С такими мыслями побежала полудница между грядок — посмотреть, не завелась ли на капустной рассаде тля. Это такие маленькие-маленькие, поганенькие-поганенькие козявки. А ещё нужно проверить, не грызут ли молоденькие листья капусты гусеницы. Вот ведь интересно: сами бабочки-капустницы красивые, ничего не грызут, а гусеницы у них прожорливые — просто беда! Могут так капустный лист изгрызть, что от него одни жилки останутся.

«Вот и капусту пора немного окучить, — вздыхала Акуля, — и борозды очистить от травы. Приехали бы, полюбовались, как редиска наливается, как лучок вверх потянулся, а они там, в городе, кофей пьют… И что мне с ними, с энтими хозяевами, делать — ума не приложу».

А хозяева небольшого дома с крылечком, огорода и компостного ящика, садика и пугала Игната, кота Нестора и воробьев, а также двух пауков (паутина одного тянулась от поленницы дров к веранде, второго — висела возле калитки в огород) — хозяева всего этого действительно жили-поживали в городе. Зимой они на свою усадьбу наведывались редко, а летом тоже надо бы почаще, да им всё некогда. Школьники, слышала Акуля, там, в городе, науки грызут. Интересно, а Лида-второклассница тоже грызёт науки? А может, нет? Хотя зубки у неё белые да острые, есть чем грызть. Правда, не так давно у Лиды один зуб выпал, но это ничего. Там ещё их, зубов, — полный рот.

А зимой зачем приезжать! Кот Нестор Иванович на зиму устраивался на квартиру к соседям, и там его звали не Нестором, а Мурзиком. За крышу над головой и питание подрядился Нестор ловить мышей своим временным хозяевам. А ему что — дело привычное.

Пугало Игнат, как только подмораживало, укладывался до весны в сарайчике с лопатами и тяпками. За стенами сарайчика зима: вьюга воет, в оконце стучится, а Игнат лежит себе полёживает.

Воробьи зимовали на крыше у трубы. Хоть редко, но приезжал кто-нибудь из хозяев, топил печку. После того как в ней прогорали дрова, любили воробьи через выпавший кирпич забраться в трубу и погреться. Правда, выбирались они оттуда чёрные, как негритята. Однажды сорока, увидев чёрных воробьев, в обморок упала и до вечера заикалась.

Полудница устраивалась в малиннике под сугробом. На зиму малину укрывали сеном, а потом сено присыпал снег. Вот там, под сугробом да под сеном, находился шалашик бабушки Акули.

В оттепель, когда пригревало солнышко, любила полудница побегать по снегу, попугать сорок. Конечно, бегала она не босиком. Имелись у неё выброшенные кем-то за ненадобностью маленькие валенки — один подшитый, другой — нет. В них она и носилась. Ох и удивлялся дед Юрий, когда видел на ровном снегу, рядом со следами сорок да ещё зайца, следочки чьих-то крошечных валенок, причём один подшитый, второй — целёхонький. «Кто это в огород маленького ребёнка выпускал?» — гадал дед Юрий. А это вовсе след не ребёнка, а… Впрочем, помолчим, чтобы дед Юрий не знал, кто по его огороду носился.

Но это зимой, а сейчас бежала Акуля по огороду, вздыхала: «И поливать надо, и жимолость вот-вот поспеет, а хозяева всё никак не соберутся в деревню. Скворцы над жимолостью так и кружат, да пока Игната побаиваются».

Главными противниками у бабушки полудницы были враги огорода: мышка и её семья, медведки, гусеницы всякие да жучки и, представьте себе, заяц Тишка, который подгрызал зимой кору яблоньки.

Ему говорили:

— Ну что ты, Тишка, связался с такой компанией? Ты же парень красивый, ребятишки тебя любят, зовут «зайчиком», а ты у яблоньки кору грызёшь.

— Ребята, — отвечал заяц, — да я бы ничего, да охота очень полакомиться. Чего-нибудь такого вкусненького попробовать, а то всё осина да осина. А она горькая. А у яблоньки я отгрызаю чуть-чуть.

— Что, жалеешь?

— И жалею, конечно, но главное, запасливый я, на завтра оставляю, чтобы надольше хватило.

— Яблонька-то усохнет…

— Не, не должна.

— Эх, Тихон, Тихон, — сокрушалась весной полудница, рассматривая кору у яблоньки. Но Тишка в тёплую пору в огород не лазил, он где-то по лугам да рощам скакал, ног от радости, что весна пришла, под собой не чуял.

Хорошо в огороде в раннюю рань. Клубника цветёт, а над её грядками пчёлы гудят. Одуванчики на дорожке мёдом пахнут, а на грядках всё потихоньку растёт и растёт. Ни старых, ни малых в огороде пока нет. Хозяева, когда приезжают и ночевать остаются — вставать не торопятся. К ним, в открытое окошко, то запах цветущей вишни доносится, то груши, а там и яблоньки, которую Тишка за зиму подгрыз. А в роще за огородами иволги поют, кукушки кукуют. Вот им, хозяевам, и снятся фруктовые да ягодные сны, а ещё снится, будто иволга на дудочке играет, а кукушка ее за это хвалит.

Утром Акуля чувствовала себя хозяйкой огорода и копалась на грядках. То гусениц с листьев гоняла, то на вредную жительницу медведку ногой топала: «Енто куда ты? Брысь!» А когда огородники на своих грядках показывались, Акуля в шалашик убегала. «Ох, ох, — жаловалась она сороке, — наработалась, ажно косточки заныли».

В полдень, в самую жару, огороды пустели, и Акуля опять выбегала посмотреть, что там люди сделать успели. Поэтому бабушка, которая раньше в домике жила, и назвала Акулю полудницей. Она Акулю только в полдень в огороде и видела. И ребятишек, чтобы они по грядкам зря не лазили, ранние огурчики да редиску не таскали, бабушка пугала полудницей: «Смотрите, задаст она вам, если увидит!»

Слушала это Акуля и хихикала в кулачок: как же, станет она малышей пугать! Им же всё в огороде интересно.

И я, когда мне года четыре было, про бабушку полудницу знал и по огороду ходил с опаской. Но видел Акулю или нет — сейчас не помню. Очень уж много лет прошло с той поры…

От станции в посёлок ходил автобус, на нём и приезжали хозяева. Задолго до своего домика они прилипали носами к окнам и высматривали, как там их усадьба, не забрались ли на поленницу дров шкодливые козы, не подкапывает ли забор Хавронья Сидоровна, не встречает ли их у калитки кот Нестор?

Выскочив из автобуса, они бежали по улице, здороваясь с соседями, и, как солдаты во время атаки, врывались в свой двор. Как только хозяева хлопали калиткой, воробьи мигом разлетались кто куда, в основном на крышу, будто веранда, дворик с цветником и лужица воды возле помпы их нисколько не интересовали. Правда, один самый отчаянный воробьишка, которого хозяйкина девочка Ика называла «нагленький», садился на столб возле калитки в огород, показать, что хозяев он ни капельки не боится, это не они, а он тут постоянно проживает. Конечно, он был настороже, и хотя даже хозяйка домика никогда не стреляла в него из рогатки, кто их знает, этих людей. Схватить себя за хвост он никому не позволит, особенно девочке Ике. Сядет она, Ика эта, на крылечко и будто книжку читает. А всем, даже козе, понятно, что это она ждёт-поджидает, когда кто-нибудь из воробьев зазевается. И тут она как прыгнет, как схватит… и прощай хвост! А хвостик у него аккуратный — перышко к перышку, и жалко такой терять.

Вон не так давно лежал так же на крылечке кот Нестор, спал будто, а они, воробьи, неподалёку своими делами занимались. Кот вроде бы и не смотрел на них, спал же, а потом — прыг! Ужас что было! Один из братьев воробьишек теперь без хвоста. Вот так…

Услышав шаги гостей в соседнем дворе, пёс Барбоска выбирался из конуры и начинал повизгивать и добродушно лаять. Он знал, что соседи обязательно угостят его чем-нибудь. Поэтому и подавал голос: я, мол, здесь, никуда не убежал и охраняю не только хозяйский дом, но и ваш.

А они, городские, подныривали под паутину, которую успевал без них сплести паук Гоша. Вообще-то Гоша этот — подозрительный тип, мрачный и лохматый, а Гошей его назвал мальчик. Затем хозяева бросали на крылечко сумки и бегом направлялись в огород. Правда, перед огородом им приходилось опять пригибаться, потому что здесь растянул свою ловчую сеть паук Федька Сломанная Лапа. Такое имя ему дала Ика.

Наконец хозяева в огороде.

— Ой, как помидоры подросли! — восклицала хозяйка. — Посмотри, Ика!

Она думала, что Ика обрадуется. Но Ика с братом умчались смотреть клубнику. Там на клубничной грядке уже выглядывали из-под листьев первые и поэтому самые желанные и вкусные спелые ягоды.

— Чур, моя! — неслось от этой грядки.

— А это моя!

Но, заглушая их голоса, со стороны компостного ящика донёсся противный мяв кота Нестора, а он сам бежал навстречу хозяевам.

— Нестор, Нестор! Здравствуй, котик! — кричали хозяева.

Хорошо, что они, пока ещё, не знали кошачьего языка, зато его понимала бабушка Акуля. Притаившись за кустом смородины, она посмеивалась, потому что Нестор орал: «И где это вас носит? Мяусо-то привезли? Мало, наверное! Мяу-ска хочу!»

Нестор потёрся о ноги хозяйки, боднул Ику и припустил к веранде, приглашая туда же гостей.

— Ты там, Нестор, по сумкам сам не лазь! — кричала Ика. — Мы сейчас придём, только всё осмотрим и пожуём.