Затаив дыхание, дети прислушались к тонкой трели отдаленного свистка.
— Фью-ю-ю! Фью-ю-ю!
Постепенно он приближался. Вдруг снаружи кто-то позвал:
— Пойдем, Сахар! Пойдем, Легконожка! Пойдем, Конфета! Пойдем, Мята! Торопитесь, а то опоздаете!
И тут же в углу, возле кровати Мэри Поппинс, что-то задвигалось, застучало, зазвенело.
— Бум! Дзынь! Бах! Бах!
Все четыре трости одна за другой поднялись в воздух и вылетели в окно.
Пулей дети выпрыгнули из кроватей и подбежали к подоконнику. На улице было темно. В небе не горела ни одна звезда. Но над ветками вишен что-то сверкало странным, непонятным блеском.
Это была мисс Калико. Вся утыканная булавками, как еж колючками, она скакала по небу на мятной лошадке. Хлыст в ее руке легко щелкал, а трели свистка пронзали сонное спокойствие ночи.
— Пошевеливайтесь, копуши! — прикрикнула мисс Калико, когда четыре леденцовые трости с ржанием приблизились к ней. — Танцор, осел ты эдакий, вставай! — сердито топнула ногой мисс Калико. И тотчас откуда-то снизу, из кухни, прискакала еще одна трость.
— Наверное, это тросточка Робертсона Эя, — догадалась Джейн.
— Трикси! Где ты, моя девочка? Пора вставать! — мисс Калико снова щелкнула хлыстом. Не успел звук хлопка растаять в воздухе, как из окна спальни мисс Ларк выпрыгнула следующая «лошадка» и присоединилась к остальным.
— Пойдем, Полосатик! Пойдем, Леденец! Пеструшка! Рысак!
Со всех сторон из домов выскакивали леденцовые трости.
— Прибавь шагу, Цветок! Осторожнее, Медок! И за мною все гурьбой возвращайтесь-ка домой! — пропела мисс Калико.
Она свистела и, смеясь, щелкала хлыстом, а мятные лошадки слетались к ней отовсюду.
Все небо было сплошь усеяно ими. Оно звенело от топота копыт и конского ржания. Вначале лошадок было не очень хорошо видно, но вскоре из-за деревьев показался краешек Луны, и тросточки засверкали во всем своем великолепии. Они переливались, вспыхивали и искрились, а мисс Калико продолжала звать их домой.
— Вставайте, мои хорошие! Вставайте, мои сладкие!
Хлыст ее щелкал, и лошадки галопом кружились вокруг хозяйки, храпя и встряхивая гривами.
Над Парком медленно взошла Луна, полная и круглая. Взглянув на нее, Джейн схватила брата за руку.
— Майкл, посмотри! Луна синяя! — закричала она.
И действительно, Луна была синей. Величественно она плыла по небу, и ее яркие лучи окрашивали Парк, Вишневую улицу и Дом Номер Семнадцать во все оттенки синего и голубого.
А в ее лучах скакала вереница мятных лошадок, возглавляемая мисс Калико. Их силуэты на мгновение возникали на фоне синего лунного диска и улетали прочь, растворяясь в ночи.
Постепенно голос мисс Калико стих вдали, даже щелканья хлыста не стало слышно. Словно она и ее лошадки растаяли в лунном свете.
— Из самого лучшего сахара! — донесло эхо в последний раз. Затем все смолкло. Последовала долгая пауза.
Наконец Майкл нарушил молчание.
— Нам все-таки не удалось их сохранить, — сказал он горестным шепотом.
— Она предупреждала нас… — отозвалась Джейн, глядя в пустое небо.
Они отошли от окна, и синий лунный свет заструился в комнату. Разлившись, словно вода, по полу, он миновал детские кроватки и подобрался к стоящей в углу раскладушке. Потом дерзко встрепенулся и пробежал по щеке Мэри Поппинс. Она не проснулась. Лишь улыбнулась таинственной, удовлетворенной улыбкой, словно даже во сне была чрезвычайно довольна собой.
Дети стояли рядом и, затаив дыхание, смотрели на эту странную улыбку. Потом переглянулись и понимающе кивнули.
— Она знает, — сказал Майкл шепотом.
И Джейн выдохнула ответное «да».
С минуту они, улыбаясь, наблюдали за спящей фигурой. Затем на цыпочках пошли к своим кроватям.
Синий лунный свет лежал на подушках. Он, будто одеялом, укутал ребят, когда они закрыли глаза. Он блеснул на носу у Мэри Поппинс, и она, поморщившись, словно синие луны были для нее обычным делом, отвернулась к стене. Потом натянула простыню на голову и поплотнее завернулась в одеяло…
Глава шестая. Пора большого прилива
— И постарайтесь ее не уронить! — предупредила Мэри Поппинс, вручая Майклу большую черную бутылку.
Майкл серьезно кивнул.
— Я буду очень внимательным, — пообещал он и пошел с такой осторожностью, словно был грабителем, незаметно подкрадывающимся к своей жертве.
Только что все трое заходили к Адмиралу Буму, чтобы одолжить для мистера Бэнкса бутылку портвейна. Теперь бутылка была в руках Майкла, и он ступал по тротуару, словно кошка по раскаленным камням. Следом шла Джейн, держа пятнистую раковину Каури, которую ей подарила миссис Бум.
День прошел прекрасно. Адмирал спел «Я видел в море корабли…»[4] и показал им полностью оснащенный кораблик в бутылке. Миссис Бум угостила детей имбирным лимонадом с миндальными пирожными. А Биннэкл, отставной пират, который был у Адмирала и поваром, и прачкой, и портнихой в одном лице, разрешил им взглянуть на череп и кости, вытатуированные на его груди…
«Да, — думал Майкл, косясь на бутылку, — день прошел просто прекрасно!»
— Вот бы выпить стаканчик портвейна, — проговорил он задумчиво. — Должно быть, это очень вкусно.
— Будь добр, шагай живее! — скомандовала Мэри Поппинс. — И не надо ковырять этикетку, Майкл! Бутылка — не дерево, а ты — не дятел!
— Я не могу идти еще живее! — сердито буркнул Майкл. — Да и куда торопиться, Мэри Поппинс?
Он думал о том, что когда бутылка опустеет, в ней можно будет собрать точно такой же кораблик, как у Адмирала Бума.
— Торопиться есть куда! — грозно выговорила Мэри Поппинс. — Сегодня второй четверг месяца! У меня выходной!
— Ох! — простонал Майкл. Он совершенно забыл об этом! Значит вечер придется провести вместе с Элен!
Он страдальчески посмотрел на Джейн, но она не обратила внимания. Прижав пятнистую раковину к уху, она слушала шум моря.
— Терпеть не могу Элен! — проворчал Майкл. — У нее все время насморк! И ноги слишком большие!
— Как я хочу увидеть море! — мечтательно проговорила Джейн, заглядывая внутрь раковины.
— Хочу! Хочу! — раздраженно фыркнула Мэри Поппинс. — Целый день только и слышно это «хочу»! То стаканчик портвейна, то море! Неслыханно!
— Ну, вам-то нечего желать! — заметил Майкл. — Вы и так Совершенство!
«Это должно ей понравиться», — думал он про себя, льстиво улыбаясь.
— Гм! — Мэр и Поппинс недоверчиво покосилась на него. Но на ее щеке вдруг появилась едва заметная ямочка.
— Да ну вас, Майкл Бэнкс! — отмахнулась она и слегка подтолкнула его к воротам…
Позже, к удивлению Майкла, оказалось, что у Элен нет насморка. У нее была другая болезнь, которая называлась «сенная лихорадка». Из-за этого Элен целый день сегодня чихала. Она чихала и чихала, пока ее лицо не стало красным, как помидор. Майклу даже показалось, что от чихания ноги Элен стали еще больше, чем раньше.
— Если это не прекратится, то у меня голова оторвется! — мрачно заявила Элен.
Майкл от души пожелал, чтобы она оторвалась как можно скорее.
— Если бы не было четвергов, — пожаловался он Джейн, — Мэри Поппинс никогда бы не уходила на выходной!
К несчастью, четверг бывал каждую неделю, и ничто в этот день не могло удержать Мэри Поппинс дома. Вот и сейчас она бодро шагала по улице. На ней была черная соломенная шляпка, украшенная маргаритками, и синее пальто с серебряными пуговицами. Дети наблюдали из окна за удаляющейся фигурой. Держа под мышкой зонтик с ручкой в форме головы попугая, Мэри Поппинс шла вперед с таким видом, словно была абсолютно уверена, что за ближайшим углом ее дожидается какой-то неслыханно большой и ценный подарок.
— Интересно, куда она идет? — спросила Джейн.
— Какая разница? — простонал Майкл. — Я бы все отдал, чтобы пойти вместе с ней! Элен, когда же ты перестанешь чихать?
— У этого мальчишки сердце холодней, чем у жабы, — пожаловалась Элен в носовой платок. — Как будто я делаю это нарочно! А-пчхи!
Она чихнула так, что в Детской задрожала мебель. Она чихала весь день. Она чихала во время ужина. Она чихала в ванной, когда купала детей, чихала, когда укладывала их в Постель, чихала, когда выключала ночник, когда закрывала дверь, даже когда спускалась по лестнице.
— Слава богу! — вздохнул Майкл, когда они остались одни. — Теперь давай чем-нибудь займемся!
При Мэри Поппинс они не осмеливались делать ничего подобного. Но на Элен можно было не обращать никакого внимания.
Джейн подошла к камину и взяла пятнистую раковину.
— Это все еще продолжается! — сообщила она с восторгом. — Плеск и шум волн!
— О, Господи! — воскликнул Майкл, тоже прислушиваясь. — Я никогда даже не слышал, как плавают рыбы!