— Только этого не хватало! Единственную рубаху изорвал!.. — воскликнула бабушка и, воздев руки к небу, попросила в сердцах: — О аллах, когда ты избавишь меня от этого мучителя?

Не успела она договорить, как Ибрагим, удиравший в сторону хижины, споткнулся и упал.

— Ой, ногу больно! Ой, моя нога! — не выпуская из рук кота, завопил он.

— Какая нога? Что с тобой, дитя моё?.. О аллах, что я наделала, отсохни мой язык! — причитала бабушка и бросилась обнимать внука. Глаза её засветились добротой.

Ибрагим приоткрыл один глаз, потом другой и весело подмигнул бабушке.

— Ах ты, озорник! — сквозь слёзы проговорила старушка. — Ну рассказывай, где ты достал такого хорошего кота?

Ибрагим крепко спал на циновке в своей маленькой хижине, а бабушка Фатьма всю ночь при свете луны пряла шерсть. Вот со двора донеслось утреннее пение петуха. Бабушка Фатьма разбудила внука, проводила его до калитки и строго-настрого наказала ему:

— Сынок мой, Ибрагим, уж в третий раз не возвращайся с пустой корзиной! Будь разумнее...

И действительно, Ибрагим на этот раз без всяких приключений продал свой товар, купил всё, что было нужно. Бабушка Фатьма развела в очаге огонь, приготовила еду, и они уселись завтракать во дворе, под раскидистым тутовым деревом.

Всё было бы мирно и хорошо, но бабушка заметила, что Ибрагим то и дело бросает куски лепёшки псу или коту. А те после каждого куска становятся смелее, подходят всё ближе и ждут нового куска.

— Будто мы сами так сыты, что можем прокормить ещё этих ненасытных, — с укором сказала бабушка. — Вот что, внучек, может, они хоть для охоты сгодятся. Пойди-ка ты сходи с ними в лес — кто знает, вдруг удастся поймать тебе лису или зайца...

Послушался Ибрагим бабушку.

Сразу после завтрака посадил он кота на плечо, взял пса и отправился в лес...

Вот уже и полдень. Устало брёл Ибрагим между деревьями, потеряв всякую надежду напасть на след зверя. Лес вокруг становился с каждым шагом диковиннее. Среди огромных деревьев поднимались скалы такой причудливой формы, будто их кто-то нарочно вырубил. Всюду рос густой кустарник, и ветки его сердито цеплялись за одежду своими острыми колючками.

Продвигаться вперёд было всё труднее, но Ибрагим упрямо уходил дальше и дальше в лес.

Вдруг где-то близко раздался оглушительный рёв и визг, даже стволы высоких деревьев зашатались. Ибрагим остановился, прислушался. Рёв и визг повторились.

Подозвав к себе пса, Ибрагим двинулся в ту сторону, откуда неслись непонятные звуки. С трудом пробрался через кустарник, выбрался на опушку и застыл в изумлении: на зелёной поляне, у входа в скалистую пещеру, отчаянно дрались три исполинских чудища. Ибрагим понял, что вышел к жилищу дивов, про которых слышал раньше лишь в сказках бабушки Фатьмы. Самый большой из дивов был чёрный, средний — белый, а третий, поменьше, — пятнистый. Тела дивов, покрытые густой шерстью, у бёдер были обёрнуты не то тигровыми, не то леопардовыми шкурами. Огромные, как у слона, уши опускались на плечи. Длинные когти на ногах вонзались в землю, точно грабли.

Дивы не замечали Ибрагима и продолжали драться, нанося друг другу удары крепкими рогами. Они взвизгивали от боли, расходились, потом снова ещё яростнее наскакивали друг на друга. Воздух сотрясался от оглушительного рёва и визга.

Испуганный Ибрагим шарахнулся обратно в кусты. Кот взлетел с фырканьем на ближайшее дерево, и только пёс залаял громко и угрожающе. Услышали дивы лай собаки, обернулись и увидели Ибрагима. Чёрный див в два прыжка догнал его, схватил огромной волосатой лапой, поднял и с любопытством принялся его разглядывать.

— Не бойся, о сын Адама! — проревел он густым басом. — Если сумеешь разрешить наш спор, мы тебя не тронем. Но если нет — призывай свою мать, несчастный, пусть читает по тебе прощальную молитву.

Смех дивов прогрохотал над лесом, как гром.

— Сначала поставь меня на землю, — пролепетал Ибрагим, полуживой от страха.

— Это можно. Всё равно ты никуда не убежишь от нас.

Встав на ноги, Ибрагим сразу стал увереннее.

— Так из-за чего вы спорите? — спросил он, закинув назад голову, чтобы видеть дивов: ведь он едва доходил им до колен.

— Нас три брата, — ответил чёрный див. — А в наследство от отца нам остались две вещи: папаха и свирель. Кто наденет папаху, станет невидимкой. А кто заиграет на свирели, будет властелином над всеми окружающими. Мы никак не можем поделить эти две вещи на троих.

Выслушав дивов, Ибрагим смекнул, что грозные на вид великаны очень наивны. И, чтобы спастись, он стал думать, как бы перехитрить их.

— О братцы-дивы! — радостно воскликнул он через мгновение. — Это же проще простого. Стоит ли из-за такого пустяка так немилосердно колотить друг друга?

— Что? Очень просто? И ты знаешь, как это сделать?

— Разве есть на свете такое, чего бы я не знал? — хвастливо заявил совсем осмелевший Ибрагим. — Где эти вещи? Давайте-ка их сюда. Положите вот здесь, возле меня... — Ибрагим быстро огляделся и продолжал: — Сейчас я столкну вниз вон тот круглый камень, а вы бегите за ним. Кто принесёт его первым, получит папаху. Кто прибежит вторым, тому достанется свирель, а третий... ничего не поделаешь, пусть пеняет на судьбу.

— Да, да! — с радостью согласились дивы и вынесли из пещеры самую обыкновенную на вид папаху из овчины и тростниковую свирель.

Все три дива обеими руками держались за шапку и свирель: так мало они доверяли друг другу. Они нагнулись, опустили папаху и свирель на землю у ног Ибрагима.

— В самом деле, проще простого, — пробормотал чёрный див, почёсывая затылок.

— Эх, как это нам самим в голову не пришло? — в досаде хлопнул себя по лбу белый див.

— Стойте здесь и ждите моей команды, — сказал Ибрагим и направился к камню.

— Ничего, кто придёт третьим — тоже в обиде не останется: ему отдадим этого глупого сына Адама, — донёсся до Ибрагима шёпот младшего дива.

Не подав виду, будто он что-то слышал, Ибрагим подошёл к камню, попытался подтолкнуть его к краю холма, но не смог даже с места сдвинуть. Дивы злорадно захихикали. Ибрагим схватил большой кол, лежавший поблизости, сунул его под камень и, всей тяжестью надавив на другой конец, подогнал камень к самому склону.

Изумлённые дивы только рты разинули.

Ибрагим столкнул камень с холма и пронзительно свистнул. Дивы с рёвом сорвались с места. Старший мчался за камнем гигантскими прыжками, средний катился, свернувшись клубком, а младший весело скользил по гладкому склону сидя.

Ибрагим подхватил свирель и папаху, снял с дерева кота и бросился бежать. Пёс не отставал от него.

Вскоре Ибрагим услышал позади топот и рёв. Он понял, что дивы преследуют его. Протянулась над деревьями огромная рука чёрного дива и заслонила небо...

Но див ухватился лишь за колючий кустарник. Ибрагима нигде не было. Дивы метнулись в одну сторону, в другую и остановились в растерянности. Недогадливые чудовища никак не могли понять, что же такое произошло. Взревев, они бросились дальше в лес, ломая кусты и деревья...

А Ибрагим в папахе-невидимке осторожно пробирался между кустов, пока не убедился, что преследователи побежали в другую сторону. Тогда он снял папаху и подозвал пса, тот с радостным лаем стал прыгать вокруг своего хозяина.

После долгих блужданий по лесу Ибрагим с котом и собакой выбрались на поле, по которому устало брёл за двумя быками одинокий пахарь.

— Салам алейкум, дядя! Хорошего тебе урожая, — поздоровался Ибрагим.

— Алейкум салам, сынок. Спасибо, — приветливо отозвался пахарь.

Он заметил, что юноша еле держится на ногах от усталости, что одежда на нём изодрана, и сказал:

— Присядь, отдохни, сынок. Да и я отдохну немного. Пахарь привёл Ибрагима под тенистый навес из сухого камыша, покачал головой, заметив, что белый кот с жалобным мяуканьем трётся о его чарыки[1] .

— Голодный небось? — спросил он ласково.

— У этих животных с утра крошки во рту не было. Да и я, признаться, голоден не меньше, — смущённо сказал Ибрагим.

— Сейчас, сынок, сейчас, — засуетился пахарь. — Я живу недалеко, вон в той деревне... — Он указал рукой на несколько крестьянских домишек, разбросанных у подножия холма. — Сейчас всего раздобудем, ты только за быками присмотри...

Уныло сидел Ибрагим под навесом и потирал усталые пораненные ноги в ожидании пахаря.

«А почему бы мне не помочь хозяину? — вдруг подумал он. — Ведь я оторвал его от дела».

И, засучив рукава, Ибрагим поднял брошенную пахарем хворостину, схватился за рукоять сохи...

— Гей, гей! — прикрикнул он на быков и огрел их хворостиной.