Но, к счастью, все обошлось. Поколдовав над головой, ногами и туловищем своего ассистента, Мармеладос сотворил чудо и оживил красавчика – гнэльфа. Но тут же, не дожидаясь, когда стихнет рев восторга зрителей, он запихнул Морса в огромную стеклянную бочку и приказал униформистам принести несколько ведер воды. Заполнив доверху бочку, Мармеладос стал наблюдать за тем, как его помощник пускает пузыри. Насладившись немного этим зрелищем, он набросил на стеклянную гробницу юного гнэльфа красивое покрывало и еще с минуту постоял в преступном бездействии перед творением своих рук и не совсем здоровой фантазии. Потом что-то произнес на тарабарском наречии и сдернул с бочки покрывало.

Морса внутри не было!

Тогда Мармеладос хлопнул в ладоши, и огромный стеклянный сосуд распался на части. Вода хлынула на арену, а среди сияющих всеми цветами радуги ровных осколков возник улыбающийся помощник фокусника. В совершенно сухой одежде и обуви!

После Морса и Мармеладоса должен был выступать Крюшон. Но от страха перед змеей и публикой СТУПАТЬ он не мог, и его пришлось вынести вместе с Шипучкой на арену на громадном металлическом блюде. Крюшон сидел на нем, поджав как настоящий индийский факир, под себя ножки, а перед ним на расстоянии одного мерхендюйма стояла корзинка с юной коброй. Поправив на голове тюрбан, начинающий заклинатель змей достал из кармана дрожащими руками флейту и поднес ее к губам. «На репетиции перед представлением пронесло, – подумал он, собираясь с духом и вдыхая в легкие побольше воздуха, – Бог даст, и сейчас пронесет…». И он заиграл заунывную мелодию, которой его обучил опытный факир Хинди Бомбей.

Но Крюшон слегка ошибся в своих надеждах. Едва Шипучка показалась из корзинки, юный заклинатель сообразил, что теперь он остался с очковой змеей с глазу на глаз, и от страха потерял голову. Он сидел на блюде, поджав ножки, и как заведенный выводил одну и ту же мелодию, хотя ее давно уже было нужно сменить на другую – и тогда бы Шипучка уползла обратно в корзинку, и все бы закончилось благополучно. Но Крюшон позабыл об этом, и несчастная дочка Фурии, выбравшись полностью на волю, стояла теперь на хвостике на краю корзины и, раскачиваясь в такт заунывным звукам, раздумывала о том, на что бы ей опереться.

Наконец ей в голову пришла блестящая идея, и она, слегка рванувшись вперед, обвила кончик флейты и поползла по ней к мучителю – факиру. При этом она что-то тихо шипела, но что именно, Крюшон никак не мог разобрать.

Вдруг под сводами цирка раздались еще новые звуки музыки. Они были довольно громкими и перебивали ноющие всхлипы флейты Крюшона. Это звучала флейта самого Хинди Бомбея, прошедшего на помощь ученику.

Услышав другую мелодию, Шипучка, которая уже доползла до носа неумехи – факира, сделала невольную остановку и прислушалась. А потом, дав задний ход, спустилась обратно на свою корзинку и скрылась в ее недрах.

Глупая публика, решив, что все так и было задумано, наградила толстяка на блюде громом аплодисментов. Крюшон хотел встать и поклониться в знак благодарности добрым зрителям, но не смог и только виновато улыбнулся им и развел руками.

– Уноси! Уноси! – закричал Кекс униформистам и схватился передними лапами за голову, опасаясь, что публика прозреет и на бедного факира посыплются насмешки.

Но этого не случилось, и господин Озверелли, едва представление закончилось, ворвался в комнату к дебютантам и, вручив им каждому по двадцать гнэльфдингов, предложил заключить контракт на дальнейшие выступления в его цирке. Но наши путешественники были вынуждены отказаться от заманчивого предложения: Тупсифокс и Морс с грустью, а Крюшон с радостью. Их, как мы знаем, ждали совсем другие дела…

В те времена, о которых идет речь в нашем правдивом повествовании, княжество Злюкенберг еще входило в состав Великого Гнэльфланда. Но уже тогда его поданные старались жить наособицу от других гнэльфских княжеств и при любом удобном случае норовили дать всем понять, что злюки – народ особенный.

И они, как ни странно, были в чем-то правы. Если другие гнэльфы в большинстве своем слыли добряками (да так оно и было на самом деле!), то о злюках шла молва по всему белому свету, как о народце скверном и пакостном. Все-то им было не по нраву, все-то их не устраивало в этой жизни на этой, Богом данной, благословенной земле.

Дурной характер, конечно, не мог не отразиться на внешности злюков, и, в конце концов, у них даже дети стали рождаться с сердитыми мордашками и обиженно надутыми губками.

Вот, наверное, почему однажды по всему княжеству прошло модное поветрие: злюки стали делать искусственные улыбки, а иногда даже целые маски, и наклеивать их на собственные физиономии. Эта мода сохранилась и до наших дней, только сейчас злюки применяют новейшие материалы, а тогда им приходилось пользоваться тем, что попадало под руку. Но злюки были неплохими мастерами – в этом им не откажешь – и фальшивые улыбки и поддельные искусственные лица у них получались как настоящие.

Сыновья хозяина гостиницы «Приют пилигримов» господина Бауха долговязый Фруктус и толстенький Свинтус тоже увлеклись модным поветрием и вскоре достигли в этом занятии отличных результатов. При желании они могли сделать себе улыбки обворожительные и заискивающие, загадочные и насмешливые, добрые и едкие, глупые и улыбки «гнэльфа, умудренного жизненным опытом»… Маски чужих физиономий выходили из-под их рук такими искусными, что можно было даже перепутать поддельное лицо с настоящим. Господин Баух очень завидовал таланту своих сыновей и поэтому постоянно попрекал их одними и теми же словами: «Хватит заниматься ерундой, лентяи, взялись бы за дело!». Но Фруктус и Свинтус пропускали эти упреки мимо ушей и продолжали изо дня в день пополнять свою коллекцию.

Единственное, что раздражало братьев – злюков (а всех злюков всегда что-нибудь раздражало!), так это нехватка образцов чужих физиономий. Наделав масок всех родственников и соседей, Фруктус и Свинтус взялись за других горожан. Но когда злюкенбергцы об этом узнали, они пообещали высечь ремнями на площади юных проказников. Еще бы: кому бы понравилось, если кто-то с его лицом разгуливал бы по городу и делал всякие глупости на потеху любопытным зевакам!

Вот почему сыновья господина Бауха несказанно обрадовались, когда в их гостиницу однажды заявились новые постояльцы: два гнэльфа и два пуппитролля. Едва увидев долговязого Морса и пухленького Крюшона, братья молча переглянулись между собой и опрометью кинулись в свою комнату. Заперли дверь на крючок и принялись за дело.

В гостинице «Приют пилигримов» многие номера пустовали, а цены за проживание в них были такими низкими, что новым постояльцам не пришлось сильно тратиться и они поселились в двух отдельных комнатах: Морс и Крюшон в одной, а Кракофакс и Тупсифокс в другой. Объяснение такой дешевизны было простым: зная характер и повадки злюков, никто из нормальных гнэльфов не желал ехать в их столицу, и только очень важные дела заставляли некоторых бедолаг тащиться в проклятый Злюкенберг и вселяться в какую-нибудь гостиницу, например, в ту же «Приют пилигримов».

Хорошо отдохнув часа два или три на мягких постелях, пуппитролли пообедали прямо в номере, купленными заранее в буфете бутербродами и занялись кто чем: Кракофакс вновь завалился на просторную, как степь, кровать, а Тупсифокс вскарабкался на подоконник и стал с любопытством наблюдать за тем, что творится на улице.

Некоторое время он сидел молча, и его дядюшка успел даже слегка задремать, как вдруг Тупсифокс прильнул вплотную носом к стеклу и громко зашептал, обращаясь к Кракофаксу:

– Смотри, смотри дядюшка! Морс и Крюшон куда-то собрались! Вдруг они отправятся к Скорпине без нас? То-то нам обидно будет!

– Такую обиду я как-нибудь переживу, – проворчал старый пуппитролль, сползая нехотя с кровати и подходя к окну, – а вот если они надумают стащить у волшебницы ожерелье, а с нами делиться не пожелают, вот тогда я точно обижусь!

Кряхтя и сопя, Кракофакс взобрался по шторе на подоконник и посмотрел на улицу. Увидел долговязого и толстенького мальчишек – гнэльфов, о чем-то оживленно спорящих под большим платаном, и проговорил, ехидно хмыкая:

– Пройдохи! Решили от нас улизнуть! Конечно, делить богатство на двоих выгоднее, чем на четверых!

– Если богатство большое, то и на четверых помногу получится, – веско заметил математик Тупсифокс, – а если оно маленькое, то тогда и двоим ерунда достанется.

Старый пуппитролль сердито окрысился:

– Ты бы в цирке так решал, как здесь! Поэтому лучше помалкивай!

Кракофакс снова выглянул на улицу и уже спокойнее скомандовал племяннику:

– Спускаемся вниз и идем за ними по следу! Они явно что-то замышляют! Недаром эти пройдохи надели другую одежду и сменили обувь. Но меня не проведешь: я хорошо успел разглядеть их лица!