Оглядевшись по сторонам и убедившись, что все уже разошлись и перепрыгнуть на чьё бы то ни было лицо невозможно: ни одного лица поблизости нет, — Улыбка с большим огорчением подумала: «Придётся всё‑таки пропасть». Но вдруг увидела памятник Одному Великому Учёному прямо посередине площади.

М‑да… здесь‑то ей уж точно было не место: Одного Великого Учёного во всём мире знали как человека очень серьёзного, и никакая улыбка тут оказывалась совершенно ни при чём! Но нашей Улыбке так не хотелось прекращать путешествие, что она осторожно приблизилась к постаменту…

И в этот самый момент настала ночь.

…утро следующего дня Один Великий Учёный встретил с улыбкой во всё лицо. И каждый, кто проходил мимо и видел его улыбку, с удивлением останавливался и внимательно вглядывался в надпись на постаменте памятника. Надпись была та же, что вчера. Тогда каждый начинал качать головой и уходить медленными шагами, словно думая о чём‑то важном. А Один Великий Учёный кричал каждому вслед: — Не забудьте только хорошее правило: когда идут и думают о важном, то улыбаться — самое милое дело!

Маленький букет душистого горошка принесли из сада и положили на кухонный стол.

— Ой, какой незрелый! — с жалостью сказала Краснощёкая Свёкла и поникла хвостиком, который рос у неё прямо на голове… — Просто сердце кровью обливается.

С ней все согласились, хоть и знали, что сердца у Краснощёкой Свёклы никакого нету. А лежавший рядом Малосольный Огурец даже сказал:

— И у меня сердце кровью обливается…

— Малосольное сердце? — неизвестно зачем переспросила Краснощёкая Свёкла, а Малосольный Огурец смутился.

Все смотрели на Душистый Горошек — и ему пришлось сказать:

— Я ещё созрею… извините.

— Поторопитесь, — посоветовал Пухлый Помидор, — а то какой же винегрет без горошка? Винегрет без горошка — это не винегрет, а… — тут Пухлый Помидор чуть не задохнулся от ужаса, — а просто жалкий салат!

Потом Пухлый Помидор с сомнением взглянул на Душистый Горошек и проворчал:

— Если Вас вообще на винегрет хватит!

— А много меня на винегрет надо? — пискнул Душистый Горошек.

Пухлый Помидор смерил его взглядом:

— Да уж во всяком случае побольше, чем… чем имеется.

— Может быть, когда я созрею, меня будет больше, — осторожно пообещал Душистый Горошек. Тут он помолчал и с недоверием спросил: — А меня, вообще‑то, едят?

— Всех едят! — со знанием дела откликнулся Кухонный Нож. — Режут на мелкие части и едят.

— Из меня много частей не получится, — вздохнув, предупредил Душистый Горошек.

— Это смотря как порезать, — блеснул Кухонный Нож. — У меня получится! Если, конечно, мне Вас резать поручат.

— Ох, лучше бы не Вам! — вырвалось у Душистого Горошка, и он сам так растерялся от своих слов, что совсем неожиданно добавил: — Больно Вы страшный…

Тут все, кто был на кухонном столе, расхохотались.

— Нет, ну до чего же наивен! — чуть ли не с восхищением сказала наконец Краснощёкая Свёкла и объяснила положение дел: — Через это, друг Вы мой, все проходят. Иначе в винегрет не попадёшь. А не попадёшь в винегрет — считай, что жизнь напрасно прожил. Недаром говорится: «Жизнь была бы полный бред, если бы не винегрет».

— Кем говорится? — поинтересовался Душистый Горошек.

— Да нами, овощами, — снизошла к его глупости Краснощёкая Свёкла.

Душистый Горошек помолчал. Но потом всё‑таки не выдержал и спросил:

— А я овощ?

— Конечно, овощ! — убеждённо сказал Малосольный Огурец. — Все вокруг овощи. Кроме, конечно, Кухонного Ножа. Только Вы плохой овощ… незрелый.

— Я созрею, — опять пообещал Душистый Горошек.

И на кухонном столе принялись ждать.

Между тем букет душистого горошка взяли со стола и поместили в небольшую тонкую вазочку. Вазочку поставили на подоконник.

— Для чего это? — обратился к Душистому Горошку Кухонный Нож.

— Не знаю, — отозвался с подоконника Душистый Горошек. — Может быть, для того, чтобы я быстрее зрел… Но стоять в воде на редкость приятно! Я чувствую себя гораздо бодрее, чем прежде.

— Тогда зрейте как можно скорее, а то нас уже режут! — заторопила его Краснощёкая Свёкла, распадаясь на красивые ломтики, которые говорили хором.

Вот уже и Малосольный Огурец был порезан, вот уже и вынутый из кастрюли Холодный Картофель…

— Если Вы не созреете сейчас, будет поздно, — подвели итог горкой лежащие в салатнице ломтики.

Но в ответ на это из холодильника на свет Божий была извлечена банка с зелёным горошком. Когда её вскрыли, веселые зелёные горошины запрыгали поверх ломтиков — и ломтики принялись хихикать, потому что им от этих горошин было щекотно. А потом в салатнице всё перемешали — и залили получившийся винегрет подсолнечным маслом, добавив немножко уксуса. Стол покрыли пёстрой скатертью — и водрузили салатницу прямо посередине.

Душистый Горошек как зачарованный наблюдал за этой долгой процедурой и ждал, когда же в дело пустят и его. Но о нём, похоже, забыли. Только уже к самому обеду вазочку с ним перенесли на стол и поставили на почтительном расстоянии от салатницы. А потом принялись за винегрет.

— Мне кажется, — через некоторое время раздалось из наполовину пустой салатницы, — что этот овощ в вазе так и не порежут никогда.

— А мне кажется, — приглушённым шёпотом заметили в ответ, — что он и вообще… не‑съе‑до‑бен…

— Какая ужасная судьба! — на разные лады заверещали ломтики свёклы, огурца, картофеля из самой глубины ещё остававшегося винегрета. — Какая кошмарная судьба— быть несъедобным!..

Однако совсем скоро хор стих, потому что винегрет был съеден. А потом было съедено и всё остальное, полагавшееся к обеду. Посуду и приборы убрали со стола, смели со скатерти крошки — и на сей раз на самую середину поставили вазочку с Душистым Горошком.

— Теперь меня начнут есть, — подумал он и постарался выглядеть зрелым.

Но время шло, а его всё не ели и не ели.

На следующее утро в вазочку добавили воды и оставили букет на столе.

«Мне надо постараться созреть поскорее, — сказал себе Душистый Горошек. — Это совершенно непростительно — так тянуть время».

И он изо всех сил сосредоточился на том, чтобы зреть — дожидаясь следующего винегрета.

Когда человеку приходит в голову написать сказку об обыкновенной мусорной яме, это может означать только одно: человек сошёл с ума. Ибо нет на свете ничего более непоэтичного, чем мусорная яма… причём обыкновенная мусорная яма. Впрочем, необыкновенных мусорных ям, видимо, даже и не существует: каждая мусорная яма обыкновенна!

Будем тогда считать, что человек, пишущий эту сказку, сошёл‑таки с ума… раз уж, зная, что о мусорных ямах не пишут сказок, всё‑таки продолжает писать свою сказку — и останавливаться не намерен. Подождём лучше, что из этого получится — да вот, кстати, и герои сказки собрались перед глазами. Выглядят они, прямо скажем, неважнецки… но чего ждать от обитателей мусорной ямы!..

— Я вот не понимаю, продолжается наша жизнь или уже закончилась…

Эти слова в глубокой задумчивости произнесла Вчерашняя‑Газета‑Концы‑Которой‑Трепал‑Ветер.

— Гм, — ответил ей Разбитый‑Стакан‑с‑Острым‑Сколом, — странный вопрос… Но судя по тому, что Вы задаёте его… даже нет, судя по тому, что Вы всё ещё способны задавать вопросы, Ваша жизнь продолжается. Те, чья жизнь закончилась, не задают вопросов. Да и моя жизнь, значит, продолжается… раз я ещё способен отвечать.

— А зачем Вам обоим нужна такая жизнь? — грустно рассмеялась Обёртка‑от‑Клубничного‑Мороженого. В отличие от Вчерашней‑Газеты‑Концы‑Которой‑Трепал‑Ветер и Разбитого‑Стакана‑с‑Острым‑Сколом она давно уже была выброшена в мусорную яму и постепенно приняла свою судьбу как должное, вообще перестав задумываться о чём бы то ни было.

Ни Вчерашняя‑Газета‑Концы‑Которой‑Трепал‑Ветер, ни Разбитый‑Стакан‑с‑Острым‑Сколом не знали, что ей сказать. Да и что ж тут скажешь? Даже если жизнь их действительно продолжалась, это была совсем грустная жизнь… как и всякая жизнь — в обыкновенной мусорной яме. В мусорных ямах и вообще‑то мало чего интересного случается. Лежи себе весь день на боку да думай невеселые свои мысли. Чем так жить, лучше уж, может быть, и правда не жить!

— А давайте тогда не жить, — печальным голосом предложила Вчерашняя‑Газета‑Концы‑Которой‑Трепал‑Ветер, обращаясь к Разбитому‑Стакану‑с‑Острым‑Сколом.

— Это как же у нас с Вами такое получится‑то… не жить? — опешил Разбитый‑Стакан‑с‑Острым‑Сколом.

— Ну… — задумалась Вчерашняя‑Газета‑Концы‑Которой‑Трепал‑Ветер, — надо, наверное, просто сказать: «Прощай, жизнь!» — и всё.