Потом они перевернули вверх дном весь дом в поисках чего-нибудь эдакого, что дом утаил от них. Нашли много клубков пыли и три камня-булька. Нашли маленькие твёрдые штучки: прежде они были мягкими – например, яблочными огрызками. И ещё разные предметы, которые Простодурсен давно искал. А за комодом, где быть ничего не должно, обнаружились шляпа и галстук. Их, видно, оставили птицы, когда прилетали посмотреть великое представление приречного театра.

– Гип-гип-ура! – крикнул Утёнок.

– Да, – согласился Простодурсен. – Великовата и пыльная, но отлично тебе подойдёт.

– Я её надену! Я её надену! Эх, жаль, блёсток нет.

– Есть, смотри.

Простодурсен достал из кармана стакан. Он был наполовину полон отличным блескучим порошком. Простодурсен посыпал им Утёнка.

– Подними меня скорее! Хочу посмотреть на себя.

Простодурсен поднял его и поставил на комод. Теперь Утёнок мог любоваться собой, таким великолепным, в зеркале.

– Даже не верится, – сказал Утёнок, – что этот красавец – я.

– Да, – сказал Простодурсен, – ты бесподобен.

– Тебе не кажется, что шляпу лучше сдвинуть набекрень?

– Не кажется.

– Нет, сдвину. Так вид более молодецкий. Мне бы только на галстук не наступить, выходя к публике.

– А что ты публике покажешь?

– Этого я тебе сказать не могу. Это секрет.

– Знаешь, исчезнуть во всём этом снаряжении может оказаться нелегко.

– Мало что даётся нам легко, Простодурыч. Главное – не сдаваться.

– Ты прав.

– Теперь мы оба такие франты!

– Да. Но ты вообще неотразим – блёстки, клетка, шляпа, галстук…

– Остался только красивый запах.

– Запах?

– Октава же надевает на себя запахи.

– Октава пахнет за всех, другим запахам места нет. К тому же и нет у нас ничего такого.

– А вроде в шкафу валялось несколько изюминок.

– И?

– Можно для красоты вставить их в уши.

– В уши? Тогда мы ничего не услышим.

– Да, не годится. Мы должны послушать песню Октавы. И стихи Ковригсена. И вообще всё. Какой я всё-таки красавец. Видел, Простодурсен?

– Видел.

– Только надо шляпу сдвинуть набекрень.

Утёнок крутился на комоде. С него сыпались блёстки. Он репетировал поклоны, чтобы раскланяться после выступления. И разучивал вступительную речь:

– Уважаемая публика! Дорогие жители нашей приречной страны! Для меня большая радость…

– Не мог бы ты помолчать минутку? – попросил Простодурсен.

Он стоял и смотрел в окно. Там лес, река, снег – всё погружалось в новый вечер.

– Что такое? – крякнул Утёнок.

– Ничего. Тебе же не трудно немного помолчать.

– Понимаешь, я в ударе. Я пенюсь и пузырюсь. А ты что-то нет?

– Я хочу тишины, чтобы спокойно подумать.

– А о чём ты будешь спокойно думать?

– Ни о чём.

– Ты хочешь спокойно подумать ни о чём?

– Да.

– Нет, я чую, что ты будешь думать о другом.

– Да нет… я просто тоскую по камешкам, по весне и…

– И что?

– Я расстраиваюсь, что праздник будет у Пронырсена. Я его недолюбливаю.

– Вот, твоё «ни о чём» – это куча всего.

– Ну да.

– Пронырсен сегодня не опасный. Сдобсен сидит с ним и обычнит его.

– Обычнит?

– Делает обычным. Мы же с тобой их видели. Помнишь, они готовили сюрприз к празднику, они улыбались, они радовались. Как обычные приречные жители.

– Ой-ла-ла, Утёнок… Нам пора идти. Даже бежать!

– Так сразу? Мне надо хотя бы ещё разок крутануть шляпу.

– Давай быстро.

– А весна придёт, Простодурыч. Вдруг раз – и кругом весна, и бульки…

– Какой ты красавчик, Утёнок!

– Да, мы смотримся отлично. Потому что мы идём на мой первый марципановый бал.

Приветствовал гостей сам Пронырсен. Он стоял перед дверью с можжевеловой веткой в руке. На досках, которыми закрыли тётеловушку, они со Сдобсеном соорудили снежный фонарь. В нём радостно и ярко светила сальная свечка.

Простодурсен не знал, что и думать. Интересно, к чему этот снежный фонарь? И эта ветка у Пронырсена в руке… Увидев её, Простодурсен решил поворачивать обратно. Он не сомневался, что ветка нужна Пронырсену для какой-нибудь гадости. Но в последнюю секунду передумал и просто подтолкнул вперёд Октаву. Она лучше разбирается в Пронырсене.

Тут и стало ясно, зачем Пронырсену ветка.

– Фуф, – сказал он. – Можно заходить.

А потом можжевеловой веткой отряхнул снег с ботинок Октавы.

Что-то странное с этим парнем, подумал Простодурсен. Неужели Сдобсен так его вышколил? Ловкий он крендель…

– Здравствуйте, Простодурсен и Утёнок, – сказал Пронырсен. – У меня ваша лопата. Спасибо, что одолжили. Она мне очень пригодилась. Вот она стоит в доме. И клинок, и черенок тёплые и невредимые. Вы сможете забрать её, когда пойдёте домой после праздника.

– Спасибо, – ответил Простодурсен.

– А вот и Ковригсен со своей золотой рыбкой. Заходите, заходите…

Поглаживая в кармане Утёнка, Простодурсен зашёл в нору. Он едва поверил своим глазам. Во-первых, в норе было очень тепло. Во-вторых, дрова. Из них были сложены стулья, табуретки и стол. Причём стол из дров был длинный и удобный. Хозяйственная тряпка всего с одной едва заметной дырочкой была постелена вместо маленькой скатерти посередине стола, а края его закрывали наволочка и простыня, можно сказать, совсем не мятые. По всей норе, на полочках и на диковинных дровяных конструкциях, были расставлены разноцветные свечки. Все они горели. Выглядело всё очень красиво, даже щегольски.

Посреди комнаты, в крестовине из четырёх больших чурок, стояла – вы не поверите! – ёлочка. Два красных носка на верхних ветках украшали её.

Ковригсен обошёл всю нору, чтобы показать своей золотой рыбке всё-всё-всё. Рыбка от восторга чуть не выплескала воду.

– Какая красота! – щебетала Октава. – Какой тонкий вкус! Сколько выдумки! И даже ёлка… Я знала, Пронырсен, что на тебя можно положиться. А теперь пора повеселиться!

– Фуф, – сказал Пронырсен. – Фуф, фуф. Это просто игра, которую выдумали мы со Сдобсеном.

– А-а… – вступил Сдобсен. – Но ведь нам чего-то не хватает?

– Не хватает? – встревожился Пронырсен. – Я вешал оба носка, я точно помню.

– Марципаны, – напомнил Сдобсен. – Разве мы не будем угощаться марципанами?

– Тут такое дело, – откликнулся Ковригсен и поставил банку с рыбкой на дровяной стол. – В этом году Марципановый Лягух витал в облаках. Так что праздничный марципан тоже получился заоблачного вкуса.

– Марципана не будет? – уточнил Простодурсен.

– Праздничный марципан в этом году вышел не как всегда, а гораздо, гораздо лучше, – сказал Ковригсен.

– Что? – возмутился Сдобсен. – Ты его уже съел?

– Фуф, – успокоил Пронырсен. – Ничего страшного, у меня большой запас чёрствого хлеба и есть сливовое варенье.

В норе стало тихо. Свечи мерцали. Утёнок блестел. Октава пахла. Все выглядели настолько торжественно, насколько принарядились. Вот только тишина была гулкая, необычная.

– Угу, – сказал Ковригсен. – Отвечаю. Я сегодня навещал мудрую каменную куропатку. Ту, которая помогла мне найти мою рыбку. И подарил ей огромное марципановое яйцо. Кстати, вам всем от неё поклон. Она съела марципан с большим удовольствием. А остальные марципаны лежат на санках. Санки стоят за кустом у реки.

Вот шутник этот Ковригсен. Он хотел их просто подразнить! Все ринулись за марципанами. Их оказалось четыре ящика! Праздничный запах уже растёкся между гор.

А потом они ящики открыли.

В одном приехало триста четырнадцать мелких фигурок синего и бирюзового цвета. Всё это были звери. Саблезубые, беззубые и с молочными зубами. С длинными, короткими и тонкими шеями. С хоботами и крыльями, хвостами и шипами… и дальше придумайте сами.

Во втором ящике оказались марципаны с кислинкой – девятьсот восемнадцать разных фруктов и ягод. Некоторые из них гости знали, о некоторых слыхали, но многие даже фантазии не хватало вообразить. Они были тёмно-красные, густо-зелёные, празднично-фиолетовые, королевско-синие и канареечно-жёлтые. С небольшими вкраплениями поразительных оттенков. У каждого цвета свой вкус, и от каждого вкуса невозможно оторваться.

В третий ящик Ковригсен свалил чёрствый хлеб. Во всяком случае, выглядело это именно так. Но, конечно же, и это оказались марципаны с глубоким, приторным, радостным и диковатым вкусом. При виде этого ящика Пронырсен чуть не лишился чувств. Из всех постоянных покупателей только он ходил к Ковригсену за чёрствым хлебом. А теперь получил его в виде сочного марципана с крепким вкусом.