражённый Хосров — он ещё никогда в жизни не видел фокусов — стоял с разинутым ртом.

— Эх, дядюшка Хосров, ну какой же ты рассеянный! Ты ведь сам спрятал яблоко под папаху.

Юноша ловко приподнял папаху старика, и с бритой головы дядюшки Хосрова, прикрытой белым платочком, скатилось большое румяное яблоко. Ибрагим с хохотом подхватил его. Захохотал и дядюшка Хосров: он ничего не понял, но не мог уронить своего стариковского достоинства, притворился, будто и сам участвует в забавной шутке.

В это время к ним приблизился человек, который с важным суровым видом вёл за уздечку осла, не навьюченного, но зато украшенного звонкими бубенчиками. Ибрагим шагнул ему навстречу с надкушенным яблоком в руке.

— Счастливого пути тебе, добрый человек. Не поможешь ли старику подвезти яблоки до базара?

— Что значит «поможешь»? Это даром, что ли? Да и вообще, мой осёл не для каждого встречного! — огрызнулся прохожий и важно прошествовал мимо.

Ибрагим подмигнул дядюшке Хосрову и пошёл вслед за ним...

Задрав нос, суровый хозяин осла степенно шагал по дороге. Прохожие останавливались, смеясь указывали пальцами, но он принимал ещё более важный вид. Он был, видно, не из тех людей, которых что-то может смутить или встревожить. А ему было от чего смутиться: ведь вместо осла он тянул теперь за уздечку Ибрагима, который, надев на голову уздечку, со смешными ужимками шагал следом, позвякивая бубенчиками. Позади, лукаво ухмыляясь, шёл дядюшка Хосров, уже успевший погрузить на осла свой мешок с яблоками.

Случайное происшествие едва не испортило всё дело. На обочине дороги щипал траву другой осёл. Увидев самозванца в уздечке, он изумлённо навострил уши, а когда Ибрагим приблизился, с трубным рёвом грозно двинулся на него, явно намереваясь вступить в бой. Испуганный Ибрагим хотел отбросить уздечку и бежать, но важный хозяин, тянувший его за собой, сердитыми окриками и палкой отогнал воинственного осла, причём даже не оглянулся ни разу.

Лишь у самого базара хозяин осла обратил наконец внимание на выкрики и хохот зевак. Он недоуменно обернулся и с бранью кинулся отнимать осла у старика Хосрова. А озорник Ибрагим, скинув уздечку, скрылся в толпе.

— Кто купит пряжу!.. Кому пряжу! — через минуту зазвучал его голос.

— Эй, парень, сколько стоит твоя пряжа? — остановил Ибрагима какой-то мужчина.

— За полцены продам — два дирхема.

— Два дирхема — полцены? Её всюду по дирхему продают.

— Продают, да не такую, как у меня. Это особенная пряжа, самая крепкая и мягкая. Такую только моя бабушка умеет прясть. — Ибрагим деловито помял пряжу в руке. — Посмотри-ка сам...

Но покупатель не успел посмотреть.

— А ты, плут, налог уплатил? — раздался сзади ехидный голос, и незаметно подкравшийся дарга — сборщик подати — выхватил у Ибрагима пряжу.

— Какой налог? — удивился Ибрагим.

— Не прикидывайся овечкой, знаешь какой! За право торговать.

— Клочком шерсти? — возмутился Ибрагим. — А ну отдай! — И он попытался вырвать у дарги свою пряжу.

— Легче, легче, щенок! — с недоброй усмешкой процедил дарга, не выпуская из цепких рук пряжу. — А ты куда; — окликнул он покупателя, пытавшегося улизнуть при его появлении. — Бери, не ошибёшься. Другой такой шерсти нет на всём базаре.

— Беру, беру, господин дарга, — подобострастно отозвался покупатель и, торопясь уйти поскорее от всесильного дарги, протянул Ибрагиму два дирхема.

— Куда? — крикнул дарга, точно преграждая дорогу монетам. — Нет, голубчик, одна монета ему, а вторая пойдёт в казну. На постройку дворца визиря. Понял? — наставительно обратился дарга к Ибрагиму, опуская второй дирхем в свой бездонный карман.

— Верни мой дирхем! — Ибрагим сердито схватил дар-гу за руку. — Как ты смеешь...

— Я всё смею, а ты проваливай! — Толстый дарга дал юноше подзатыльник, дёрнул за уздечку своего осла в богато украшенной сбруе и, переваливаясь с ноги на ногу, важно засеменил дальше.

Люди почтительно и опасливо расступались перед ним. Ибрагим, полный возмущения, ринулся было за даргой, но ему преградил путь рослый стражник:

— Ты куда?

— Он спешит на постройку дворца, — ехидно бросил через плечо удалявшийся дарга. — Проводи его.

— Будет исполнено! — И верзила-стражник, крепко ухватив Ибрагима за руку, потащил его через толпу, покрикивая: — А ну расступись... Вора поймали... Дай дорогу, жулика ведут!

Там, куда верзила тащил Ибрагима, уже стояли задержанные раньше люди под охраной других стражников.

Но в это время путь верзиле-стражнику преградил караван верблюдов, медленно продвигавшихся по тесному базару. Спасительная мысль мелькнула в голове Ибрагима: он изо всех сил наступил верзиле на ногу, выдернул свою руку и ловко шмыгнул под брюхо верблюда.

Стражник взвыл от боли и, подпрыгивая на одной ноге, пытался последовать примеру Ибрагима, но его громадное неуклюжее туловище застряло у верблюда между ног. Умное животное, как это обычно бывает, задержало ногу в воздухе, чтобы дать человеку возможность выбраться.

Однако стражник, видимо, попытался чуточку выпрямиться, и остриё шлема вонзилось верблюду в брюхо. Верблюд подпрыгнул и сбросил стражника в гущу хохочущих зевак.

А Ибрагим уже шагал мимо цирюльников, которые тут, на базаре, были мастерами на все руки: брили, ставили пиявки, пускали кровь. Ибрагим заметил, что один из цирюльников посадил крестьянина на низкий пень и клещами рвёт ему зуб. Несчастный крестьянин, ухватившись за клещи, пытается отвести руку цирюльника, но цирюльник поднимает клещи всё выше и тянет, тянет немилосердно. От боли крестьянин поднимается вслед за клещами и вот уже стоит на ногах. Тогда цирюльник начинает тянуть клещи вниз. Крестьянин сначала сгибается, а потом опускается на колени. Цирюльник обрушивается на него с потоком брани, но клещей не выпускает.

Не выдержал Ибрагим, вышел из толпы, прикрикнул на цирюльника:

— Что ты делаешь, изверг? Разве так рвут зубы?

— А как прикажешь рвать, если зуб здоровенный, будто у лошади?

Ибрагим не ответил и обратился к крестьянину, стонавшему от боли:

— Дядя, разреши, я тебе так вырву зуб, что ты и не почувствуешь.

Не дожидаясь согласия, он заботливо усадил крестьянина на пень. Цирюльник, чувствовавший себя задетым, презрительно протянул юноше клещи.

— Оставь их себе, — сказал Ибрагим. — Этими клещами следовало бы вырвать твой бранчливый язык. Лучше дай мне кусочек крепкой суровой нитки, только потоньше.

Цирюльник порылся в своём ящичке и нашёл нитку.

Ибрагим проверил нитку на прочность, потом привязал её одним концом к больному зубу, другим — к большому пальцу на босой ноге крестьянина. Тот, забыв о боли, с удивлением следил за этими таинственными действиями.