Притихли воробьи. Даже папа с мамой воробьихой на них не покрикивают.
«Неужто к дождю енто они поскучнели? — подумала полудница. — Только откуда взяться непогоде, если небо чистое?»
Тут как раз папаша воробей из-под крыши выбрался. Сонный да взъерошенный. Уселся и даже перышки чистить не стал. А это в воробьином роду позором считается, всё равно как у нас, у людей, не умыться утром.
Попросила его Акуля на трубу взлететь, посмотреть с самой высоты, не показалась ли откуда-нибудь тучка.
— А ты прикрикни на меня, — прочирикал воробей, — а то что-то лень такая, что и крыльями махать не хочется.
— Кыш, лентяй! — закричала бабушка полудница, да ещё ногой притопнула и ладошками хлопнула.
Старый воробей с перепугу чирикнул и сразу взлетел на трубу.
— Раскричалась! — пожаловался он оттуда. — Могла бы и потише! А то сердце, как мотоцикл у деда Юры, колотится…
— Ты про тучки, про тучки говори! — торопит Акуля.
— Сейчас, дай отдышаться…
Отдышался воробей, осмотрелся и сообщил, что и со стороны его клюва, и со стороны хвоста — небо чистое.
— Ладно, можешь опять в своё гнездо отправляться.
Отпустила воробья бабушка полудница и побежала во двор посмотреть на пауков, разгуливают ли они по паутине, подстерегая мух и комаров, или запрятались. Пауки часто к дождю прячутся.
В паутине возле самого огорода билась бабочка-капустница, попались в неё, наверное еще утром, и разные мошки, а хозяина паутины паука Федьки Сломанная Лапа не видать. Федька паук бывалый. Днём он по паутине зря не бегает. Больше в щели, в крыше сарайчика, отсиживается. Охотиться он любит в сумерках и ночью. Одну лапу на левую паутину положит, вторую — на правую и ждёт, когда они затрясутся. А начнут паутины дёргаться — значит, кто-то попался. Но уж если кто крупный днём за его сеть зацепится, Федька Сломанная Лапа до вечера не ждёт, тут же на добычу бросается, чтобы запутать её получше.
А тут бабочка в паутине бьётся, освободиться хочет, а паука словно и дома нет, будто к соседу своему пауку Гоше в гости ушёл. Но это на Федьку не похоже. Паук он серьёзный, угрюмый, по гостям не бродит и к себе в гнездо никого не приглашает. Если в паутину — пожалуйста… Но в паутину к Федьке Сломанная Лапа лучше не попадаться.
«Так, — подумала Акуля, — затаился Федька. Посмотрю я, что поделывает Гоша».
Может, кто другой и не заметил бы Гошу, да Акуля знала, что гнездо у него под навесом на крылечке. Пригляделась бабушка, и точно — уставились на неё из-под доски четыре тёмных глаза. Это у Федьки передние глаза, а есть у него ещё и боковые, и задние. Всего же у каждого паука по восемь глаз. И вперёд могут смотреть, и с боков наблюдать, и сзади.
Самое же главное, паутину у Гошки кто-то порвал. В другое время Гошка давно бы её заделал. Хозяев дома нет, бояться некого, а он сидит в гнезде, глазами своими уставился — и ни с места.
— Сидишь? — спросила Акуля.
— Угу, — отозвался Гоша.
От Гошки больше ничего не узнаешь. У него о чём ни спрашивай, он скажет «угу» — и всё.
Неужели всё-таки дождь будет?
Да какой там дождь! Георгины под окнами дома листья опустили. Курицы в пыли купаются и над Хавроньей Сидоровной смеются: у неё, мол, уши совсем завяли. Ох жара, ох жара!
От этой жары Барбоска упал в тени и лежит плашмя. Лежит, будто он не пёс-дворняжка, а коврик, который дед Юрий у входа в конуру постелил, лапы вытирать.
Тут вдруг в конце огорода Квакша заворчала. Квакша — лягушка такая. Сама-то лягушка не знает, что она Квакша. Это её так дед Юрий назвал. Квакша перед дождём не квакает, а ворчит. Может, и на этот раз о дождике предупреждает?
Побрела бабушка Акуля по борозде мимо грядок. И кукуруза приуныла, и картофельная ботва вялая, совсем поникла.
— Акуля, — шепчет картофельная ботва, — не слышала, когда дождик пойдёт?
Что ей ответишь…
— Акуля, — зовёт капуста. — Если меня не польют, я ведь засохну. Засохну, и всё.
«Да, — думает полудница, — вот горюшко-то. Не пойдёт дождь — не нальются капустные кочаны…»
А это кто чуть живой? Да это же свёкла! Ещё неделю назад раскинула она тут свои зелёные листья с красными прожилками, подбоченилась, как франтиха, и спорила с репкой, кто из них красивее. Репка говорила, что она блондинка, а свёкла какого-то непонятного свекольного цвета. Ещё говорила, что она, репка, очень нравится пугалу Игнату, и стоит он на своём посту только ради неё, чтобы кто-нибудь не вытянул её раньше времени.
Ходит полудница по огороду — всех жалеет: и лук, и морковку, и чеснок.
— Я вам говорил, — ворчит чеснок. — Я вам говорил: случится что-нибудь. Вот и случилось!
А как смородину не пожалеть! Рясная стоит, но поникшая. Если дождь не пойдёт — осыпаться может. И останутся тогда хозяева без смородинового варенья.
Весь день палило солнце, а перед самым закатом пролетали из-за речки две вороны. За реку они промышлять летали. Из-за сухой погоды обмелел там залив, много мелкой рыбы обсохло. Вороны летели тяжёлые. Еле-еле крыльями махали. Пожадничали они, объелись рыбой.
Летят вороны над огородом и разговаривают:
— Кар-кар, ох и туча крадётся прямо на наш залив.
— Кар-караул! — отвечает ей вторая. — Пропадёт наша рыбка. Надо было нам сегодня всю её съесть.
— Разве склюёшь её всю-то, мы и так старались.
Дед Юрий вышел в огород, из-под руки в сторону речки посмотрел и сам себе сказал:
— Хорошая туча ползёт, да ещё и с грозой.
Бабка полудница из-за картофельной грядки выглянула. Ей ведь тоже хочется долгожданную тучу увидеть, да ростом она невеличка. За домами, заборами, деревьями никакой тучи Акуля не разглядела. Прокралась тогда бабка во двор, на поленницу возле Гошкиной паутины забралась, смотрит, а за усадьбой, где проживают Хавронья Сидоровна и шкодливая корова, что в чужие огороды залазит, а с ними — сама бабушка Сидорова с дедом, так вот, над их стайкой показался край тёмной тучи. А тут ещё и молния тучу пересекла. Правда, грома не слышно, далеко та туча, но всё равно обрадовалась Акуля, слезла с поленницы и побежала в огород: всех, кто дождя ждет, обрадовать.
И папа воробей, услышав про тучу, приободрился да и попить захотел. Залетел он на трубу, убедился: видна туча, видна. Тогда спорхнул он во двор. Поскакал, поскакал возле помпы — кругом сухо, а пить охота. Заглянул в ковшик, забытый хозяевами. Уж в нём-то водица всегда оставалась, а сейчас пусто. Вёдра на заборе вверх дном висят. Взлетел воробей на ограду, осматривается, где бы лужицу какую найти.
— Эге-гей! — окликнул его из двора деда Юрия петух Костя. — Туча, говорят, надвигается?
— Далеко ещё, — сообщил воробей.
Папа воробей и петух Костя знакомы давно. Живут по-соседски — мирно.
— Ты чего на жаре сидишь? — спрашивает петух. — Еще голову солнцем напечёт. Залетел бы ко мне в курятник. Погостил, посмотрел, как я живу. У меня и прохладней, чем на улице, и воздух хороший — навозом пахнет. А где навоз, там червячков непременно разыщешь.
— Может, и водой угостишь?
— А как же!
Залетел воробей в курятник, смотрит — вода в тазу. Да много её. Ему, воробью, по колено. Напился воробей, а потом уж поскакал по курятнику. Осмотрел всё. Склюнул какую-то козявку. Нашёл потерянное курицами зёрнышко. Петух угощает:
— Ешь, ешь, не стесняйся!
Ещё зёрнышко подобрал воробей, а потом спрашивает у петуха:
— А где твоё гнездо?
— Гнездо? — удивился Костя. — Зачем мне гнездо, я на насесте сплю.
— Вот на этой палке, что ли?
— Не палка это, а насест.
— А эти гнёзда чьи? Куриц, что ли? — спросил воробей, вскочив на старую корзину, набитую соломой.
— Куриц, конечно, — объяснил Костя. — Только они в них не спят. Хохлатки мои в этих гнёздах несутся. А спят тоже на насесте.
— Ничи-чиво себе! — удивился воробей. — А у меня на чердаке собственное гнездо! Тёплое, с подстилочкой! Мы с воробьихой в него перышек натаскали. Даже ваты клочок удалось раздобыть. Прилетай, посмотришь!
— Оно бы неплохо у тебя на чердаке побывать. Только я не люблю высоты. На забор заскочить — это, конечно, приятно, а на самую крышу что-то охоты нет. У нас с дядей Юрой от высоты голова кружится.
— Он что, дед твой, на крышу летал? — удивился воробей.
— Нет, он на неё по лестнице лазил, — ответил Костя и, увидев, что курица подслушивает их мужской разговор, прикрикнул на неё: — А ты куд-куда? Чего тут уши развесила? Кыш отсюда! — Воробью же он сказал: — Извини, сосед, что-то мне запеть захотелось, закукарекать. Видно, правда переменится погода.
И заголосил:
— Ку-ка-реку! Дядя Юра! Куд-куда туча ползёт? Ку-ка-реку!
Воробей не стал дожидаться деда Юрия, а вылетел в открытую дверь.
Полудница Акуля за это время обежала огород, у каждой грядки останавливалась, сообщала, что надвигается туча и, может быть, соберётся дождик. Все овощи радовались, только чеснок ворчал: