— Сорен, когда мы читали старинные легенды, особенно ту часть, в которой говорилось о хагсмаре Крит, и о том, как она разгневалась на несчастную Лутту, это напомнило мне…

— Что? — тихо спросил Сорен. Ему вдруг стало не по себе. Горящий уголь бросал на стены дупла алые отсветы, дрожавшие и колыхавшиеся в каком-то диком древнем танце.

— Напомнило о матери. Когда я был еще совсем маленьким и она за что-то сердилась на меня, лицо ее становилось огромным. Тьма, словно тень, просвечивала сквозь белое оперение, а крылья чернели по краям, так что становились похожими на косматые вороньи перья. Ты видел вблизи вороньи крылья? Они такие рваные, такие неряшливые… Тогда я думал, будто все это мне просто чудится от страха, но когда мы стали читать легенды и впервые наткнулись на описание хагсмаров, я сразу подумал: «Мне это знакомо. Я это знаю». Кровь и жестокость, о которых я узнал из древних преданий, напомнили мне многие события моей прежней жизни — особенно страшный ритуал ТРОЗ, во время которого каждый Чистый должен был убить кого-то, кто ему близок или дорог. Что касается моей матери, то в ней, как и в Крит, поражала не столько злоба, сколько отсутствие малейшего совиного чувства. Можно сказать, что у нее не было мускульного желудка, Сорен. И в этом она была очень похожа на хагсмару.

Некоторое время Сорен молчал, обдумывая его слова. Возможно, король был прав, но какой смысл дни и ночи сокрушаться по поводу своего происхождения? «Не кровь определяет наш характер, а поступки и мысли», — напомнил себе Сорен. Ему ли не знать, что Корин отличался не только поразительной храбростью, умом и мудростью, но и редкой добротой и способностью к состраданию. Он сумел возвыситься над злобой своего окружения и преодолеть жестокость воспитания. Даже если в жилах его текла кровь хагсмары, желудок у него был подлинно совиный!

Резкий ветер свистел за стенами дупла, низкие тучи затянули небо, и в разгар дня на острове стало темно, словно ночью. Сорен зябко поежился. Все-таки странно, что в преддверии зимы, когда ягодам молочника положено стать белыми, словно снег, они продолжают сохранять сияющий золотой оттенок ушедшего лета! Но еще более странным было то, что осенью дерево не только не облетело, но, казалось, распустилось еще пышнее, а на месте тех листьев, которые все-таки осмелились опасть в положенный срок, чудесным образом возникли их полупрозрачные золотистые тени. Совы на острове не уставали восторгаться этим природным феноменом, на все лады восхваляя торжество вечного лета, но на Сорена эти чудеса производили гнетущее впечатление. Мерцающие золотые силуэты, оставшиеся на месте опавших листьев, напоминали ему скрумов — неупокоенных духов мертвых сов, которые не могут вознестись в глаумору, пока не завершат оставшиеся на земле дела.

Молодой король и его дядя долго молчали, зачарованные мягким светом угля, струившимся сквозь металлическое кружево ларца. Возможно, они думали об одном и том же. Пусть они узнали о могуществе угля из книг, но оба понимали, что это не сказки. Они знали, что магия, как добрая, так и злая, вполне реальна. Уголь Хуула мог стать величайшим благословением для совиного мира, а мог превратиться в его проклятие. Когда он был извлечен на свет после тысячелетнего заточения в вулкане, Сорен и Корин сразу почувствовали, что в плотной ткани совиной вселенной образовалась крошечная прореха, сквозь которую могли просочиться страшные чары темнодейства.

Нира была искушена во зле, но зло извечно существовало под небесами. Возможно, именно через эту незаметную щель в пологе совиного мироздания мать Корина смогла, наконец, добраться до темнодейства… А если в жилах Ниры действительно текла хотя бы капля крови хагсмары, то чары темнодейства могли наделить ее могуществом древней колдуньи Крит, когда-то едва не погубившей весь совиный мир. В легендах, которые читали совы, говорилось о том, что страшная Крит при помощи магии и зловещих опытов создавала чудовищных монстров. Что, если Нира была отдаленным потомком одного из этих созданий? Но если это так, то она была даже опаснее обычной хагсмары!

Вот какие мысли неотступно тревожили Корина. Что ему делать, если это правда? Тайный страх терзал его днем и ночью, лишал сил, вызывал бесконечный ужас.

Что касается Сорена, то прочитанные легенды пробудили в нем совсем другие вопросы и опасения. В глубине желудка он понимал, в чем состоит главный урок прочитанного: здравомыслящая сова должна в жизни опираться на разум, а не на силы магии, неважно — злой или доброй. Сорен понимал терзания Корина, страшившегося своего происхождения, однако при этом он твердо знал, что Корин — хороший, А раз так, то постоянная одержимость мыслями о матери, магии и силе угля лишь отвлекала короля от своих непосредственных обязанностей. Быть Ночным стражем Великого Древа издревле было намного почетнее, чем быть королем. Но только король мог поддерживать в подданных это чувство гордости, он обязан был подавать пример и вести сов за собой. В клятве, приносимой Ночными стражами Га'Хуула, ничего не говорилось о магии. В этой клятве не было ни слова о том, что благородство дается древностью рода или принадлежностью к королевской крови. Прекрасные слова, произнесенные много лет назад, вновь зазвучали в ушах Сорена, и желудок его, как когда-то, задрожал от волнения: «Я стану глазами в ночной тьме и тишиной в реве ветра. Я стану когтями, пронзающими пламя, и щитом, ограждающим невинных. Я не стану искать венца власти и не буду стремиться к славе…»

Это была клятва Ночных стражей Великого Древа Га'Хуула, росшего на острове Хуула, посреди моря Хуулмере.

Тлеющий уголь огромным кровавым цветком распускался в ажурном ларце, бросая трепещущие тени на белоснежные лица сипух.

— Выслушай меня, Корин, — медленно начал Сорен. — Я вот что подумал: в последние дни к нам на дерево прилетает очень много сов. Они все чаще называют его «золотым», и не только из-за золотистого сияния, а потому, что искренне верят: после поражения Чистых начался новый, «золотой» век в истории совиного мира. Слухи о нашей огромной библиотеке достигли самых отдаленных царств. Совы постепенно становятся умнее, любопытнее и бесстрашнее. Они живо интересуются нашей жизнью, нашими умениями, нашими клювами. Больше всего их привлекают клювы всепогодников и навигаторов. — Сорен помолчал, пристально глядя на короля. — Что скажешь, дружок? Не хочешь немного прогуляться?

Он выжидательно уставился на Корина, а про себя подумал: «Тебе пойдет на пользу небольшая прогулка с нашей стаей! Развеемся, покувыркаемся в потоках ветра и вытрясем из головы всю эту чушь!»

— Что значит «прогуляться»? — пробормотал Корин, непонимающе уставившись на Сорена. Его дядя все еще оставался красивой совой, хотя его белый лицевой диск был испещрен многочисленными шрамами и отметинами, полученными в битвах и экспедициях. Некогда светло-желтый клюв давно потускнел и закоптился от постоянных вылетов на лесные пожары за углями, потемневшие когти стали узловатыми от бесчисленных ожогов, а когда-то белоснежные перья на лапах посерели и поредели. Оставив за плечами юность, Сорен превратился в зрелую и закаленную в испытаниях сову, однако не утратил энергии, ума и проницательности.

— Я говорю о путешествии, дружок. Облети свои владения, поговори с совами, узнай, чему они хотят у нас научиться. Кроме того, мы уже давным-давно не разминали крылышки, пора бы и нам тряхнуть стариной! Кстати, ты слышал о том, что пьяные деревья, которых еще совсем недавно было раз-два и обчелся, теперь появляются, как грибы после дождя? Поговаривают даже о появлении пестроперых, храни нас Глаукс! Неужели тебе не хочется посидеть с друзьями на ветке славного пьяного дерева и послушать славные песни пестроперых? Да и старых приятелей хотелось бы навестить, верно?

— Мгла! Я так давно ее не видел! — воскликнул Корин.

— Ты называешь ее Мглой, ну а мы с Гильфи до сих пор помним ее под именем Гортензии. Наверное, сейчас она уже совсем старая, но мне не терпится поскорее отправиться в Амбалу и повидать ее! — Теперь Сорен ясно видел новый блеск, появившийся в глазах Корина. «Отлично, именно то, что надо! Кажется, я поймал его за крыло. Эта одержимость мыслями о собственной мамочке была ему явно не на пользу. Излишняя погруженность в себя и свои страхи не к лицу королю, тем более такому умному и честному, как наш славный Корин!» — Ну, что скажешь?

— Д-да… — медленно ответил Корин.

— Или тебе кажется, что королю не положено развлекаться? — поддразнил его Сорен.

— Нет, но мне бы не хотелось, чтобы меня считали… — Корин замялся, подыскивая нужное слово.

— Легкомысленным королем? — подсказал Сорен. — Беспечным гулякой?

— Да-да, вот именно.

— Но послушай, — очень серьезно возразил Сорен. — Разве можно упрекнуть короля в том, что ему хочется своими глазами увидеть, как живут его подданные в эпоху столь тяжело завоеванного мира? Да что говорить, ведь мы живем в такое потрясающее время!